Читать интересную книгу Возвращаясь к самому себе - Михаил Ульянов

Меня иной раз спрашивают: по какому принципу вы выбираете роль? Оставим пока в стороне то обстоятельство, что самому актеру выбирать вряд ли когда удается: тут воля репертуара, режис-сера, и так далее и тому подобное, - но актеру, по крайней мере, возможно соглашаться или не соглашаться. Так вот в этом случае мне важно знать, чем я этой ролью - паче чаяния мне удастся ее сделать - помогу людям, помогу пусть одному-двум-трем...

Я и сейчас так живу. И мои коллеги, люди одного со мной возраста, думая о роли, всегда задавались и задаются вопросом: что я хочу? Почему я выхожу на сцену? Да, на этом строится и вся система Станиславского, но кроме чисто художнической, чисто творческой есть еще и система гражданственная. И по долгому своему опыту театральному я просто знаю: все эти три слагаемых художественность, творческая убедительность и гражданственная убежденность актера - не работают в отрыве одна от другой. И актеру (может, кому-то это покажется странным) проще, чем политическому трибуну, депутату там или сенатору, выразить свое гражданское пристрастие, заразить своей убежденностью. Я уже писал, как звучала роль Горлова в спектакле "Фронт" по пьесе Корнейчука в нашем театре в 1975 году...

Или вот пример "поближе" - полковник, которого я изображаю в кинофильме "Наш броне-поезд".

В обычной жизни мы встречаемся, разговариваем с такими полковниками, и они не скрыва-ют, как ждут реванша, как мечтают установить порядок - нет, не порядок точного выполнения Законов, не порядок ответственности перед Судом, равным для всех, а тот порядок, что держался колючей проволокой ГУЛАГа, расстрелами, изгнанием из страны. Но что я, обычный человек, могу против такого полковника? В лучшем случае поспорить с ним. Но ему-то этот спор, это частное мнение - все равно что с гуся вода. И даже напиши я в газету, в журнал свое мнение - это все читается наедине с самим собой.

Но актерски - вот он перед зрительным залом, а если в кино - перед многомиллионной аудиторией - вот он со всеми своими надеждами, со всей своей ущербной психологией садиста, мстительно ждущего своего часа. Смотрите, дорогие соотечественники: вот кто готовит вам свой порядок! Если вы, мои читатели, видели эту работу, помните, как в конце "мой" полковник говорит: "Мы еще понадобимся! Таких кадров, как мы, у них нет". Он говорит это со спокойной уверенностью...

Сегодня я думаю о Чечне... О том, кто отдавал приказ стрелять, бомбить, убивать молодень-ким солдатам-первогодкам, сыновьям российских матерей, не заботясь даже, как избежать лишних потерь.

Да, актерская профессия - странная профессия. Подозрительная профессия. Странная, мистическая и - замечательная...

Недаром артист до последних своих дней молод... Помню, подходит ко мне наша старая актриса, за семьдесят ей, и с упреком мне: "Михаил Александрович, вы не заботитесь о моем творческом росте. Вы, как художественный руководитель театра, обязаны..."

Да, мы все обязаны... И мы стараемся. Вот сейчас репетируем очень современно звучащую пьесу Максима Горького "Варвары". О варварстве. А уж более варварского времени, чем сейчас у нас, не придумать. Мы хотим рассказать, как губительна жестокость, как она уничтожает людей. Как она перемалывает души, калечит их изнутри, а не только в потасовках, в бойне. Мы рассказы-ваем, к чему это все приводит.

А другим своим спектаклем, который идет уже второй год, мы говорим о том, как очаровате-лен, как прелестен человек, если он незлобив, как актер Шмага, даже пьяница Шмага... Как спасает, как воскрешает к жизни и добру любовь, даже такого несчастного, как молодой актер Незнамов... Как благороден человек, несмотря на то, что богат и - меценатствует, не унижая бедных актеров... Вы догадались, что я говорю о нашем спектакле "Без вины виноватые", постав-ленным в малом зале, а попросту - в бывшем буфете режиссером Петром Фоменко. Этот спек-такль как бы утишает наши боли, заживляет наши раны, как бы заставляет сказать или подумать: "Вы посмотрите, какой прелестный мир. Как трогательны и очаровательны эти люди, бедные провинциальные актеры... Вообще - люди".

Алексей Баталов, посмотрев эту нашу работу, сказал: "Такой русский спектакль!" Что значит "русский"? Не национально русский - но в нем разлито очарование каких-то незримых, не выговариваемых черточек жизни - и бытовых, и нравственных, и профессиональных - прежней интеллигентной русской провинции, сосредоточенной в ее театральной среде. И немножко патри-архальности - в скромности, в актерском братстве, в понимании слабостей друга-товарища по сцене, велик он или обычен, в особой милости простоты и незатейливости быта и отношений, в гитаре, в романсах - они то и дело вспыхивают сами собой, просто так, среди смеха или, напро-тив, под влиянием грусти... И наши сегодняшние столичные большие актеры играют тех, давно отошедших, старых, провинциальных, так, что публика и плачет и смеется вместе с ними. С Юлией Борисовой и Людмилой Максаковой, с Юрием Яковлевым и Вячеславом Шалевичем, с Юрием Волынцевым и Аллой Казанской. Ей-богу, таких актеров, как наши, нет нигде.

