и пусть само заживает, как ему будет угодно. Но он не хотел отпускать Ивэна сейчас. Ведь у Флорана царапало в горле от того, как мальчик был заботлив к нему после всего.
– Не дам, – испуганно помотал Ивэн головой и потянулся к графину сам.
Он схватился тонкими пальчиками за его край и наклонил. Но задрожал от внезапно накатившего страха: вдруг уронит? И правда, чуть не уронил. Едва удержал, расплескав лужу воды на пол. Но осторожно поставил хрустальный графин на стол, часто и хрипло дыша. Ивэн не видел себя, но глаза его потемнели от скрываемого, какого-то животного страха перед Флораном. И своей очередной оплошностью прямо перед ним.
Говорить Ивэн уже не мог. В горле пересохло, и он просто потянулся, чтобы провести промоченным от случайно пролитой воды платком по ранке Флорана. И аккуратно стянуть сухие края платка, перевязывая его руку.
– Я не боюсь крови, – хрипло и тихо ответил Ивэн, не глядя на Флорана. – Отец учил меня помогать, если кто-то в беду попал. Я собаку свою однажды перевязал. Когда ее на охоте ранили случайно. И лекарь отказался помочь. Он сказал, что людей лечит, а не зверей. Помню, папа тогда разозлился на лекаря. Сказал, что надо всегда оставаться добрым человеком. Неважно, к людям или к животным… Ну, я пойду?
Ивэн выдавить из себя и снова покосился на дверь. В едином порыве: бежать, бежать… как зверек лесной. Чтобы избежать наказания. Но что-то кололо внутри. И было трудно дышать. Что-то помимо всепоглощающего страха перед Флораном.
Ивэн сглотнул. Зря он вспомнил отца? Настоящего отца своего. И маму. Он знал, что Лотти не его мама. Он ее позвал к себе камушком, из другого мира. Но она полюбила его. А Флорана он всегда раздражал. Особенно, когда про отца вспоминал или маму.
Флоран даже вздрогнул, увидев, какой страх в глазах Ивэна. Мальчик боялся из-за разлитой воды? Или из-за своих ночных похождений? Наверняка, опять в библиотеке просиживал, а Флоран ведь запрещал пртить глаза при свече! Но сейчас точно был не в силах ругать его.
– Не уходи? – тихо позвал Флоран. – Иди ко мне? Тебе холодно босиком.
Он перехватил Ивэна прямо израненной рукой, потянув к себе на колени, странно улыбаясь от боли, прострелившей ладонь. Может, оттого что это было под повязкой, а значит, кто-то позаботился о нем.
Флоран понимал, Ивэн уже не тот мальчонка большеглазый, который ходил за ним хвостом лет пять или больше назад, расспрашивая про дальние страны. И не нужно малышу уже его общество. Но Флорану было нужно. Просто посидеть не одному у камина, поговорить о чем-то, когда на душе саднит гораздо больше, чем в порезанной руке.
Смешно переступая босыми ногами по полу, Ивэн потопал ближе к Флорану. Хотя мальчик пока не до конца справился с удушающим приступом паники, накатившим на него, ему не хотелось уходить и оставлять отчима одного. Повязку Ивэн повязал криво, завязал ее смешным бантиком, и это бросалось в глаза. Но поправлять ее Ивэн не стал.
– Тебе грустно? – спросил Ивэн.
Обычно Флоран не позволял ему никаких вольностей. Ни прикасаться к себе первым. Ни уж тем более не звал на колени. Не обнимал. Но сейчас его рука легко лежала на его боку, почти не удерживая. Будто Флоран безмолвно говорил: «Ты можешь уйти в любой момент, я разрешаю».
Ивэн сглотнул и поерзал на его коленях. И тихонько обнял одной рукой за шею. Неловко. Будто бы чтобы не упасть и удержать равновесие. Но… оба знали правду? Несмотря на то, что он взрослый мальчик, а Флоран так сильно его обижал все это время, Ивэн не мог не тянуться к нему. Хотя бы чуточку.
Флоран обнял Ивэна чуть крепче. Хотелось глупо, наивно спросить, нравится ли ему? Или хочется сбежать, заняться обычными детскими делами и играми, а не сидеть с мрачным идиотом у огня? Который опоздал со своими отцовскими замашками, проявив их гораздо позже, чем в них нуждались. Может… не умел?
– В детстве мне всегда хотелось посидеть на коленях у отца, поговорить о чем-то вот так… Хоть раз! – признался Флоран, поправив прядку волос Ивэна, и последняя фраза прозвучала импульсивно, чересчур пылко, обиженно, как у надутого ребенка. – Я подумал… может, и тебе захочется?
Флоран прикрыл глаза. Он помнил извечную холодность отца. Тот не давал спуска ни в чем, требовал идеала в знаниях и тренировках, хотел видеть сына успешным при дворе. Все твердил, что только хорошее положение в обществе сделает его человеком. А Флоран хотел, чтобы отец хоть раз отругал его за то, что он поранился на тренировке, хоть раз прикрикнул, чтобы был осторожнее, погнав в галоп слишком норовистого коня. Только бы не смотрел так по-рыбьи пусто, словно ребенок – это еще одна статуэтка в доме, которую нужно натереть до блеска, чтобы не было стыдно показывать гостям!
Ивэн поерзал на коленях у Флорана, чувствуя себя неловко и неудобно. Но слазить почему-то не хотелось. Вот на колени к Луи или к Лотти мальчик забирался привычно, без лишних мыслей. Карабкался на них, как на дерево. Хватаясь за шею, запутываясь пальцами в волосах. Так, что Луи со смехом выдирал, бывало, тонкие пальцы Ивэна из своих темно-русых кудрей, лежащих на плечах. А с Флораном было иначе. И колко, будто Ивэн трогал пальцем острый уголок разбитого зеркала. И тянуло к нему что-то внутри. Может, всему виной воспоминания? Еще в детстве, когда Флоран был дружен с его отцом… Папа со смехом заявлял, что зря Ивэн вертится, как собачий хвост, вокруг Флорана. Что это капризное ледяное сердце ему не покорить. Но Флоран всегда рассказывал интересные истории и умел устраивать в полутьме настоящие кукольные представления своими длинными тонкими пальцами на фоне горящей свечи. И искусно подражал голосам птиц и животных.
– А ты не сидел у него на коленях разве? У своего папы?
Объятия Флорана стали крепче. И Ивэн заерзал, все еще боясь сказать не то. Или разозлить его. Но убегать уже не хотелось.
– А о чем бы ты говорил с ним? Тебе было одиноко? Как мне? – последние слова вырвались с губ наивно просто, он понял, что сказал лишнее, замер и снова задрожал.
Флоран посмотрел на Ивэна, но будто не до конца просыпаясь от воспоминаний. Где был равнодушный отец и мрачный замок. Тот, в котором Флоран провел детство и юность, в