Читать интересную книгу Самки - Сергей Анохин

– Что ты гонишь, флегма! Не в тебя шмальнули, урод, – скрежетнул зубами Колокольчик, почтительно поглядев на Волкова, – ты и быкуешь. Бабло им подносишь, как халдей, вот тебе и нормально, пельмень долбаный!

– Слышь, ты!.. – дернулся было Рожкин, но, услышав от Перстня спокойно-тяжеловесное «сидеть», застыл на софе в прежней позе.

– Ну, жур, – усмехнулся Перстень, – твои мысли? Ты же всегда все знаешь.

– Они. Нечего думать, – негромко сказал Отвертка. – Это ясно. Потому что сейчас везде.

– Где везде?! Что везде?! – снова вскинулся Нанаец. – Конкретно давай, чтоб всем было ясно!..

– Хотя бы в Питере, – спокойно продолжил Эдик. – Там за десять месяцев набили целый штабель. Начали с вице-спикера ихнего Заксобрания – взорвали в тачке так, что голову оторвало. Потом одного за другим завалили двух правильных братков, типа наших. Проплатили уголовное дело на двоих крупных «авторов» – одного в «Кресты» законопатили, другому из России пришлось отъехать.

– Ну и?.. Мы-то с какого боку?

– С правого, блин! – Отвертка начал злиться на Нанайца. В основном за то, что Антон явно гнал дуру, прикидываясь, будто не понимает простых, как правда, вещей. – Все, о ком говорю, – питерские «тамбовцы». Их главный давно сказал про воров: «Кончаем кормить дармоедов». «Законники» натравили на «тамбовцев» другую кодлу – «казанских». Война шла чуть не год, «тамбовцы» отстрелялись. Дальше поднялись на бензине, скорешились с тамошним губером. В прошлом году вообще смотрящего откинули – сам замиряться пришел…

– Могила? – неожиданно спросил Перстень.

– Ага, – кивнул Отвертка. – Костя Могила. Карольич. Вот теперь пошла байда по новой. «Кончаем кормить» – такого дармоеды не прощают.

– Да я говорил, бля! – Колокольчик вплотную подошел к Антону. – Говорил: суки – твои кореша! Кончилось блатюков время! Воры только жрать на халяву умеют, а ты в них реальные деньги закачивал!.. Мои, между прочим!

– Не только твои, – подал голос Стерхов.

– Мои тоже!.. Чего удивляться: фраер из комсы, понятно, с ворами в самый раз!..

– Прошлой весной они сошлись на сходняк, – монотонно, как патефон, продолжал Отвертка. – В Ростове. Сам Хасан собирал.

Перстень вскинул брови, услышав знакомое имя.

– Там решали по Питеру. Могиле дали добро на веерный отстрел. «Тамбовцы», понятно, тоже на изготовку. Понятно, что на такой волне Усику с Пучком охота свои вопросы порешать. С нами. Вы ведь, Михаил Николаевич, почти те же слова о дармоедах сказали. Конечно, они не забыли. В Ростове Могила отмашку получил. А Усик чем хуже? Задача одна – что здесь, что там.

Тяжелое молчание густилось третью минуту. Рожкин сидел молча, зачем-то перебирая купюры в бумажнике.

– Короче, еще раз засечешься с ворами – можешь у них оставаться, – нарушил Ученый нехорошую тишину.

– Ага, – обрадовался Колокольчик. – И тогда вместе с ними ляжешь.

– Усику скажи при случае: в следующий раз буду отвечать, – резюмировал Перстень. – И лавэ им больше ни грамма.

Нанаец глухо молчал.

– Есть возражения?

– Есть, – ответил Отвертка за Антона.

– Да, есть, – подтвердил Рожкин.

– Так я и думал. Свободен. Считай, что тебя предупредили.

Нанаец долго поднимался и неестественно медленно шел. Когда дверь за ним наконец закрылась, Колокольчик скривился:

– Зря выпустили… По-любому надо было на ту цифру поставить, что он ворам заслал.

– Точно, – согласился Михаил. – И не поздно еще.

– Может, Усика с Пучком в разработку? – вскинулся Отвертка. – А с Нанайцем под замес? Раз к ворам откололся, так на общих основаниях, а?

– Все течет, – неожиданно сказал Перстень. – Все откуда-то приходят. Все куда-то уйдут. Он первый. Скоро увидите – не последний. Усик заткнется сам.

– Да с чего?! – запротестовал Отвертка.

– С того! Хасан не ландух и не отморозь, быстро поймет, что обломится. И здесь, и в Питере. Но базар про другое уже. Вы, главное, меж собой не теряйтесь, когда грядки поделите.

Парни удивленно переглянулись.

Перстень замолчал. Потом отвернулся к окну и тогда только закончил:

– А я сам кого надо найду.

21 августа 2002 года

Эдик Самарин – Отвертка

Там, где два года назад валялся лежак, теперь стоял музыкальный центр. Он украшал жизнь, но создавал некоторую коллизию. Это было из того немногого, где они не сходились: Отвертка любил шансон и романсы, Маша – классику, джаз и рок.

