не увидишь!
По лицу Синиши было видно, что он изо всех сил пытается понять услышанное.
— Перевуоди, ты!.. — заревел старик, а Тонино, который до сих пор молча мыл посуду, склонившись над раковиной, стал неохотно переводить:
— Средиземноморские медведицы живут, вернее, жили в подводных пещерах, практически незаметных человеческому глазу…
…как минимум одна такая пещера есть почти на каждом острове, на той его стороне, которая обращена к открытому морю, но люди, как правило, о них не знают…
…у моего отца была способность замечать и отыскивать ходы в эти пещеры, часто очень узкие и находящиеся на глубине пятнадцати метров…
…если пробраться через этот ход и влезть в пещеру, с краю будет что-то вроде небольшого пляжа, галька или каменные плиты…
…на этих пляжах ночуют средиземноморские медведицы. Там они спят, там их лежбища, там они и рожают. Для человека, который умеет найти вход даже в темноте и у которого довольно сил для долгого ныряния, не составляет никакой проблемы пробраться в их берлогу с топориком и ножом…
…действуя тихо и точно, настоящий охотник может за две-три минуты убить несколько штук, вместе… вместе с детенышами. Средиземноморские медведицы ведь устают от того, что целый день охотятся и играют… и играют… они спят очень крепко и нередко храпят громче всех восьми поверенных, вместе взятых. Даже детеныши… Однаж… Однажды мой отец… Простите меня! — Тонино прервал выполнение своих профессиональных обязанностей и, приложив мокрое кухонное полотенце к губам, выбежал из кухни.
Синиша тревожно оглянулся — в коридоре громко хлопнули задней дверью, ведущей во двор, — но старик продолжал как ни в чем не бывало:
— Одноажды йо нырнуол тут у ноас, на Трецице, с того буоку Лайтерны, где ихний груотто… Дуа малых были внутре, от дуа пар. Один с левого кроаю, фторуой с дестро кроаю, как пёсики. Йо муог их сроазу днем, обуоих, но йо децизнул спетать до нуоци. Буолыпие бы убёгли, коль увидели бы моалых мертвыми. И вуот Тонино ныряет ноцью и цьто он видит? Шиесь их лежи, спи, храпи! Трей с энтого кроаю, трей с туого кроаю, дуэ фамилие. Йо тихо подкроалсе с моря, тихо-тихо, и сначала к буольшим с энтого, дестро кроаю: нуож зоадь головы, пуод кость, и… — тут старик, держа два кулака один над другим, сделал короткое резкое движение вверх и ударил по столу так, что его зажигалка подпрыгнула и упала на пол, — с-с-сак! Финито! Фторуой буольшой: с-с-сак, финито! Соламенте вздохнул и умер, проавда как циловек. Йо тихо назоад в море, к левому краю. Но, коак треций анке уже был финито, четвиортый проснулсе и стрелуой в море! Убёг!
Старик помолчал несколько секунд, глядя в окно, потом ностальгически произнес:
— Э-э-э-э, молодуось, молодуось… Пиать муорских циловеков воа одну ноць, воа пиать минут! Но шиестого я анке не забуду, пока буду жив. Как он убёг, бестия!
— Ужасно. Как вы могли: и этих маленьких, всех…
— Они бы выросли, они бы рвали сети, цьто ноам тогда есть? Обоих соламенте вуот так… — старик снова сжал кулаки, но теперь поставил их рядом и сделал резкое движение в разные стороны, — карц! Обоих йо продоал тальянцам, в музей.
Синиша встал, поднял с пола зажигалку, положил ее на стол перед стариком и сел на стул Тонино.
— Господин Смеральдич, я с самого начала догадывался, но теперь уверился в этом окончательно, — произнес он абсолютно спокойным тоном, глядя сквозь стекла склеенных очков прямо в глаза старому садисту. «Настоящий Синиша» на мгновение показался из-за своего пригорка, но в ту же секунду испуганно скрылся. — Вы монстр. Вы бесчувственный мучитель, который бы с радостью извел все, что ходит, плавает и летает. Вы целенаправленно терроризируете даже своего единственного сына, а он лучший человек, которого я когда-либо встречал. Вы можете ходить, господин Смеральдич, давайте не будем друг друга обманывать, по крайней мере в силах дойти до туалета. Но вы сидите в этом кресле и молчите, и срете, и писаете под себя только для того, чтобы наслаждаться муками единственного на свете человека, который все еще хочет иметь с вами дело. Я не знаю, почему вас избегает весь Третич, но я это выясню, и я уверен, что это лишь подтвердит мои слова. Я хочу сказать вам две вещи: первое — как только у меня появится такая возможность, я съеду из этого дома, потому что я больше не хочу вас видеть. И второе — как только у меня появится такая возможность, я добьюсь вашей госпитализации. В каталке или без нее.
Он встал, положил зажигалку обратно на пол — туда, где она лежала до этого — и вышел из кухни под испепеляющим взглядом старого Смеральдича. За домом, во дворе, сидел Тонино на сбитой наскоро лавочке и гладил лежащего у него на коленях белоснежного ягненка.
— Там, внутри, ты разыграл свой спектакль до конца, не так ли?
— Вышло не совсем так, как я задумывал, но в принципе да. До конца.
— С этого момента все будет по-другому, ты это понимаешь?
— Понимаю, понимаю. Может быть, даже лучше тебя. Пойдем завтра утром опять к Домагою? Смотреть на Тристана и Изольду?
Стояла первая безветренная ночь. Буря и южный ветер постоянно чередовались на протяжении последних нескольких недель, часто сменяя друг друга в течение дня. В последний день зимы на Третич обрушился, пусть и с небольшим опозданием, обычный для этого времени года «зимский горбинол» — сильнейший юго-западный ветер, который на несколько часов превратил Пиорвый Мур в адские врата, через которые море перебрасывало в неглубокую третичскую бухту волны двухметровой высоты. Потом все стихло. В первую полночь весны, в атмосфере тишины и покоя, которая, как змей-искуситель, просачивалась даже через закрытые окна, Зехра первый раз испытала с Синишей оргазм. Впервые — с ним и шестой раз в своей жизни.
— Я ж те говорила! А? Чист по Ленину: работать, работать и еще раз работать! Качество приходит с количеством.
Синиша с удовольствием давал ей возможность поважничать, побыть надменной, насладиться ролью великой учительницы. Он знал, что через пятнадцать-двадцать минут истинное положение дел все равно всплывет на поверхность, а ее юношеская бравада сменится нежной благодарностью.
— Коть, чего молчишь? Скажи чё-нить…
Синиша еще немного помолчал, а потом вдруг расхохотался. Ему захотелось сказать ей, какой у нее красивый потолок, и за одну секунду в его голове промелькнули все события последних шести месяцев, день за днем, и он не смог удержаться от смеха.
— Тебе