— Я буду иметь это в виду.
— Я — Клэй Лафорж. Мы с моей девушкой просто сидели в парке, когда увидели, как ты проходила мимо. Когда ты не вернулась, она послала меня проверить.
— О. — Я с трудом могу поверить в то, что он говорит. Большинству людей наплевать на тех, кто напрямую не касается их жизни. — Это… мило с ее стороны.
— Мы все должны присматривать друг за другом, вот что она всегда говорит. Кстати, что ты там делала внизу?
— Ничего. Просто думала о жизни. Этот человек утонул? Тот, в «Дьявольском Панчбоуле»?
— Конечно, — говорит он почти весело. — Туристы. Думают, что знают то, чего на самом деле не знают.
Я понимаю, что необычна не только его манера говорить, но и все, что он говорит. Он похож на персонажа из сборника рассказов, волшебника, торгующего метафорами, или отшельника, протягивающего три волшебных боба… или, в данном случае, веревку. Вся эта встреча странная, но если я не упускаю чего-то вопиющего, он не кажется мне опасным. На самом деле, он мог бы быть полезен. Он не турист, но даже нечто большее, чем местный житель. Он спит в парке, по крайней мере, я так предполагаю из-за палатки, которую видела на днях, где он может наблюдать за всеми так, как только что наблюдал за мной… как за телешоу, которое он может включать и выключать, переворачиваясь.
— Приходил ли кто-нибудь из офиса шерифа и расспрашивал тебя и твоих друзей о пропавшей девушке, Кэмерон Кертис? — спрашиваю я.
— Почему? Потому что мы — самое близкое, что есть в этом городе к криминальному элементу? — Возможно, он слегка подмигивает, когда говорит это. Даже при свете уличных фонарей освещение не очень хорошее. Либо он забавляется, либо я его обидела.
— Ты большую часть времени проводишь снаружи. — Я пытаюсь уточнить. — Ты знаешь всех, кто здесь живет, в лицо. Думаю, ты бы понял, если бы что-то было не так. Или кто-то еще.
Он кивает, черты его лица мутные.
— Много детей заходят в парк по пути на пляж, иногда курят. Время от времени кто-нибудь из них просит нас купить пива или пятую часть «Четырех роз». Но не эта девушка. Я не уверен, что когда-либо видел, как она проходила через это. Если бы я это видел, она бы не выделялась.
— Ты думаешь, это безопасный город? Вы, ребята, разбили лагерь, верно?
Он пожимает плечами.
— Иногда снаружи кажется безопаснее, чем внутри. Ты точно знаешь, с чем имеешь дело.
Это то, что мог бы сказать Хэп.
— Как долго вы здесь живете?
— Пару лет. Моя девочка всегда хотела жить у океана. Я сказал, конечно, давай попробуем. Мы уже были в Денвере раньше. Солнце светит там каждый чертов день, иногда прямо сквозь снег. Но Ленор сказала, что высота перевернула ее с ног на голову.
— Ленор? Это та женщина, которую я встретила на днях?
Он кивает.
— Она не так уж сильно любит людей. Я удивлен, что она заговорила с тобой.
— У моей семьи когда-то была ручная ворона по имени Ленор.
— Что, в доме? — Он качает головой, хмурясь. — Ты не можешь приручить такое животное. Не повезло.
— Она была животным-спасателем. Одно из ее крыльев не работало. — Я даже не знаю, почему я рассказываю ему эту историю, или почему все еще вижу, как она бегает по дому за Иден, выпрашивая изюм, чернику и гранулы собачьего корма. Она тоже могла говорить, но у нее была только одна фраза, которую она извлекла из своей прошлой жизни: «Не смей, не смей». — Она пугала меня до смерти, — ловлю я себя на том, что говорю Клэю. — Я думала, она может читать мои мысли.
— Конечно, она могла, — говорит он, не колеблясь. — Все птицы телепаты.
Каким бы странным ни был Клей, он мне немного нравится, этакий временный изгой-хиппи, живущий под брезентом в Ротари-парке, но думающий о горах или Ватерлоо, не совсем в этом мире или в каком-либо другом.
— Где твоя Ленор сегодня вечером?
— Возвращается в палатку. Наверное, мне стоит пойти и сообщить ей, что с тобой все в порядке. Она очень беспокоится.
— Прибой на самом деле не самое опасное сейчас, Клэй. Тот, кто похитил эту пропавшую девочку, может разгуливать среди нас.
— Меня бы не удивило, если бы это было так. Такой маленький городок, как этот. Все, что угодно, может происходить прямо по соседству, и ты никогда не узнаешь.
Уже второй раз за несколько минут он напоминает мне Хэпа.
— Тогда к кому бы ты присмотрелся повнимательнее? В качестве подозреваемого?
По его лицу скользит выражение, которое трудно прочесть в темноте. Но потом я ставлю его на место. Я отношусь к нему серьезно, и он польщен.
— Думаю, ко всем. Не думаю, что это похоже на фильмы. Какая-то пятница, Тринадцатое число. Держу пари, снаружи он выглядит как мы. Все по-настоящему страшные вещи находятся внутри, где, вероятно, их никто никогда не видел.
Это хорошее понимание.
— Тебе следовало стать детективом, — говорю я.
— Может быть, я работаю под прикрытием, — отвечает он, ухмыляясь. Затем он оглядывается через плечо, мимо круга света, отбрасываемого уличным фонарем над головой, на длинную темную улицу. — А вот и она.
— Ленор?
— Нет, твоя собака.
— 33-
Мне было шестнадцать, когда Иден заболела, в начале моего шестого года с ними. Сначала ее симптомы сбивали с толку: тошнота, головокружение и ночная потливость. Ее врач сказал ей, что это менопауза, и она пройдет.
— В задницу менопаузу! — Однажды вечером Хэп разразился гневом за ужином, пока Иден ковырялась в своей тарелке. — Ты похудела на сорок фунтов!
Он редко повышал голос, потому что в этом никогда не было необходимости. Иден заметно расстроилась, и Ленор тоже.
— Не смей, не смей! — предупредила она со своего стула.
Я знала, что вороны могут быть такими же умными, как попугаи, но Ленор была более чем умна. Казалось, она легко читала наше