Читать интересную книгу Холопы - Казаков Валерий Николаевич

Подковообразный зал Всенародного Трибунала с этой скамьи выглядел иначе, чем с его привычного кресла. Все было более приземисто, тускло, убого и отдаленно напоминало хлев; даже золоченая вершина демократии – судейский стол, и тот смахивал на разбухший гроб. Но более всего жандарма поразила публика, собравшаяся в зале. Здесь не было ни блещущих погонами и аксельбантами военных френчей, ни шитых золотыми позументами статс-мундиров, ни кринолинов падких до страшных приговоров дам, на жестких и неудобных дубовых стульях сидели книги. Сотни, а может, тысячи разномастных, худых и толстых, старых и еще блещущих молодым глянцем томов. Они были молчаливы и суровы, на титулах неявно проступали такие же неприступные лица их авторов. В зале царила непривычная для зрелищного места тишина.

– Встать, суд идет! – возвестил судебный пристав.

За судейский стол бочком протиснулось три объемистых тома в темных мантиях с ажурными воротниками и манжетами. Когда судьи повернулись к залу и заняли свои места под высокими спинками кресел слепой Фемиды, Костоломский похолодел: от этих ждать снисхождения и поблажек было без толку. Председательствующую книгу он узнал сразу, это был «Архипелаг ГУЛАГ», справа от него прилежно листал толстющее дело увесистый том «Идиота», а вот левого судью он никак не мог припомнить, хотя и с этой книгой явно где-то сталкивался.

– Вот эти бородатые, скорее всего, Маркс с Энгельсом, а бритый – Плеханов, – почти в затылок опричнику прошептал знакомый голос.

– Да бросьте вы, с бородами – Леонардо да Винчи и Лев Толстой, а безбородый – Шикпирь... – и этот голос, возразивший первому, был ему знаком.

– Шаксьпирь – это комедиант из Литвы, – значимо поправил кто-то также знакомым до боли шепотком.

Эдмунди не выдержал и обернулся: клетка была битком набита разномастным народом. Многих он знал и только вчера с ними расстался, другие были незнакомы, но узнаваемы по картинкам, историческим хроникам и документам спецхрана. Здесь сидели, дожидаясь своей участи, почти все Преемники со своей дворней; какие-то замшелые цари и диктаторы, поэты-песенники, озадаченные детективщики и авторицы любовных романов и еще кто-то, безликий и едва уловимый.

– Процесс «Русская литература против власти» объявляю открытым!

Стук молотка больно ударил по барабанным перепонкам.

Прокурором выступал вовсе никому не известный толстенный том. Насельники клетки и так и сяк выворачивали шеи, чтобы умудриться прочитать золоченую надпись на потертом корешке.

– Пу-шкин, – шептал по слогам Владисур, просунув узкое лицо меж железных прутьев.

– Артиллерист какой-то, – попытался угадать господин из слабо знакомых.

– Да нет, там, впереди, перед этими «пушками» еще слово «ас» написано, – втаскивая голову обратно в клетку, произнес бывший главный советчик.

– Артиллерист и летчик? Разве такое бывает? – разнервничался Преемник Третий. – А где у нас министры обороны?

Все шестеро оказались в наличии. Пользуясь всеобщим замешательством, они успели отнять у министров культуры их скамейку, поставили ее между двумя своими, насажали себе на колени рублевских и провинциальных писательниц повульгарнее и самозабвенно резались в переводного дурака. Ординарцы замерли с бутылками и презервативами наизготовку.

– Да вас бы за такое наплевательское отношение к делу народа следовало к стенке поставить! – сокрушенно покачивая головой, произнес Сталин и, пыхнув трубкой, добавил: – Вон после меня все чисто, ни министров, ни культуры, зато какая литература осталась!

– Ты нас, усатый, стенкой не пугай, мы под ней по должности ходим, – смачно хлестанул картой о скамью министр Преемника номер пять. – А семерочку трефовую не изволите ли, господа?

– А мы к ней червовою-с и в перевод, – отозвался главный воинский начальник переходного периода времен Преемника Первого и Второго, коммерческого вида мужчина с плутовскими глазами. – Мы-с только под мебельной стенкой изволили ходить, других, простите, не видывали-с.

