Впервые Каролина переживала боль, которую причинил ей он. И он мечтал, чтобы это никогда не кончалось. Рамон видел перед собой их сыновей, повторяющих его самого.
– Ты забудешь своего ребенка, – тихо прошептал он. – Потому что у нас будут сыновья и дочери, такие же прекрасные, как ты.
Внезапно руки Каролины, лежавшие на его плечах, словно стали невесомыми. Одним-единственным движением она отстранила его от себя. Темные волосы упали ей на лицо, скрыв его от Стерна. Ей нужно сказать только одно слово, только протянуть руки, обнять его, прижать к себе. Почему же она не делает этого? Почему не берет того, к чему так стремится ее тело? Почему не позабудет все, кроме этой минуты, не сорвет свои цепи, которые только что казались ей такими бессмысленными?
Почему?
Она услышала, как Стерн поднимается на ноги, но не удержала его.
Теперь воздух не был наполнен ни сухим жестким жаром пустыни, ни резким холодом гор: в нем чувствовалась влажная прохлада близкого моря. Восходящее солнце волшебно преобразило серую пустоту перед ними. Это было море, совсем еще далекое, необъятное темно-синее зеркало воды на горизонте.
Они медленно ехали по краю высокогорной равнины, с восхищением наблюдая, как быстро под лучами солнца превращается в реальность этот мираж. Алманзор, скакавший впереди, вдруг громко закричал:
– Алжир! – его высокий, пронзительный голос звенел над равниной. – Я вижу Касбу! Мы в Алжире!
Сайд бросил цветы, которые он собирал на краю дороги, и побежал к Алманзору. Каролина скинула чадру с лица. Она хотела присоединиться к мальчикам, разделить их радость, но что-то удерживало ее. Она чувствовала, что должна остаться рядом с угрюмо молчавшим мужчиной, скакавшим подле нее. Ни ночной сон, ни эта утренняя скачка не сняли возникшего между ними напряжения. Совсем иначе представляла она себе эту минуту! Полной восторга и радости. Почему же она несчастлива – теперь, когда цель ее изнурительного путешествия почти достигнута?
Все эти часы Стерн проскакал рядом с ней в ледяном молчании. Она реагировала на это с высокомерным равнодушием. Теперь это стало невыносимо. Если Стерн не сделает первый шаг к примирению, тогда это сделает она. Каролина повернулась к нему:
– Мы все-таки победили Сахару. – Ее слова сопровождала теплая улыбка.
Стерн приподнялся на стременах и прикрыл глаза ладонью, словно утреннее солнце слепило его. Но это была всего лишь защита от ее улыбки. Ее приветливость застала его врасплох, казалась насмешкой. Разве эта открытая, сияющая улыбка не свидетельствует о том, что Каролина не знает ничего о его сердечных муках? Он спешился и, не глядя на нее, обошел ее лошадь, чтобы подать ей руку. Распущенные волосы Каролины коснулись его щеки, и он сжался от этого прикосновения. Все же ему удалось сказать равнодушным голосом:
– Я знаю, с каким нетерпением ждали вы этого часа.
– А вы нет?
Рамон наклонил голову.
– Дайте мне ваш плащ, – сказал он внезапно хриплым голосом.
– Плащ? – удивилась она. – Зачем?
– Плащ Калафа исполнил свою задачу. В пустыне он охранял нас. В Алжире он может погубить.
– Погубить? Вы говорите загадками.
– Вы забыли, что Омар, дей Алжира, – отец Калафа? Каждый из его людей может узнать этот плащ. И даже если весть о смерти Калафа еще не достигла этих мест, они постараются выведать, как к вам попал этот плащ. Дайте его мне. Он слишком опасен. Я сожгу его.
Каролина расстегнула пряжку, стягивающую плащ на груди. Она медлила. Ей не хотелось расставаться с плащом. Этот пурпур защищал ее днем и согревал ночью. Он стал для нее символом ее победы над пустыней.
