революции. Что тогда будет, представляете?
– Думаю, ничего хорошего.
– Русский народ загонит в нищету и полное бесправие не только себя, но и другие страны, которым захочет принести «свободу».
– Государство делает всё возможное для просвещения крестьянства. Создаются земства, избы-читальни, сельские банки, уездные больницы, школы, народные дома… Борьба с неграмотностью – дело не одного года, а десятилетий. Кстати, ненавистный вам Папасов – один из тех, кто вложил часть своих средств во благо рабочих.
– Я оставлю вам эту газетку. На второй странице – прелюбопытнейший материал о вашем покойном благодетеле, травившем куколем голодающих крестьян Поволжья. Господь покарал его. – Волков поднялся и протянул Ардашеву «Нижегородские биржевые ведомости». – И ещё вопрос… Мне показалось, что в коридоре вы несли чемодан госпожи Папасовой. Я лицезрел вдову только пару раз, но её трудно не запомнить – очень уж она привлекательна. Я не ошибся?
– Нет. Елена Константиновна попросила меня сопроводить её в Казань, и я не смог ей отказать.
– Я вас отлично понимаю! – лукаво прищурившись, съязвил негоциант.
– Да бросьте эти шуточки. Что касается муки с куколем, то сейчас идёт следствие. Оно и поставит в этом деле точку. Но раз уж мы начали интересоваться друг другом, то скажите мне, каким именно поездом вы добрались до Нижнего?
– Московским, естественно. На одной из станций выяснилось, что мы потеряли вагон, но стояли там недолго. Так без него и приехали в Нижний. Но в городе у меня были дела, потому лишь сегодня утром я сел на наш пароход. А почему вы спросили меня об этом?
– Мы с вдовой и оказались в том отцепленном вагоне.
– Да вы что? – воскликнул Волков, прикрыв от удивления ладонью рот.
– Каким-то чудом мне удалось привести в движение тормоз на задней площадке…
– Неужели? – Он отступил на шаг и всплеснул руками. – О! Я горжусь знакомством с вами! Я поселюсь в гостинице «Европейская», что на Воскресенской улице. Если хотите, заходите. Посидим в ресторане, выпьем. Вы чрезвычайно интересный молодой человек. – Негоциант вдруг задумался, его лицо погрустнело. Помолчав несколько секунд, он изрёк: – Жаль только, что вы обо мне плохо думаете. Мироеда Папасова я не убивал, и вагон тоже не отцеплял. Позвольте откланяться.
– Честь имею, – проронил Ардашев.
Дождавшись, когда коммерсант скроется из вида, Клим посетил рубку, рассказав капитану о случившемся происшествии в каюте Папасовой. Он тотчас вызвал несколько матросов и опросил их, включая вахтенного, но выяснилось, что никто не видел человека, цепляющего с крыши рыбацкую сеть с восковой головой. Студенту осталось лишь поблагодарить капитана за внимание к происшествию и вернуться к вдове.
Елена Константиновна уже собрала вещи и привела себя в порядок. Она была прекрасна в синем батистовом приталенном платье с длинными рукавами, украшенном тончайшим кружевом ирландского гипюра, и юбкой, отделанной сутажом.
– Где вы так долго были? – осведомилась она. – Я уже начала за вас беспокоиться. Подумала, вдруг преступник уже и на вас напал?
– Если бы подобное случилось, я бы этому искренне обрадовался, обезвредив негодяя.
– О! Вы так уверены в своих силах?
– У меня есть для этого некоторые основания. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу, что я разговаривал с одним из возможных претендентов на Двойника.
– Как? – Она подняла брови, превратив лоб в гармошку. – С кем?
– Помните купца Волкова, которого мы подозревали в спаивании рабочих суконной фабрики, организации забастовки и поджога сарая?
– Он что – здесь?
– Да, и зачем-то плывёт в Казань. Но самое интересное заключается в том, что он был в нашем поезде и сам мне рассказал про отцепленный вагон. В Нижний, понятное дело, он прибыл раньше нас. Более того, он даже в курсе ситуации с отравленной мукой. Вот, – он протянул газету, – полюбуйтесь. О покойном Иване Христофоровиче и массовом отравлении крестьян даже здесь написали.
– Я не хочу ничего читать, – тихо вымолвила вдова. – С меня хватит ужасов. А что сказал капитан?
– Ничего определённого. Принял к сведению случившееся. Вахтенный матрос никого на крыше не видел… Но давайте меняться каютами.
Ардашев взял чемодан вдовы и отнёс к себе. Назад он уже вернулся со своим багажом.
– Уже пора обедать. Вы составите мне компанию?
– Безусловно. Вас нельзя оставлять одну.
– Понять не могу, почему Двойник теперь и ко мне привязался?
– У меня есть догадки на этот счёт, но обсуждать их нет никакого смысла. Гадание на кофейной гуще.
– А я бы с удовольствием выпила чашечку кофе и съела бы чего-нибудь…
– Что ж, тогда предадимся чревоугодию. Только позвольте я вас угощу.
– Нет-нет, все командировочные расходы – за мой счёт. Мы же договорились.
– Сейчас я нарушу договорённость. Я буду чувствовать себя неловко, если за меня будет расплачиваться дама. К тому же я ещё не совсем истратился.
– Клим Пантелеевич, вы, случаем, не ухаживаете за мной? – с хитрой улыбкой спросила Папасова. – Но только честно ответьте.
У студента Ардашева предательски загорелись уши, а потом покраснели щёки.
– Нет, хотя со стороны так может показаться. Я обязан находиться с вами рядом, пока не найду Двойника.
– А я надеялась на совсем другой ответ, – наигранно вздохнула вдова. – Ладно, я позволю вам сегодня угостить меня. Но только в виде исключения.
Меню ресторана «Пётр Великий» отличалось не только разнообразием, но и относительной дешевизной. К примеру, стерляжья уха стоила всего 50 копеек (все цены давались в копейках), поросёнок под сметаной – 35, паровая осетрина – 50, рябчик целый – 50, дупеля и бекасы – 50, тетерев или куропатка – 50, икра паюсная – 50, любое пирожное – всего 5 копеек за штуку. Рюмка водки вёдерного разлива обходилась вояжёру в 5 копеек, а очищенная – 10, коньяк или ром – 20, стакан[78] любого вина – 30 копеек. Понятное дело, что пароходные компании соперничали между собой, стремясь удивить не только первый класс, но даже и четвёртый. Стоимость обеда и ужина, состоящих из щей с мясом (в постные дни – щей с рыбой) и куском чёрного хлеба, обходились каждому человеку всего в 20 копеек в день. Но была оговорка: «Щи подаются на артель количеством не менее пяти человек».
После обеда, когда спала жара, Клим и вдова сидели на палубе, наслаждаясь окрестными видами. Мимо них проносились небольшие волжские города и деревни, жители которых имели богатую историю разбойничьих шаек и набегов на торговые парусные суда. И Климу чудилось, что где-то там, в нависших над рекой сумерках, из глубины веков слышалось: «Сарынь на кичку!»[79]
Глава 19. Казань
I