Был этот спектакль в Париже, в Берлине на театральном фестивале - успех огромный. Недавно вернулись из Женевы - там десять раз играли его. С неизменным успехом. Постоянным аншлагом.

Не могу не сказать здесь хоть несколько слов о режиссере Петре Фоменко, поставившем этот спектакль в нашем театре. Его судьба на редкость выразительна в том смысле, что свидетельствует о выигрышности нравственного выбора художника. Фоменко никогда не суетился и не подлажива-лся к текущим и протекающим модам и поветриям в театре и вообще - политике. Он, как никто другой, много испытал и претерпел и от диктата властей, и от капризов актерских самолюбий. Долго оставался как бы в тени театрального процесса. Если спросят меня, каков стиль этого режиссера? Пожалуй, ничего другого я не скажу, кроме давно известного: "Стиль - это человек". В нашем случае стиль режиссера Фоменко - это стиль его отношения к людям, его отношения к жизни. Это его удивительная профессиональная выносливость, верность своим художническим идеалам простоты и правды жизни - художественной правды, подчеркиваю, на сцене. Это его особая поразительная нежность к своим героям и к актерам, их исполняющим. Ставит ли он русскую классику, как наши "Без вины виноватые", или гротескную на грани правдоподобия - "Великолепный рогоносец" в "Сатириконе" у Константина Райкина. Сегодня едва ли не самые значительные события в театральной жизни столицы и страны связаны с его именем. Его спек-такли - это спектакли, которые смотрят. Это правда, которой верят.

Монолог о Прекрасной Даме

Сам я долго был не занят в спектакле "Без вины виноватые": не позволяли дела нашего Сою-за театральных деятелей, многочисленные заботы художественного руководителя театра имени Вахтангова, но с гордостью и каким-то личным счастьем - будто там с ними и я - наблюдал игру, наслаждался игрой моих старых товарищей, товарищей моей молодости. Я наблюдал их репетиции, их молодую увлеченность и неутомимость. Вот Юлия Борисова. Наша Юлия Констан-тиновна. Добрый мой товарищ долгой актерской вахтанговской жизни. Это счастье, что моя творческая жизнь идет рядом с таким человеком, как она. Потому что в ней удивительно гармо-нично сочетаются поразительная актриса и редкий по цельности и сердечности человек. Актеры знают, что это нечастое сочетание. Мы, актеры, люди чувствительные к обидам, и настоящим, и мнимым. Быстро раздражаемся от неудобства на сцене, от разных несущественных мелочей. Обижаемся на тех, кто, как нам кажется, на протяжении спектакля недостаточно с нами считается. Так действительно бывает. А вот эта хрупкая, тоненькая женщина, одна из лучших актрис нашего театра, неизменно терпелива и доброжелательна. За все годы работы с ней на сцене я ни единого раза не слышал от нее капризных нот избалованной славой примы. А уж кто, как не она, не обой-дена славой. Славой, заработанной великим непрестанным трудом и божеского дара талантом. За годы, что знаю ее, я ни разу не слышал от нее и звука жалобы на усталость, на болезнь. И сколько раз, стоя рядом с ней на сцене, видел больные, усталые глаза, видел, что играет она через силу, знал, что, уйдя за кулисы, в изнеможении упадет на диван, а после спектакля еле дойдет до дома. Но высочайшая ответственность, какую я мало еще у кого встречал, истовая преданность театру заставляет ее преодолевать и усталость, и трудности.

Я не знаю и более тонкого партнера по сцене, чувствующего малейшие изменения в работе своего товарища... Она отзывается на малейшее движение играющих рядом, она идет навстречу... Поистине она из тех редких актрис, что прежде работают на тебя, а не на себя. И придает тебе уверенность, что если ты начнешь ошибаться или проваливаться, то почувствуешь ее руку. Мале-нькую, но сильную и верную руку настоящего товарища. Говорю это потому, что часто ее партнер по спектаклю - я, и она - моя неизменная спутница на театральных дорогах: в "Идиоте" - Настасья Филипповна и Рогожин, в "Антонии и Клеопатре" - Клеопатра и Цезарь, в "Иркутской истории" - Валя и Сергей, в "Варшавской мелодии" - Гелена и Виктор, в "Конармии" - Мария и Гулевой. Они все такие разные - ее героини - и те, что я перечислил сейчас, и в других спек-таклях. Но всегда неизменно прелестные, чуточку неземные, немного странноватые и легкорани-мые, но несгибаемые в своих убеждениях, верные своему слову и чувству и - неотразимо обая-тельные. Я мог бы без устали рассказывать о них - ее женщинах, ее работах в театре...