ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Когда Сильвия вернулась домой, Монти еще не было. Она прошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок.
После всего случившегося, несмотря на сильное нервное потрясение, она чувствовала себя почти счастливой. Прежнее состояние беспокойства и неудовольствия исчезло.
Она причесывалась гребнем из светлой черепахи, недавним подарком Монти, когда он вошел в вестибюль.
Обычно он всегда давал ей знать об этом, слегка насвистывая, а она отвечала: «Я здесь». В этот день он молча вошел в дом и прямо прошел к себе. Потом без стука открыл дверь в комнату Сильвии:
— Алло!
Сильвия взглянула на него и улыбнулась.
— Как ты провел сегодняшний день? — спросила она.
— Неплохо.
Он стоял за ее спиной, тупо уставясь на ее склоненную головку, на золотые завитки на затылке… Один раз крепко сжать рукой эту нежную шею, и…
— Ты нездоров, Монти?
Сильвия подняла голову и посмотрела на него.
— А тебе не все равно?
— Конечно, нет. Я была бы очень огорчена, если бы ты заболел.
— Ты, значит, действительно ценишь меня?
— Больше, чем кого бы то ни было на свете.
Он готов был ударить ее в этот момент: его большая рука невольно сжалась в кулак.
Шепотом, задыхаясь от гнева, который сжимал ему горло, он сказал:
— Лжешь! Я могу доказать это…
Сильвия поднялась с кресла, в котором стояла на коленях, в позе маленькой девочки, и, выпрямившись, остановилась перед ним.
— Что это значит, Монти?
Он тем же хриплым шепотом пробормотал:
— Я знаю все… Я видел… И не смей лгать мне… Не смей!
Сильвия молчала. Но ее прямой, спокойный взгляд подействовал на него. Он внезапно обрел способность говорить.
— Я видел вас обоих — поняла? — гневно крикнул он. — Я был в библиотеке и видел, как ты целовалась с этим щенком… Рентоном… Я слыхал, что ты ему говорила…
— Мне очень жаль, что ты не дослушал до конца, — горячо возразила Сильвия. — Я хотела, чтобы ты слышал каждое слово, потому что ради тебя, ради твоей доброты, благородства, твоей любви я отказалась уйти с Роднеем. А теперь… О, теперь я жалею, что не сделала этого. Ты не веришь мне? Родней говорил мне, что тебе будет все равно, а я была настолько глупа, что не поверила ему. Очевидно, люди не всегда говорят то, что думают. Я поверила, что я для тебя все на свете, что ты доверяешь мне во всем, я хотела оправдать это доверие и…
Внезапное страдание сломило ее мужество, она упала на колени около кровати и, склонившись головой на протянутые вперед руки, громко зарыдала.
— Ты был так бесконечно добр ко мне… Я хотела отплатить… сегодня со мной произошел несчастный случай… автомобиль… мы расстались навсегда… он знал… Родди… — всхлипывая, бессвязно лепетала она.
Потом внезапно поднялась и с лицом, залитым слезами, надломленным голосом сказала:
— Ты можешь верить или нет, как хочешь, но я честно старалась быть хорошей, верной женой… Ты знал, что я не любила тебя, когда ты женился на мне, ты отлично знал это. Мне было только восемнадцать лет и у меня не было ни пенни за душой — я была совершенно одинока и беспомощна. Я просила тебя помочь мне найти работу… Это истинная правда, что я отношусь к тебе лучше, чем к кому бы то ни было. Я верила в твою доброту, любовь… Я была так благодарна за все, а теперь…
Монти молча смотрел на нее, на свою «малютку», свою «деточку», которую он так обожал, которой так любил дарить драгоценности, красивые безделушки…
Он почти не слышал того, что говорила Сильвия, но когда она напомнила ему о том, что просила его помочь ей найти работу, ему пришла в голову мысль, которая пронеслась в его мозгу, когда он услышал эту просьбу: «теперь настало время действовать». И он «начал действовать». Тогда, сделав вид, что занят приисканием работы для Сильвии, он сделал ей предложение.
Он отлично знал, что она не любит его… Он погрузился в тяжелое, мрачное раздумье.
Сильвия нарушила воцарившееся молчание.
— Никто из вас не любит меня ради меня самой — ни ты, ни Родди. Пока вам было хорошо, вы оба даже ни разу не подумали о том, каково мне, как я живу, как я страдаю… Все это были для вас вещи второстепенной важности…
Она подошла к Монти.
— Повторяю, я сделала все, что могла, но… Теперь я ухожу; как-нибудь устроюсь, найду работу. Если ты захочешь дать мне развод, я не буду протестовать. Я не желаю, чтобы мое имя втоптали в грязь. Не желаю, чтобы моя репутация погибла и чтобы ты мог насладиться мщением.
В душе Монти столкнулись два противоречивых чувства: сознание того, что он поступил нечестно по отношению к Сильвии, обманул ее, женившись на ней, и рядом с этим — ощущение обиды и острой горечи, словно кто-то насмеялся, надругался над ним.
Потом, несколько минут спустя, он был убежден в этом, — он ясно понял, что не имел намерения позволить ей уйти… Как она могла это сделать? Разве она не была его женой? Разве у нее было хоть одно пенни? Разве она могла обойтись без его помощи? Монти хотел излить на нее всю дикую злобу, накипевшую в его душе, и поведать ей все муки разбитой любви. Он решил раз навсегда сказать ей все, что он чувствует.
Он колотил руками по дивану, кричал, неистовствовал; с побагровевшим от гнева лицом осыпал Сильвию целым потоком обвинений, упреков, угроз: его оскорбленное самолюбие, постепенно накипавшее раздражение, то, что он столько времени напрасно добивался ее любви, — все это прорвалось наружу в обидных, пошлых и резких выражениях.
А в глубине души Монти встало в это время милое и яркое видение: Сильвия, еще совсем крошка, стоит около него и, смеясь, смотрит ему в лицо, и слышится веселый голос Маркуса: «Не правда ли, она молодец?»
У него внезапно пересохло во рту. Он почувствовал резкую, щемящую боль в сердце и вдруг замолчал.
Воцарилось глубокое, напряженное молчание. Потом Сильвия бесшумно, как призрак, поднялась и вышла из комнаты.
Монти стоял, бессмысленно уставившись на закрывавшуюся за нею дверь. Он почему-то вспомнил художника, который разрисовал эту комнату. Сильвия видела где-то такие бледно-розовые тона, и ей очень понравилась такая окраска. Монти тотчас же велел окрасить ее комнату в такой цвет — это было неожиданностью для нее… Этот художник потребовал тогда невероятную цену, но ему тогда ничего не было жаль для Сильвии…
Он сел, охваченный сильной усталостью; его сознание затуманилось, и он весь погрузился в странное оцепенение.
В первый раз в жизни он почувствовал себя стариком. Монти взглянул на свое отражение в большом зеркале над туалетным столом Сильвии, и его лицо судорожно искривилось — бледное, измученное лицо, некрасивое, мешки под глазами, горькая складка вокруг губ… Он долго глядел на себя в зеркало в раме из серебряных роз и купидонов, которые держали в руках маленькие вазочки… Сильвия ежедневно меняла в них цветы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});