Читать интересную книгу Шум и ярость - Уильям Фолкнер

– Все равно мало радости вам, если даже и кончили, – говорю. – Они сразу же запрягать и по домам, и то доберутся только к полуночи.

– Что ж, – говорит. – Зато хоть развлечение им было. Не страшно, если они иногда и потратятся на такое дело. Фермер на холмах у нас трудится как каторжный, а благ – никаких.

– Никто его не принуждает, – говорю. – Ни на холмах, ни в низинах.

– А где бы мы с тобой были, когда бы не фермеры? – говорит.

– Я лично лежал бы сейчас дома, – говорю. – И на лбу у меня сейчас пузырь был бы со льдом.

– У тебя слишком часто эти головные боли, – говорит. – Ты бы занялся своими зубами как следует. Он утром их тебе все как следует проверил?

– Кто – он? – говорю.

– Ты же сказал, что у зубного был?

– Вам досадно, что у меня головная боль в рабочее время? – говорю. – Вам это досаждает? – Через переулок уже потянулись с представления.

– Идут гуляки наши, – говорит Эрл. – Пойду-ка за прилавок. – И ушел. Забавное дело, на что б вы ни пожаловались, мужчина вам посоветует сходить к зубному, а женщина посоветует жениться. Причем всегда так: у самого всю жизнь все из рук валится, а вас станет поучать, как вести дело. Какой-нибудь профессоришка из колледжа – пары целых носков за душой нет, а вас будет учить, как за десять лет сделаться миллионером, а баба, которая даже мужа себе подцепить и то не сумела, будет вас наставлять по семейным вопросам.

Старикашка Джоб во двор въехал. Когда замотал наконец вожжи вокруг державки для кнута, я спрашиваю его:

– Ну как, понравились артисты?

– Я еще там не был, – говорит. – Но если меня вечером сегодня арестовывать придут, то смогут найти в той палатке.

– Так я и поверю тебе, – говорю. – Не был, как же. С трех часов дня пропадаешь. Мистер Эрл сейчас только во двор выходил, искал тебя.

– Я делом занимался, – говорит. – Мистер Эрл знает, где я был.

– Это ты его морочить будешь, – говорю. – Да не бойся, я тебя не выдам.

– А как же, – говорит, – кого ж мне тут другого и морочить, кроме него. Какой мне расчет тех морочить, с кем на исходе дня субботнего что мы видались, что мы не видались. Нет уж, вас я морочить не стану, – говорит. – Слишком вы хитрый, где уж мне. Это точно, – говорит и укладывает несчастных пять-шесть сверточков в фургон со страшно занятым видом. – Слишком вы хитрый. Вас во всем городе нету хитрей. На что уж тут есть человек, сам себя кругом пальца обведет, а вы и его в дураках оставляете. – Влез в фургон, отмотал вожжи.

– Это какой такой человек? – спрашиваю.

– А мистер Джейсон Компсон, – говорит. – Н-но, коняга!

Колесо одно вот-вот соскочит. Смотрю вслед: интересно, успеет хоть он выехать из переулка. Дай только черномазому фургон или там шарабан. В этом ветхом драндулете, говорю, срам и на люди показываться, а вы будете держать его в каретнике еще сто лет, чтоб только принца этого раз в неделю катать в нем на кладбище. Не он, говорю, первый, кому не все то по вкусу, что делать приходится. Я бы с ним так: либо в машине езди, как все люди, либо торчи дома. Как будто он понимает, куда его везут и на чем везут, а мы для него шарабан держи и лошадь, чтобы выезд совершал по воскресеньям.

Сильно Джоба беспокоит, слетит колесо или нет, – ему только бы пешком идти обратно не слишком далеко было. Что я и говорю: им место в поле, гнуть горб от зари и до зари. Сытость, легкая работа – для них хуже нет. Достаточно Нигеру чуть пообжиться при белых – и хоть на помойку выбрасывай. Такими становятся ловчилами – прямо на глазах тебя обжулит, отвертится от дела. Взять хоть Роскуса, что единственную допустил оплошность – однажды взял нечаянно и помер. Отлынивать и воровать мастера, причем огрызаться тебе будут с каждым днем все наглее, пока не доведут, что схватишь первую попавшуюся планку тарную и раскроишь ему башку. Дело, конечно, хозяйское. Но я б на месте Эрла посчитал это убийственной рекламой магазину, чтобы мой товар по городу развозил нигер, из которого песок сыплется, причем в фургоне, который, того и гляди, тоже рассыплется на первом повороте.

Солнце уже все ушло в верхушки деревьев, и в магазине понемногу делается темно. Я прошел к входным дверям. На площади пусто. Эрл в задней комнате запирает сейф, а вот и часы ударили на башне.

– Замкни-ка со двора, – говорит. Я пошел, запер, вернулся. – Ты, значит, вечером на представление, – говорит. – Я, помнится, дал тебе вчера контрамарки?

– Да, – говорю. – Хотите их обратно?

