Читать интересную книгу Зона затопления - Роман Сенчин

В балку ввинчен крюк, за который зацеплен провод. Еще недавно здесь висела люстра с тремя лампочками, окруженными стеклянными чешуйками. Когда лампочки горели, чешуйки переливались красноватым, голубоватым, и вся комната расцвечивалась бледной радугой. А сейчас чернеет страшный, не отпускающий крюк.

«Так, вставать, вставать!» И Дмитрий вскочил, сделал несколько упражнений – подобие зарядки, – быстро оделся. Убеждал себя, что впереди полно срочных и важных дел.

Когда и на чем уехала Марина, он пропустил. Может, на лесопилке был, или за продуктами отскакивал, или картошку копал, увлекся, или просто в избе сидел. Понял, что ее больше нет, услышав деловитые, безбоязненные крики мужиков, взрёвы бульдозера.

Вышел за ворота. Возле Марининого дома сновали человечки в серых куртках, забрасывали в кузов грузовика какие-то предметы – отсюда не разглядеть. Громыхнуло железо. Может, сейчас и «Ижак» выкатят…

Вернулся во двор, заложил калитку. Стал собирать еще остающееся важное, грузил в «Ниву». Скатал белье, перину… С минуты на минуту явятся и сюда. Их дом тоже формально не существует: в паспорте и родителей, и Дмитрия – новая прописка.

– Есть кто? – сипловатое. И следом удары черенком то ли лопаты, то ли топора в калитку. – Хозяева́-а!

На моментом ослабевших ногах Дмитрий подошел, открыл.

Этих мужиков он знал – поселенцы с колонии. Два года воевал с ними, и вот они победили. Стояли и держали на губах усмешки. Казалось, сейчас сплюнут ему на ботинки и спросят: «Ну чё, чмырина, приплыл?»

– Пора, – сказал явно бригадир, здоровенный, пожилой уже, но крепкий; за какую-нибудь драку с увечьем сел, отбыл на зоне сколько-то лет, а потом оказался на поселении, сделался начальничком. – Готов, нет?

В этом «нет» слышалось нетерпение и заведомая досада, что сейчас этот паренек опять начнет сопротивляться, утверждать: еще ничего наверняка не решено, где документы?..

– Готов, – сказал Дмитрий. – Машину выгоню…

Снял жердь, раздвинул воротины. Сел в «Ниву», завел. В зеркале заднего вида торчали поселенцы-ликвидаторы. Медленно стал выезжать; они расступились и неспешно направились во двор. Дмитрий выскочил:

– Э, мужики! Я сам!

– Что – сам?

– Сам подожгу.

– До «подожгу» долго еще. Надо проверить.

– Чего здесь проверять? Все, освободил.

– Ну, – бригадир нахмурился, – вдруг баллон какой газовый, бочка из-под бензина…

– Нет тут бочек никаких. Все в порядке.

– Рамы снять надо, – искал бригадир новые доводы, – металл убираем. Негорючее все. Тут система целая…

Дмитрий устал. Готов был позволить им хозяйничать. Но глянул на дом Марины, который ворошила оставшаяся часть бригады, представил чужих под родной крышей и стал закрывать ворота.

– Нет, я сам. Давайте бензин.

– Слушай, ты свои порядки не наводи. У нас – санобработка территории, а не просто – подошел, спичку кинул… Едь, парень. Тем боле тебя тут как бы и нет уже…

– Были дома, которые со всеми вещами жгли!.. Ничего…

Поняв, что бензина ему не дадут, да его и не было у мужиков с собой, Дмитрий достал из багажника «Нивы» канистру.

Теперь бригадир встал на пути. Сказал сухо, с угрозой:

– Нам велено негорючее вынести, стекла снять…

– Мужики, – Дмитрий неожиданно для себя заговорил жалобно, умоляюще, – дайте мне самому… Это мой дом, я здесь всю жизнь… Не могу я, чтоб вы… – Запнулся, но досказал: – Курочили.

Бригадир обернулся к своим. Те равнодушно ждали. Один буркнул:

– Я хрен его знает.

– Чё – хрен его знает?! Ты ж потом будешь в золе этой рыться – стекляшки выгребать, железки. Шифер вон…

– Да шифер сгорит, – по-прежнему просительно заметил Дмитрий.

– Его снять положено, вывезти. Это яд… – Бригадиру надоело, махнул рукой. – Все, в общем, грузись и едь. И – забудь. Всё аккуратно сделаем.

И Дмитрий отступил. Сунул канистру обратно.

– Ладно. Только побуду в избе минуту. – Он не курил, но сейчас захотелось. – Сигарета есть у кого?

Бригадир неуверенно, опасаясь какой-нибудь хитрости, достал пачку «Явы». Дмитрий вытянул за фильтр сигарету.

– А спички…

– Хм… Как ты поджигать-то собирался?

– Да есть где-то… сейчас не соображу…

Бригадир щелкнул зажигалкой. Дмитрий затянулся, с трудом протолкнул дым в грудь.