– Я все же хотела бы сохранить его, – сказала она. – Можно ведь спрятать его в поклаже.
– Вы хотите произвести с ним фурор в Париже? – Стерн окинул ее взглядом, еще более презрительным, чем его слова.
В его представлении она вдруг снова превратилась в светскую даму, какой он увидел ее впервые в Париже: в волнах черного шелка, с бриллиантовой диадемой в волосах. Еще не успеет сойти с ее кожи бронзовый загар пустыни, как она снова займет свое место в парижском обществе, словно ничего и не случилось. Прелестная герцогиня де Беломер! Эта мысль была невыносима для него. Он жестко сказал:
– Вы легко снова войдете в роль герцогини.
Каролина поняла, что он хотел сказать этими словами, но это не смягчило ее гнева:
– Вы ошибаетесь, Стерн. Это не роль. Я – герцогиня де Беломер, не важно, сплю ли я на голой земле или на шелковом белье, в Тимбукту или в Париже.
– Что ж, тем лучше. Тогда нам больше не нужно разыгрывать комедию. Закончим это дело так же, как и начали его – без лишних слов. Вам не нужно ничего опасаться. Я не буду присутствовать при том моменте, когда вы взойдете на корабль герцога, своего супруга. Я не собираюсь устраивать спектакля, чего вы, возможно, боитесь. А теперь дайте мне плащ.
Каролина пристально смотрела на него. Она понимала, почему он так настроен против нее. Им руководило не презрение, а огромная любовь. Он любил ее – больше, чем она могла себе представить. Стерн повернулся и пошел к костру, который уже развели Алманзор и Сайд.
– Остановитесь! – крикнула она ему вслед. – Остановитесь, я прошу вас! – Слезы стояли в ее глазах.
– Что же, поплачьте, – с насмешкой сказал Рамон, – если вам от этого станет легче. Скоро вы снова будете смеяться.
– Что я вам сделала?
– Ничего, кроме того, что вы жена другого. – Что-то похожее на ненависть мелькнуло в его глазах. – Вы что, всерьез считаете, что милостыня – доброе дело? Что подачки делают людей счастливыми? Хотите, чтобы я покорно следовал за вами и исполнял цирковой номер для парижского общества: герцогиня и ее покорный раб?
– Уходите, – тихо сказала Каролина. – Уходите же! – она задыхалась от гнева.
Она ждала, чтобы он оставил ее одну, однако Стерн не уходил. С мягкостью и нежностью, совсем лишившей ее самообладания, он обнял ее.
– Пойдемте, – сказал Рамон, и они медленно пошли к костру.
Стерн поднял плащ, одно мгновение подержал его над огнем. Языки пламени казались бледными и бессильными рядом с его пурпурным сиянием. Потом он разжал руки, и плащ упал в огонь.
– Не делайте этого, – прошептала Каролина, не зная сама, что имеет в виду.
13
Волны белой пены, сорвавшиеся с моря и застывшие на его прозрачной голубой поверхности, – вот чем был Алжир. Блистающий великолепием куполов и золотых крыш. Грозный своими неприступными бастионами и зубчатыми стенами. Увенчанный мощным величием Касбы.
Алжир оказался именно таким, каким представляла его себе Каролина. Город света и тьмы, с кипенно-белыми домами и по-ночному темными ущельями переулков. Палящий зной, безжалостный свет, оглушительный шум, людская сутолока, запахи, доносящиеся из дворов, – весь этот сумбур смешался в голове Каролины, приправленный мерным рокотом прибоя. Перед ней мелькали картины: цветущие сады, павильоны из цветного камня, бьющие фонтаны, мраморные дворцы, минареты, построенные, казалось, только затем, чтобы нести на своих шпилях полумесяцы, мечети и бесконечно повторяющиеся аркады с зелеными и синими колоннами.