Об этой грамоте много спорят до сих пор, причем главным предметом спора является автор письма Гостята. Исследователи никак не могут решить, мужское это имя или женское. Но обстоятельства житейского происшествия в общем ясны. Какой-то человек, женившись на новой жене, отобрал у Гостяты имущество, оставленное Гостяте отцом и родственниками, нарушил сваи обязательства по отношению к Гостяте и выгнал из дому. Думается, что злодеем Гостяты был отчим. После смерти отца Гостята находился под опекой близких родственников, потом его мать снова вышла замуж, и Гостята 'был дан «на руки» новому опекуну — отчиму. А когда мать Гостяты тоже умерла, начались описанные в грамоте неприятности. Василий, которого Гостята просит о помощи, мог быть свидетелем того, как отчим давал клятву заботиться о своем пасынке, а может быть — он принадлежит к числу родственников Гостяты. Называя Гостяту в этом рассказе в мужском роде, я допускаю некоторую условность, но если Гостята — женщина, существо дела не изменится.
Грамота № 155 написана также в третьей четверти XII века:
«От Полоцька к... Пояле девъку у Домаслава. На мне ти Домаславе възяле 12 гривне. А приели 12 гривне. Или не прислеши, а мне ти стати... зя и у владыке. А больше ти протеря гоши...».
Мы не знаем, как звали адресата письма, его имя не сохранилось. Но у Полочка с ним очень сложные и трудные отношения. Адресат письма забрал у Домослава «девку» — рабыню, в результате чего Полочек вынужден был заплатить Домославу 12 гривен. 12 гривен — такая сумма в глазах историка оказывается весьма любопытной. Именно таким был установленный Русской Правдой штраф, который надлежало получить с владельца беглого или украденного раба. Очевидно, адресат письма опознал в «девке» Домослава свою украденную некогда рабыню. Домослав вынужден был уплатить этот штраф, но, естественно, он, в свою очередь, потребовал эту сумму с того человека, который продал ему «девку». Таким человеком был Полочек.
Полочек отдал 12 гривен, но чувствует себя несправедливо ограбленным: он сам рабыню не крал, а купил ее у кого-то. Самое простое дело для Полочка было бы взыскать свой убыток с продавца рабыни. Но найти его, как видно, нелегко: можеть быть, и в Новгороде-то его нет. Существует однако еще один способ, которым и решил воспользоваться Полочек. Процедура следствия, «свода» по делу о краже раба предусматривала розыск только до «третьего свода». Истец обязан был следовать по цепочке перепродаж лишь до третьего звена. Если эта цепочка продолжалась дальше, истец взымал штраф с этого третьего, а тот настоящего вора, «конечного татя» должен был разыскивать сам, чтобы возместить свой убыток. Но ведь Полочек — только второй! Он может пойти к князю и владыке и потребовать, чтобы следствие, прекратившееся было, продолжилось, чтобы адресат письма разыскал того человека, который продал рабыню Полочку, взял с него штраф, а 12 гривен вернул Полочку. Вот Полочек и требует: верни мне деньги сейчас же, а то заставлю тебя продолжить следствие, и ты истратишь на него больше, чем я требую с тебя сегодня — найти-то третьего временного владельца рабыни трудно!
Интереснейший берестяной документ — грамоту № 109 — сохранили слои двадцать первого яруса, который средствами дендрохронологии датируется 1096—1116 годами. Вот его текст: «Грамота от Жизномира к Микуле. Купил еси робу Плескове. А ныне мя в том яла кънятыни. А .ныне ся дружина по мя поручила. А ныне ка посъли к тому мужеви грамоту, е ли у него роба. А се ти хочу, коне купив и къняжь муж въсадив, та на . съводы. А ты, атче еси не възял кун тех, а не емли ничьтоже у него».
