Читать интересную книгу Путь слез - Дэвид Бейкер

Улицы в Базеле были узки, но все равно манили путника. Петер вспомнил о коробейниках и менестрелях, жонглерах и охотниках за богатством. В многообразных тавернах и постоялых дворах столы ломились от хлеба, вина, сыра и эля со всего, известного в те времена мира. Ибо тут были врата Альп, и сюда стекались темноглазые торговцы с восточных герцогств Моравии и земель Коринфа, цветастые танцоры из Бургундии, невидимые папские лазутчики. Городские роскошества привлекали уставших путников, которые, дабы достичь северных тевтонских земель, преодолели опасные горные перевалы и пересеченные местности. Для тех, кто устремлялся по тем же тропам, но в обратном направлении, город также был гостеприимным домом и богатым источником всего необходимого в пути.

Крепкий теплый ветер настойчиво увлекал одномачтовое судно вперед. Несколько могучих усилий гребцов – и выцветшая лодка легонько стукнулась о покореженную пристань. За свое нетерпение несколько пассажиров заработали ласковый упрек Петера, но вскоре все благополучно выбрались на досчатую дорогу, ведущую к банку. Но не успел старик отойти далеко, как его верный посох напрочь застрял в трещине между досками. Громкие проклятья, которые, не долго думая, стали слетать с его закусанных губ, никак не совмещались с внешностью священника, что и привлекло внимание любопытного путника.

– Добрый день, приятель. У вас, кажись, маленькая неприятность.

Петер раздраженно нахмурился.

– Угу. А вы, кажись, мастак замечать то, что и так хорошо видно.

Без дальнейших разговоров незнакомец своей единственной рукой схватился за посох, выдернул из щели его и протянул озадаченному священнику.

Петер вздохнул.

– Что ж, благослови тебя Бог, сын мой. Наверное, отныне я твой должник.

Странник улыбнулся и кивнул, положив руку Петеру на плечо.

– Да, наверное, так и есть. Позвольте сказать еще. По вашему виду вы наверняка состоите, или состояли, священником?

Петер залился краской.

– Ага, так я и подумал. Однако простите меня за дерзость, но вам бы пристало повнимательнее следить за своими речами.

Старик сверкнул глазами и от всей души рассмеялся.

– Ах, странник! Твой весьма учтивый укор попал прямехонько в цель, и я дважды твой должник. Позволь отплатить тебе за учтивость кружкой дорогого эля.

– О, благодарю, святой отец, но нам, кажись, не по пути.

Петер взял его за плечо.

– Не столь важны наши пути сейчас, а вот за твою доброту я должен отблагодарить тебя. Умоляю тебя перекусить и выпить со мной на скорую руку.

Путник колебался.

– Я обязан идти. Может как-нибудь в другое время и в другом месте?

– Взгляни на меня: мне осталось не так много времени и мало где я успею еще побывать. – Огонек в его глазах не давал незнакомцу уйти.

– Ach, ладно. Что с тобой поделаешь, старик, – вздохнул странник. – Ты меня заговорил.

Незнакомец был небольшого роста. Его кудри, червонно-золотые под полуденным солнцем, спускались до плеч нечесаным руном. Широкое добродушное лицо обрамляла коротко стриженая борода, а правый глаз прикрывала заплата черной кожи, которая держалась на тонкой пеньковой бечевке. Одет он был в грубую длинную тунику коричневого цвета, заношенные кожаные гамаши, покрытые пылью месячной, а то и годичной давности. Кожаные сапоги плотно обхватывали его голени. Справа, на широком поясе висел короткий добротный клинок. Левой руки у него не было, а пустой рукав был аккуратно завернут и подвязан за культю. Он производил впечатление грустного, но доброго человека, а по речи и свободном обхождении с окружающими легко можно было догадаться о кротости духа.

Они хорошо поладили, Петер и незнакомец. Они смеялись и перекидывались шутками, пока проходили чрез городские ворота под тревожным присмотром верной базельской стражи. Незнакомец указал на последнюю торговую лавку в длинном ряду домов, которые неуклюже взбирались по крутой дороге, ведущей на холм. Там он заметил уютную таверну, с обычными длинными столами и кривыми деревянными скамейками.

– Итак, странник, – сказал Петер, усаживаясь за стол, – как перед Богом говорю, еще ни разу за всю жизнь я не пил с человеком, чьего имени не знал.

Незнакомец робко отвел глаза.

Петер настаивал.

– Прошу прощенья, я не расслышал твоего имени.

Мужчина медленно ответил.

– С меня довольно имени «Незнакомец».

– Нет уж, – ответил священник, – что это еще за имя, «незнакомец». Ой, да ведь ты моего пока не знаешь. Меня все зовут Петер К… впрочем, довольно и просто «Петера».

Незнакомец улыбнулся.

– Я бы хотел забыть свое имя, – добавил он тихо. – На это много причин.

Петер сочувственно посмотрел на собеседника и мягко спросил:

– Могу хоть я звать тебя «Другом»?