– Нет-нет, – говорит. – Я просто уточнить, дал их или нет. А то еще зря пропадут.

Эрл запер двери, сказал «до свиданья» и пошел. Воробьи по-прежнему трещат на деревьях, но на площади пусто, только машины две-три. У аптеки какой-то «форд», но я даже не взглянул, проходя. Хорошенького понемножку. Попробовал на путь ее наставить – и хватит с меня. Научить, что ли, Ластера водить машину, пусть тогда гоняются за ней хоть целыми днями, а я дома посижу, поиграю с Беном.

Вошел, купил сигар. Потом – дай, думаю, еще головной боли себе подбавлю для ровного счета – постоял, поболтал с ними.

– Ну, а ты, – говорит Мак, – надо думать, на «Янки»57 в нынешнем сезоне ставишь?

– Это с какой стати? – говорю.

– Как с какой? – говорит. – Ведь первая команда во всей лиге.

– Дудки, – говорю. – Они уже выдохлись. Что ж, по-твоему, им вечно будет так везти?

– По-моему, тут не в везении дело, – говорит Мак.

– А я в жизни не поставлю на команду, где этот лбина Рут58 играет, – говорю. – Даже если буду знать заранее, что они выиграют.

– Да ну? – говорит Мак.

– Я тебе в обеих лигах насчитаю по десятку игроков куда более ценных, чем Рут, – говорю.

– А что ты имеешь против Рута? – спрашивает Мак.

– Ничего, – говорю. – Ровно ничего. Мне даже на фотографию его смотреть противно. – Я вышел на улицу. Фонари загораются, народ домой идет. Иногда воробьи не унимаются до самой ночи. В тот вечер, когда у суда зажгли новые фонари, свет разбудил их, и всю ночь они летали и тыкались в лампочки. И так несколько дней подряд, а потом утром как-то их не стало. А месяца через два опять вернулись всей оравой.

Поехал домой. В доме у нас огней еще не зажигали, но все они высматривают меня в окна, а Дилси на кухне разоряется, что ужин преет на плите, – как будто на ее деньги куплено. Послушать ее – можно подумать, что этот ужин всемирной важности и все пропало, если он из-за меня на несколько минут задержан. Зато хоть раз приехал и не вижу Бена с нигеренком за воротами. Как медведь с мартышкой в одной клетке. Чуть только завечереет – он к воротам, как корова в родной сарай, – уцепится за прутья, мотает башкой, постанывает. И науки ему никакой. Кажется, крепко поплатился за тот раз с незапертой калиткой. Если бы надо мной такое сотворили, я бы как от огня от этих школьниц. Мне иногда любопытно, о чем он думает там у калитки, когда смотрит, как девочки идут из школы, и силится что-то хотеть, а что – не помнит, и не помнит того даже, что оно уже ему не нужно и не может быть нужно теперь. Или о чем он думает, когда его спать кладут и он раздетый на себя вдруг глянет и тут же заревет. Только я скажу, что зря они им ограничились. Знаю, говорю, какое к тебе надо средство. То же самое, что к Бену, тогда бы ты вела себя прилично. А если тебе не ясно, о чем речь, – поразузнай у Дилси.

У матушки в комнате горит свет. Я поставил машину в гараж, вошел в кухню. Там Ластер с Беном.

– А где Дилси? – спрашиваю. – На стол накрывает?

– Мэмми наверху у мис Кэлайн, – говорит Ластер. – Там у них шум. Как мис Квентина вернулась домой, так и началось. Мэмми их там разнимает. Мистер Джейсон, а артисты сегодня уже представляют?

– Да, – говорю.

– Я так и думал, что это их оркестр играет, – говорит. – Вот бы мне пойти, – говорит. – Если б только было у меня четверть доллара.

Вошла Дилси.

– Пожаловали-таки наконец? – говорит. – Где это вас носило? Вы же знаете, сколько у меня работы, неужели не можете вовремя?

– Возможно, я ходил на представление, – говорю. – Готов ужин?

– Вот бы мне пойти, – говорит Ластер. – Если б только у меня был четвертак.

– Нечего тебе ни на какие представления, – говорит Дилси. – А вы идите в гостиную посидите, – говорит. – Наверх не ходите, а то снова их разбудоражите.

– А что там такое? – спрашиваю.

– Квентина пришла и говорит, вы гонялись за ней весь вечер, а мис Кэлайн на нее как накинется. Зачем вы ее обижаете? Неужели нельзя вам жить в одном доме с собственной племянницей родной и не ссориться?

– Когда мне было с ней ссориться, если я ее с утра сегодня не видел, – говорю. – И чем это я ее обидел? Что в школу заставил пойти? Свинство, конечно, с моей стороны, – говорю.

– Вы лучше занимайтесь своими делами, а ее не трожьте, – говорит Дилси. – Я уж сама с ней полажу, только вы с мис Кэлайн не даете мне вот. Идите посидите тихо-мирно, пока на стол накрою.

– Если бы мне четвертак, – говорит Ластер, – то я бы пошел на артистов.