— Кто-то еще в гальюне корчится...
— Ах да, это Фредди, нажрался вчера в портовой пивной тухлых устриц, вот и... Сейчас я его позову.
«Фредди, прими на корме швартовные концы с русского танкера!» — тотчас прогромыхало радио над палубой и надстройками либерийского танкера, но Фредди и не шевельнулся в своем деревянном, нависшем над загаженной кормой танкера закутке. «Фредди, тебе говорят!» — вновь прогремело судовое радио.
Пришел Жора Куликов, он был на верхнем мостике, он уже все увидел, все понял, зачем его вызвал капитан, ему предстояло возглавить усиленную пожарную вахту. Матросы раскатывали по стапель-палубе пожарные шланги, Валька Серегин расчехлял носовой водомет, боцман с Шуриком Мухиным вываливали за правый борт кранцы.
Сонно взмахивая широкими крыльями, летели, будто плыли над самой поверхностью бухты, пеликаны. Все жарче, щедрее пригревало солнце. В носовой части танкера показался лохматый, голый до пояса парень в заплатанных джинсах, и Русов догадался, что это и есть практикант из канадского коммерческого мореходного училища, что в Галифаксе, четвертый помощник капитана «Эльдорадо» Джимми Макклинз. Вылез наконец-то из гальюна рыжий Фредди, все так же попыхивая трубкой, склонился над бортом, готовый принять бросательный конец. На ботдеке толстый повар колотил бамбуковой палкой белоголового мальчонку. Тот крутился в руках повара, пинался, отчаянно орал, но повар все взмахивал и взмахивал палкой, лупил ею мальчишку по спине, заду, по худеньким плечам. Вот отпустил, толкнул к ванне, наполненной грязными мисками, и мальчишка, утирая лицо руками, что-то зло выкрикнув китайцу, склонился над ней.
Спустя час по четырем перекинутым через палубу «Эльдорадо» шлангам в танки «Пассата» пошло топливо. Черные, раздувшиеся шланги плавно вздрагивали, тугие волны солярки прокатывались по ним, и шланги напоминали собой лоснящихся питонов, совершающих то и дело глотательные движения.
Матросы то и дело окатывали палубу и надстройки «Пассата» водой. Пустив тугую, мощную струю из водометной пушки, Серегин чуть не смыл за борт «Эльдорадо» электросварщика. Тот что-то прокричал, погрозив массивным кулаком, и вновь принялся за работу, но второй струей был сшиблен с ног и, поняв, что работы не будет, покинул ботдек. Русов посмеялся и, окликнув Серегина, кивнул ему: молодец. Серегин улыбнулся и пальнул струей воды по гальюну, где все так же дымил трубой несчастный Фредди. Сметливый парень тотчас понял, в чем дело, поднял руки вверх — сдаюсь! — и убрал трубку в карман.
После обеда сэр Макдональд привез распоряжение портовых властей Уолфиш-Бея, согласно которому на танкер «Пассат» налагался штраф в сумме пятьсот долларов за самовольный, без разрешения капитана порта, вход в акваторию бухты, который Горин молча подписал, и три пропуска для старшего командного состава для посещения Уолфиш-Бея.
Когда сэр Макдональд покинул танкер, капитан зло сказал, что «плевать он хотел на этот чертов, пыльный Уолфиш-Бей, судно он не покинет» и что, если Русов хочет, пускай с Жоркой Куликовым побывает на берегу. Штурман еще никогда тут не бывал, пускай взглянет на эту юаровскую дыру. Сдав пожарную вахту Волошину, Жора быстро переоделся, и вместе с Русовым они отправились на берег.
Толстый повар опять колотил мальчишку. Трап с «Пассата» был перекинут на ботдек «Эльдорадо», как раз возле него и происходила экзекуция. Неторопливо, как бы ленясь, но делая необходимую, весьма важную работу, китаец шлифовал спину дек-боя палкой. Легкая-то она легкая, бамбуковая, но, судя по хлестким ударам и бурой от кровоподтеков спине мальчишки, удары были сильными и болезненными.
— Эй, прекрати! — сказал Жора, когда они с Русовым оказались на палубе «Эльдорадо».
Китаец лениво повернул голову, торчащую, будто и шеи-то нет совсем, из жирных плеч. Вновь взмахнул палкой. Обширная его, обвислая по-женски грудь мягко всколыхивалась. На груди синей и красной краской был вытатуирован дракон, который от этих движений казался живым: разевал и захлопывал огромную огненную пасть. Рясь! Рясь! Рясь! — ударяла палка по спине и плечам мальчишки. Китаец цепко держал юнгу за распухшее ухо, плечи и спина его лоснились от пота, черные глаза были зло сощурены. «Пых-пых», — мерно, как машина, пыхтел повар, поднимая и опуская палку. Жора схватил его за руку, выкрикнул:
— Прекрати бить мальчишку, слышишь?
Китаец шевельнул плечом, и под жирной, цвета сливочного масла кожей рельефно проступили мощные мышцы, отер лицо тыльной стороной ладони и, не глядя на Жору, подтолкнул мальчишку к бочке с грязными поварскими передниками. Всхлипывая, тот склонился над ней, выволок охапку, кинул в корыто. Русов сжал локоть Жоры: идем. Не связывайся.
— Совьет экспансионист! — будто опомнившись, выкрикнул им вслед повар и опустился на разостланную в тени шлюпки циновку.
С полчаса, проклиная жару, топали по пыльному шоссе. Вдоль него, утробно урча двигателями, сгребали золотистый песок в огромные кучи три оранжевых бульдозера. Возле шоссе тянулся бетонный, надо полагать, с целью остановки песка забор. Но пустыня Намиб, вплотную подступившая к этому унылому пустынному шоссе и самому городку, куда ни кинешь взгляд, всюду перетекала через бетон и насыпала остроспинные золотистые барханчики на мягкий от зноя асфальт.
Везде песок. Он мерзостно скрипел на зубах, хрустел под ногами, от него чесалось тело. Песком был насыщен воздух, и, когда Русов и Жора вошли в городок, лица у них были как после желтухи. На узенькой с низкими, убогими домишками улочке, тем не менее особенно пышно именуемой Король Фридрих Второй (в городе многие из улиц сохранили старые немецкие названия, ведь когда-то этот утолок Африки был германской колонией), вымыли лица, протиснувшись к водяной колонке. Смуглые женщины, набиравшие воду в бидоны, боязливо и с удивлением сторонились. Ребятишки весело щебетали, как стайка птиц, а потом, лишь только Русов и Жора пошли прочь, ринулись за ними с пронзительными криками: «Сэр, мани, мани, мани! Плиз — мани, мани!» К ребятне присоединились седой, в рванье, одноглазый старик, парень на костылях и старуха, напоминавшая собой вылезшую из саркофага мумию. Разевая беззубый рот, хватая то Русова, то Жору за руки, она жалко шамкала: «Мани... мани... мани...»
Толпа попрошаек отстала на улице Королевы Елизаветы. Остановилась, будто натолкнулась на незримую черту. С облегчением вздохнув, моряки вышли на широкую, с красивыми, пестро раскрашенными домами улицу. Оглянулись: толпа детей и взрослых, еще надеясь на что-то, нестройно выкрикивала: «Мани, мани, мани», тянула руки, но не двигалась с места. Деньги! Откуда они могли быть у Русова да Жоры Куликова? В карманах мелочь, которой едва хватит на бутылку прохладительного напитка: денег в Уолфиш-Бее, полагая, что увольнений в город не будет, не заказывали.