– Артиллерист тоже может быть асом, – загребая карты, высказался министр Третьего Преемника. – Это значит, классный стрелок, бог войны!

– Да Пушкин это! – визгливо выкрикнул боровоподобный чиновник со смешной фамилией, ведающий деньгами кино, обирающий нищие библиотеки и клубы, а состояние свое миллиардное сколотивший на спекуляциях музейными ценностями и продажей народного достояния в частные закордонные коллекции.

– Да-да, непременно это Алексей Самуилович, наш демоградский поэт и уроженец, – угодливо поддакнул Шустрику его подельник по музейному бизнесу Пишипропаловский, слегка кособокий мужик с вечным шарфом вокруг шеи, который, как говорят знающие люди, он отказывается снимать даже в парилке.

– Александр Сергеевич! – захотелось с возмущением поправить музейщика, но осторожный Костоломский промолчал и принялся запоминать все, что говорят окружающие, так, на всякий случай.

А тем временем родоначальник российской словесности бойко читал обвинительное заключение. Но обитателям клетки было не до него. Преемники, хоть и серенькие все как на подбор, невеликие, а тусьню меж собой затеяли приличную. Однако справедливости ради следует оговориться, что зачинщиком препирательств, как всегда, был строптивец Горби. Сегодня его уже никто толком и не помнит, разве что в глянцевых журналах мелькнет старая реклама модных сумок или пиццы, с которыми, как дурень с писаной торбой, носился бывший генеральный секретарь всевеличайшей партии. Большинству народа так и неведомо, кем когда-то был этот древний старикан, но нынешнюю свару затеял именно он:

– А вот Макса Раисовна такого бы не потерпела, чтобы отца-основателя, почетного масона шестой гильдии – и в клетку...

– Ну, ты, понимашь, заткнулся бы! – взревел сидящий рядом и, как обычно, немножко подшофе Бен. – Я вам, россияне...

– Эй, дядя, – слегка похлопал его по плечу Преемник Первый, – нету уже никаких россиян, они еще при мне стали рассасываться, так что чтить диалектику надо, наука такая когда-то была...

– Тоже мне, диалектик хренов, да кабы я, понимашь, только представить мог, что ты такие фортеля выкидывать начнешь, своими собственными руками удавил бы, паскуду! – Матерая глыбища единственного всенародно избранного устрашающе нависла над сдрейфившим восприемником.

И судьи, и прокурор, и адвокаты, и весь зал замолчали и с недоумением уставились на стенающую, колотящую и мутузящую друг друга братию.

– Хорошо хоть читатели их сейчас не видят! – произнес со вздохом третий судья, и опричник узнал его – это была «Долгая дорога домой» Василя Быкова...

– Ваша незыблемость, ваша незыблемость!

Костоломский, как механическая сова, широко распахнул глаза. Он привык так просыпаться, но дурацкий сон все никак не хотел отступать, его опять со всех сторон окружали книги.

– Да это же, черт бы ее побрал, библиотека! – удивился опричник и только сейчас заметил стоящего подле дивана старика коменданта со старинным медным кувшином и чистым полотенцем.

– Пойдемте, батюшка-барин, умываться, а там уже и к Генерал-Наместнику на обед ладиться пора.

– Ладиться, говоришь? Ну-ну! Послушай старик, а откуда у вас эта библиотека? – видя недоумение на лице вояки, Эдмунди указал рукой на окружавшие их книжные шкафы.

– А, эфто! – обрадовался Прохор, отворяя дверь в сени, – так книжицы сии испокон веку за нашей фортификацией числятся. Я последнее время за ними доглядаю, дабы кто по безграмотности на самокрутки не попер. Они-то, книжищи энти, державный, выходит, атрибут, штемпеля имеют гербовые. А многие книги ссыльные, авторы-то поперемерли, а книги, вишь, остались.

27.

Даша глянула на дорогу и обомлела. Следом за невесть откуда взявшимся военным с огромной суковатой палкой в руках крался ее Юнька. Не успела девушка испугаться, как эта дубина ухнула на голову незнакомца и тот, громко ойкнув, грохнулся со всего роста ничком на каменистую тропу.