Глаза незнакомца влажно заблестели, и он кивнул.

–. Значит, решено, – сказал Петер. – Я буду Петером, а ты – Другом. Мне очень даже нравится.

Он взглядом нашел дородную служанку и лихо, во всю мощь проревел:

– Эй, барышня! Пива для Петера и Друга! – он хихикнул как мальчишка, вспоминая буйные дни былой юности. На беду Петера, он всецело отдался памяти о прошлом, не подумав о настоящем, а в настоящий момент кошелек его был пуст. И стоило появиться элю на столе, как веселье священника резко оборвалось. Он тупо уставился на злобную тучную прислужницу, которая возвышалась над ним.

Петер стыдливо зарделся, и Друг решил, что волосы старика еще более побелели. Робкая однозубая улыбка не спасла священника. Служанка недовольно сложила руки на объемистой груди и с высоты гневно взирала на вспотевшего Петера.

– Хорош улыбаться, сморчок, лучше, давай, плати за пиво. И поспеши, некогда мне тут с тобой возиться. У меня и без тебя дел хватает.

Петер сморщился. И в такой-то момент извечная изобретательность подводила его! Мысли его были лишь о пышущем яростью, надутом лице женщины, которая подступала к нему все ближе и ближе. Он стал что-то мямлить. Позабавленный этим зрелищем незнакомец, наконец, хмыкнул и бросил на стол пенни. Петер склонил голову.

– Я снова попал к тебе в должники, мой друг. Прошу, поверь, у меня не было в намерениях снова повторяться. Я… я помолюсь об особом благословении для тебя, знаешь ли, ряса моя придает какую-то силу молитвам.

Друг жестко посмотрел на Петера и ответил строго.

– Петер, не пытайся выкупить мою доброту, а принимай ее как есть.

Слова были сказаны так искренно и неподдельно, что удивленный Петер устыдился еще более.

– И снова я у тебя в долгу. Ты правильно делаешь, что обличаешь меня ради моего же блага. «Искренни укоризны от любящего». Прости меня.

Друг сердечно похлопал Петера по плечу и заказал еще эля и вскоре они выпили намного больше кружек пива, чем позволило бы благоразумие, кабы его заблаговременно не усыпили. В очередной раз отхлебнув от своей кружки, Петер тоскливо придвинулся ближе.

– Скажи мне, Друг, и прости за любопытство, но твой в-вид свидетельствует о каком-то тяжком н-на-наказании. Какая провинность стоила тебе твоего доброго имени?

Друг уперся взглядом в столешницу и медленно заговорил.

– Я не ужился с женой и для искупления души нуждался в церковном наказании. Поэтому я вступил в армию лорда, которая сражалась на севере с восставшими сервами. Я… я старался добрыми делами прикрыть свою ненависть к жене. – Его голос становился громче. – Ach, но я всего лишь обманщик, лжец и слаб духом. Моя солдатская служба, чается мне, не имела ничего общего со служением Церкви. – Он запнулся и длинным глотком пива залил тяжелый комок в горле. – И что хуже всего, я покинул своих двух сыновей.

Петер внимательно слушал. Дурманящее пиво не лишило его сострадания. Он рассмотрел понурого собеседника и ласково дотронулся до его руки.

– И мне также ведома боль, добрый человек, – промолвил он. Друг только посмотрел на коричневое питье в кружке.

– Нет-нет, истинно говорю тебе: я изведал земной боли, – утверждал Петер. – Мало кому я поведал об этом, но будучи студентом в университете, я женился на прекрасной дочери герцога Рейнфельдского. Звали ее Анна Мария, и для меня она была ценнейшим цветком во всей Империи. – Петер утер глаза. – У нее были длинные косы и большие зеленые глаза. Кожа ее была чистой и гладкой, без изъяна и единого пятнышка, как ваяние искусного мастера. Когда она смеялась, в ее глазах вспыхивали огоньки как крохотные свечки, а щеки алели цветом самой зрелой летней розы. Все ее тело было гибким и округлым, упругим и здоровым. У нее была добрая и нежная душа, и острый ум. Многие часы мы провели в саду, где вместе смеялись, собирали цветы и мечтали о будущем.

Голос его дрогнул, и старик замолчал. Внезапно, он переменился в лице.

– Но вскоре я познал, из сколь худой глины сотворено во мне сердце. Меня отослали в Салерно изучать медицину и аптекарскую науку, и в то чудесное, теплое италийское лето она приехала ко мне. Но сентябрем, в первый же день его, ежели память не изменяет мне, один бенедиктинец поведал мне о чуме в Ломбардии. И я, по своему обыкновению, немедля отправился, дабы узнать, какой способ лечения самый успешный. Около двух недель я провел вдали от Анны Марии и все дни находился среди больных. Мои мысли были только о врачевании, но вскоре я затосковал по ее прикосновению и вернулся к ней, не ведая о демонах, которые преследовали меня. Спустя немного времени после Дня всех святых она заболела лихорадкой и через две недели, на заре нового дня, ее дух покинул землю.