– Погодите, я сейчас. Быстро…

Сел на лавку у порога. Поплывшим от табака взглядом обвел кухню. Два закрытых ставнями окна походили на глаза, которые выпучились, пытаются что-то увидеть, но не могут разорвать, сбросить толстые бельма… Огромный стол напоминает скелет какого-то безголового животного – непривычно пустой, голый без клеенки… Печка казалась уменьшившейся, кривоватой, жалкой.

Дмитрий попытался вспомнить, какой кухня была тогда, когда здесь жили, не думая о переезде. Почему-то вспомнилась бабушка, мнущая тесто на пельмени. Дед чинит подошву унтов; Дмитрий, маленький, ничего еще не умеющий, следит за их работой, учится… В горле булькнуло рыданье.

Бросил окурок в черную пасть топки, вышел.

Обосновался в подсобке на лесопилке; сторожку занимал Опанька – не выгонять же… Пока поживет здесь, до холодов еще далеко. Тем более что печка есть – маленькая, железная. Ею не обогреешься, но хоть картошку сварить…

То и дело смотрел в сторону своего дома, который был не виден за бугром. Ждал дыма. Дым не появлялся, и становилось все тревожнее… Небо чистое, ярко-голубое. Но солнце не печет, греет сдержанно, бережно, воздух влажноватый – лучшая погода для огородных посадок. В такую погоду огурцы, помидоры, остальное прямо прёт, наливается…

Устроившись в подсобке, расстелив на нарах постель, направился в цех.

Ходил вдоль полотна, по которому гнали кругляк к пиле. Постоял возле накрытой мешковиной циркулярки, вспомнилось, как она чуть не отхватила ему палец. Обреза́л доску, и она зацепилась за борт полотна неровно срубленным сучком. Дмитрий толкнул ее сильнее, рука сорвалась. Он до сих пор чувствовал холодный ветерок вращающегося диска и коготок стального зуба, царапнувшего кожу. Царапнул еле-еле, даже кровь не пошла, лишь осталась белая полоска… Дмитрий выключил циркулярку, сел на штабель досок. Трясло. Впервые оказался на той грани, что отделяет здорового человека от калеки. Представил, как бежит с окровавленной рукой домой, разрушает своей бедой непростую, но размеренную, крепкую жизнь семьи…

Это воспоминание потянуло следом другое. Лет в десять Дмитрий поехал с отцом в Колпинск, и там отец встретил знакомого. Вместо трех пальцев на его правой руке были багровые пенёчки.

«Ты куда пальцы дел?!» – воскликнул отец.

Знакомый прямо расплылся в улыбке и с этой улыбкой сказал: «Да Ельцину отправил. Ему нужней – страной руководить».

Эта улыбка и шутливый тон потрясли Дмитрия. И уже когда ехали обратно в деревню, решился спросить: «А что, он рад, что ли, что без пальцев остался?» – «Да как рад? – не понял отец. – С чего ты взял?» – «Ну, улыбается, шутит». Отец покачал головой: «А что ему остается? Про себя-то рыдает – в сорок лет инвалидом остаться. Потому и шутит, чтоб себя не добить».

Тогда Дмитрий не поверил такому объяснению, а точнее – не понял. Ему хотелось еще спрашивать, но боялся узнать что-то по-настоящему страшное, от чего представление о жизни перевернется.

Да, не стал спрашивать, а потом постепенно забыл о том беспалом. И вот вспомнилось, обдало мертвящим ветерком, какой кружится возле зубьев-крючков циркулярки, и Дмитрий, здоровый, целый, ощутил себя увечным – без рук, с изрезанными внутренностями. Бессильный, ни на что не способный, бесполезный. Осталось лишь зло шутить, чтобы не полезть в петлю. Но и шутить не получается – мозг размяк, растрясся…

Сдернуть мешковину с пилы, включить двигатель, закатить на полотно бревно… Даже потянулся к щитку, и замер, и захохотал – света-то нет. Электричества нет. Там, в тридцати километрах, вот-вот загудит ГЭС, погонит куда-то киловатты по толстым проводам, и ради этого их лесопилка – то, что делало их семью неинвалидами, некалеками, – должна исчезнуть. Сгореть, погрузиться под воду.

– Оп-па, эт ты!.. – изумленный и обрадованный голос. – Я думал, чужой кто, дрын вот прихватил…

Из-за штабеля бросового горбыля вышел Опанька. Невысокий, плотный, в старой, но вполне приличной штормовке, истертых, но чистых джинсах. В одной руке и впрямь палка, в другой кукан с десятком рыбешек.

– Тоскуешь? – кивнул на пилу. – Да-а, я б тоже послушал визг ее. Песня жизни, хм…

Дмитрию стало полегче от схожести мыслей – своих и этого бесприютного человека.

Опанька появился в Большакове лет пять назад, и не из дичающих таежных деревень, а откуда-то, как здесь говорили, с материка. Обитал в брошенных избушках; когда его выгоняли из одной, перебирался в другую. Иногда пропадал, потом объявлялся снова. Временами подрабатывал здесь, у Масляковых, а когда лесопилка перестала действовать, стал добровольным сторожем за крышу над головой – маленький дощатый балок-сторожка с одним оконцем.