Автор письма Жнзномир, который, вероятно, был княжеским дружинником, попал в серьезную переделку, обещавшую ему немало, хлопот. Его слуга Микула купил в Пскове рабыню. Но эта рабыня оказалась похищенной у княгини. Княгиня, опознав свою рабыню, приказала схватить Жизномира, но за него поручилась дружина. На этом дело могло бы и прекратиться, но Жизномир, естественно, чувствует себя обманутым. Он затеял не только вернуть свои деньги, но и наказать похитителя, начав расследование, скрупулезно придерживающееся норм древнейшего русского закона Русской Правды. Он хочет купить коня для приглашенного следователя, «княжьего мужа», и начать «свод». Так в Русской Правде называется система очных ставок, позволяющих проследить цепочку перепродаж краденого имущества. С подобным «сводом» мы. только что встретились, читая грамоту № 155. Разумеется, рабыня, оказавшаяся таким «краденым имуществом», должна участвовать в «своде». Поэтому на время расследования княгине нужно было предоставить другую рабыню. Такой порядок также предусмотрен Русской Правдой. Жизномир и пытается добиться через Микулу, чтобы эту вторую рабыню предоставил в распоряжение княгини человек, у которого Микула купил рабыню. Кроме тото, ни в коем случае не следует ' брать с него денег, если он попытается вернуть их. Иначе все продуманное в деталях юридическое предприятие может лопнуть, и, Жизномир, виноватый лишь в том, что ему подсунули краденый товар, останется ни с чем.
До сих пор о нормах древнейшего судопроизводства мы знали только по показаниям самих статей древнего кодекса. Теперь мы во многих грамотах знакомимся с наглядными случаями применения этих статей. Добавлю, что княгиня, упоминаемая в грамоте Жизномира, может быть только женой новгородского князя Мстислава Владимировича, время княжения которого точно совпало с датами двадцать первого яруса. Жену князя Мстислава звали Христиной.
Какие же новгородские грамоты могут быть признаны древнейшими среди всех других? Какие берестяные письма должны внушать наибольшее уважение к их древности? Таких грамот четыре. Две из них найдены в условиях, не дающих возможности достаточно точно датировать их. Они найдены на уровне двадцать второго, двадцать третьего или двадцать четвертого яруса, то есть попали в землю между 1025 и 1096 годами. Грамота № 247 из числа этих двух дошла до нас в обрывке и упоминает какого-то клеветника, замок и двери кельи, а также смердов, которые должны побить клеветника.
Зато гневная грамота № 246 сохранилась целиком. Она угрожает: «От Жировита к Стоянови. Како ты у мене и чьстьное древо възъм и в-евериць ми не присълещи, то девятое лето. А не присълещи ми полупяты гривьны, а хоцу ти вырути в тя, луцыпаго новъгорожянина. Посъ-ли же добръм».
Стоян девять лет тому назад взял у Жировита «честное древо» и до сих пор не расплатился, он должен ему четыре с половиной гривны. Л. В. Черепнлн в выражении «взял честное древо» видит указание на то, что Стоян, взяв деньги взаймы у Жировита, целовал ему крест, клялся вернуть долг в срок. А. В. Арциховский понимает это выражение буквально: Стоян взял крест у Жировита и не заплатил за него денег. Как бы то ни было, Стоян остается должником Жировита на протяжении девяти лет. Жировит грозится ославить его, осрамить при всем народе, что для Стояна должно быть особенно 'позорным, так как он принадлежит к числу «лучших новогорожан», иными словами, к верхушке новгородского боярства. Заметим, что Жировит называет Стояна не «новгородцем», а «новогорожанином». В XI веке слово «Новгород» еще воспринималось его жителями на слух как «Новый город». И, производя от него другие слова, новгородцы образовывали эти слова в точном соответствии с истинным смыслом названия, которое еще не успело окостенеть.
Две другие древнейшие грамоты найдены в слое двадцать третьего яруса и датируются более точно 1055—1076 годами. Они могут быть более древними, чем письмо Жировита, но могут оказаться и моложе его. В конце концов, это и не так уж существенно: обе грамоты уцелели лишь в незначительных фрагментах. В грамоте № 181 читается начало первой строки: «Грамота от Дробьна...». В грамоте № 123 обрывки ее шести строк таковы, что возможно прочесть целиком лишь одно слово в первой строке. И этим словом оказалось: «грамота».
Есть нечто глубоко символическое в том, что древнейшее слово, сохранившееся на бересте, — «грамота». Одной из самых острых и интересных проблем истории русской культуры давно признан вопрос о начале русской грамоты, о времени сложения русской письменности, древнейшие памятники которой не опускаются глубже середины X века. Берестяные грамоты пока не дали материалов для решения этой проблемы. Древнейшие грамоты еще остаются в пределах времени, от которого и до открытия бересты были известны редкие памятники русской письменности. Но вряд ли нужно сомневаться, что решить эту проблему в будущем способна именно береста из древнейших слоев русских средневековых городов.