Я очень сильно ошибся. И теперь, когда ты подрастешь, ты, наверняка, захочешь… бросить меня в темницу, да?
Флоран положил голову на подлокотник кресла щекой, глядя на Ивэна снизу-вверх, как побитый пес, приползший к хозяину. В своем возрасте он, наверно, не понимал, что значила эта пауза. Не темница ждала Флорана, если Ивэн займет трон, а казнь за все его интриги.
Ивэн вздрогнул всем телом и всхлипнул от страха, когда Флоран замахнулся кулаком. И вжался в кресло, решив, что тот сейчас набросится на него.
– Не бей меня, пожалуйста! – слабо пропищал Ивэн, чувствуя, как слезы уже начинают течь по щекам.
Флоран всегда говорил, что он будущий король и должен быть сильным мальчиком. Но пока Ивэн чувствовал себя слабым и потерянным.
– А разве я и Лотти тебе не семья сейчас? Мы стараемся… греть тебя. Чтобы ты не грустил, – сдавленно проговорил Ивэн, не смея пошевелиться, только тихо дышал, глядя на Флорана. – И зачем тебя в темницу?
Ивэн осторожно потянулся кончиками пальцев к спутанным темным волосам Флорана. Наверное, впервые прикоснувшись к нему открыто. Хотя страх заставлял Ивэна цепенеть, ему было очень жалко грустного Флорана. Особенно когда он говорил о темнице.
Флоран вздрогнул, поднимая взгляд на Ивэна. Самому стало страшно от того, как этот ребенок запуган. Словно Флоран увидел это только сейчас. Дело рук своих. Он так сильно увлекся властью, что перестал видеть в этом мальчике маленького человека с живым и ранимым сердечком, сделал его для себя лишь фигурой в своих интригах – так было проще воспринимать его противником и конкурентом. А Ивэн не был ни тем, ни другим. Он был просто ребенком.
– Потому что я обижал тебя и Лотти. И вы не захотите быть моей семьей, – прошептал Флоран, прикрывая глаза.
Он осторожно потянулся к Ивэну, вытирая его слезы. И хотя раньше Флоран никогда не испытывал к нему жалости, когда наказывал, сейчас у него щемило сердце. От того, что даже спокойным и сломленным внушает страх.
Ивэн смотрел на Флорана во все глаза. Он уже не был ребенком, вернее, тем доверчивым ребенком, как раньше. Который тянулся к Флорану, к Луи и к другим друзьям отца без разбора, не задумываясь, что могут обидеть.
– Я не хочу тебя в темницу. И на казнь не хочу. Как шептались твои придворные, – тихо, но упрямо проговорил Ивэн.
Пока еще не чувствовал себя маленьким правителем, но отчаянно желал принимать решения по собственной воле. Казнить или миловать? Не по советам или приказам придворных. А по своему разумению.
– Ты не плохой. Не всегда плохой, – поправился Ивэн быстро, выдавая свой страх перед Флораном. – Но… ты же теперь мой папочка? А значит, моя семья. Как и Лотти. Даже если обижал нас. Больше не будешь? – Ивэн поерзал и поджал босые ноги, чувствуя, как замерзает окончательно. – А еще… Будешь иногда рассказывать мне сказки и играть в зверей?
Ивэн тихонько пробормотал это, жмурясь. И почувствовал, как сильно ему хочется спать. Бессонная ночь в библиотеке с книгами не прошла даром. И он теперь даже почти не боялся Флорана. Его низкий, мелодичный голос даже убаюкивал.
– Обязательно буду, – тихо шепнул Флоран. – Ты засыпаешь, Ивэн. Я отнесу тебя в постель.
Флоран встал, подхватывая Ивэна на руки. Вроде бы принц, способный пировать и объедаться сладостями хоть каждый день, а щуплый и легкий, как птенчик. Он доверчиво прислонился к его груди, а Флоран на миг замер. Внутри защемило от тепла, которое пробивалось сквозь тонкую ночную рубашку. Живого тепла. Которое ни одна власть, ни один трон мира не могли подарить.
Флоран удобнее перехватил Ивэна и захватил со стола книжку. Ту самую, которую недавно отобрал у этого несносного мальчишки, умудрившегося перечитать все детское и добравшегося до историй, которые точно были ему не по возрасту и могли напугать! Если читать одному, но… Почему Флорану никогда в голову не приходило почитать Ивэну перед сном?
Мальчик сонно прикрыл глаза, ему не хотелось вставать. Еще и холодно было бы босиком, на каменном полу… Но Флоран будто прочитал его мысли. И подхватил его на руки, осторожно прижал к себе. Понес в его покои. А еще краем глаза Ивэн заметил, как Флоран прихватил с собой ту книгу, которую так и не разрешил ему дочитать. Там были интересные приключения разбойников. Ивэн запомнил главы, в которых они грабили корабли и убивали врагов. Может, Флоран разрешит ему дочитать книгу?
– А что было с тем волчиком? – сонно спросил Ивэн, когда Флоран уложил его в постель и прикрыл одеялом, и капризно сморщил нос. – Ты не показал мне до конца сказку… Покажи завтра вечером, ладно? Я буду ждать.
Ивэн зажмурился и представил, что позовет на «домашний театр» и маму. Лотти. Он привык называть Лотти мамой. Ей тоже понравится, как Флоран умеет говорить на разные голоса, изображая животных? Может, и Луи придет? Будет вся… его семья в сборе.
– Покажу обязательно, – улыбнулся Флоран неловко. – А пока… хочешь, почитаю тебе? Я против, чтобы ты нагружал подолгу глаза при свече. Но могу почитать тебе я. Тебе понравилась эта книжка, помню? Про повстанца, который прятался в лесу, а потом подружился с разбойниками.
Флоран присел на край кровати, поправляя детское одеяльце. Ему никогда прежде не приходилось взаимодействовать с детьми. Он будто учился всему. Но теперь… хотел учиться. Ведь так странно, сейчас Флоран чувствовал, что эта трогательная просьба показать дальше театр теней согрела его сердце гораздо больше, чем корона на голове в окружении придворных и все сокровища Алиенора.
Ивэн просиял застенчивой улыбкой, согревшись под одеялом. И часто-часто закивал, торопясь устроиться удобнее, чтобы Флоран не передумал. Он не читал ему… никогда. Даже когда Ивэн был младше и остался совсем один, без папы с мамой. И очень нуждался в заботе и поддержке Флорана, тогда ставшего его опекуном. Тогда Ивэн еще не знал, что он станет холодным, замкнутым и злым, Мальчик не спал ночами, мечтая, что когда проснется от кошмара в слезах, Флоран услышит. Придет и утешит. Этого никогда не случалось. Скорее, наоборот. Нарвавшись пару раз на строгие замечания опекуна, Ивэн замкнулся в себе и решил не показывать свои страхи. Зато сейчас… все было, как в его мечтах. И хотя мысленно он давно представлял своим отцом вернувшегося Луи, то Флоран тоже много для него значил.
– Я совсем-совсем