Она всегда уступала, и, зная это, Эдик стеснялся включать свое. Точнее, поначалу стеснялся, потом все равно не выдерживал.

Они вернулись с очередной политической тусовки, устроенной правоконсервативным изданием, где уже почти год Эдик подвизался редактором аналитического отдела. Было уже пять, но до сна оставалось далеко. Так и не сняв якобы парадно-выходную черную майку и джинсы, только скинув в прихожей кроссовки, Маша лупила клавиатуру. Завтра весь цивилизованный мир должен был узнать, что на тусовке побывал и выразил одобрение один из лидеров государства, а также о том, что другой, не менее выдающийся лидер с пафосом обозвал ее сбродом мракобесов и этатистов. Ну а самое главное – о том, что ее любимый Эдуард Самарин сделал потрясающий доклад, в котором провел интересные исторические параллели…

Отвертка привычно устроился на диване и чиркал шифры в своем допотопном ежедневнике – обыкновенном блокноте с мятыми листами в клеточку.

– Милый, ну давай купим нормальный стильный органайзер, – не отрываясь от монитора, пробурчала Маша.

– Ну что ты, Маречка, знаешь ведь – мне много места надо. Каждая встреча детским почерком в подробностях: во сколько, с кем, зачем…

– Да уж знаю. А перед тем как вырвать и порвать, еще роспись: день закончен!

– Приколистка ты, милая.

– Будто неправда! Хи-хи!

Эдику не хотелось отрывать ее от статьи, которую к десяти утра нужно засылать в редакцию. Но раз заговорив, он никогда не мог отъехать от Маречки. Даже занятой делом.

– Маря, а ты замечаешь – даже умные не понимают нас.

– Ты про крестоносцев? – не глядя, она прикурила левой рукой, продолжая молотить правой.

Эдик промолчал. Вроде за два года пора привыкнуть к любому феномену. Но чтоб так все понимать. Ведь по дороге домой они не сказали о прошедшем мероприятии ни слова…

– Да. Заметь – почти смущаются. Нет у них ощущения непрерывности, нет осознания общности. Где-то слышали звон. Про Александра Невского, про Сергия Радонежского. Услышали, поверили, уперлись. И поди им объясни, что в натуре у истоков стояли Альбрехт Медведь и Генрих Лев. Хотим того или нет, есть медицинский факт.

Теперь молчала Маша. Это напрягло Эдика – он знал, что Маря способна ответить. Но ответить вопросом, который может задеть.

– Маря, не стесняйся этого сказать. Мы ведь с тобой знаем: это не так. Были наши и у нас, да еще какие! Князь Василько, Михаил Тверской, Дмитрий Шемяка, Василий Косой – одни кликухи, зацени, чего стоят! Были клевые пацаны Лжедмитрии, даже Тушинский вор по делу гнал. Классная бригада вокруг Петра тусовалась. Есть нам кого в своей истории продолжить. Беда только, что нам о них либо вообще не рассказывали, либо рассказали не то. Из века в век мы пролистываем имена и дела, которыми обязаны гордиться.

– Yes! – крикнула Марго и эффектно пощелкала «мышкой», сохраняя текст. – Можно отправлять! – Она развернулась на компьютерном кресле и с серьезной улыбкой взглянула на Отвертку: – Милый, а теперь подумай и скажи в натуре: тем ли занимаешься? А главное, то ли по-настоящему ценишь?

– Ты о чем? – спросил он, выигрывая время, поскольку прекрасно знал, о чем.

– Сам ведь говоришь: не рассказывали… рассказали не то… мы не знаем… а должны знать! Ну и от кого же узнать, если не от тебя? Ты ведь идеолог. Почему ты не делаешь того, чего без тебя не сделает никто?

Эдик отложил исчирканный блокнот и выпрямился:

– Маречка. Ни ты, ни я не поверим идеологу, который не прошел низов. Не испытал своей идеологии в реальном жизненном деле. Полбутылки цена тому, кто, ни разу не встав в оцепление, зовет других идти в бой. Ни разу не наклеив на стену листовки, пишет программу-максимум.

– Милый, а ты сам этих низов не прошел? Как еще надо тебе испытывать идеологию? Скольких испытаний не хватает?

Да лучше бы поменьше, устало подумал Эдик.

Вдруг Маша соскочила с кресла:

– Мы ведь еще подумаем про это? И обязательно решим что-нибудь! Подожди-ка!

Она стремительно выскочила из комнаты. Эдик рефлекторно поднялся с дивана. Дверь со свистом распахнулась вновь, пропуская выпрыгнувшую из душа Машу, необутую, в чем мать родила.

– Тебе не хочется спать? – спросили они друг у друга.

– Мне с тобой хочется, – ответили они друг другу.

Отвертка, не глядя, включил музыкальный центр. На своем.

Только раз бывает в жизни встреча,Только раз судьбою рвется нить.Только раз в весенний тихий вечерМне так хочется любить…

Они, не сговариваясь, вцепились друг в друга и медленно закружились. За окном начинало светлеть.