Читать интересную книгу Игра на выживание - Патриция Хайсмит

— Не стал бы, и, наверное, я не почувствовал бы ничего, — сказал Рамон, опускаясь на кровать. — Но что бы ты смог предложить мне взамен, Тео? Пустоту? Небытие? Это все, чем ты располагаешь?

— По-своему, я верю в Бога, Рамон, но, если уж быть совершенно откровенным, я и сам не знаю, верю ли я в Него по-настоящему, или же лишь делаю вид. Может быть, я так этого никогда и не узнаю, но какая разница? О человеке судят по его поступкам, а не по тому, какие ритуалы он совершает. Ведь есть же и другие сферы бытия — например, надежда. Наверное, я и здесь лишь делаю вид, но это ложь во благо. Я мечтаю о чем-то несбыточное и люблю эту свою мечту просто потому, что она не сбудется никогда. Благословен тот момент, кода человек решает, что ему ещё есть на что надеяться! — сказал Теодор и затянулся сигаретным дымом. — Да, решает, — повторил он, заметил улыбку на лице Рамона. — Я думаю, что именно это имеют в виду, когда говорят об откровении, но и это ещё нельзя считать примером. Напротив, ничто не станет тебе ближе того, чем то, во что ты сам решил уверовать. И тогда уже никакие врачи не смогут лишить тебя этого. Откровение есть осознание того, что если человек решил быть счастливым, то так оно и будет. Для христиан истина заключается в следующем: «Христов воскрес. Он умер за мои грехи. Поэтому мне уготована жизнь вечная, а также все права и основания для того, чтобы быть счастливым. Я могу стать частью этой правды.» Все эти разрозненные сентенции собраны вместе и отмечены ярлыком «истина». А ведь это лишь освященная временем традиция, которая может привести как к хорошему, так и к плохому.

Рамон растянулся на кровати, положив голову на подушку.

— Ты отстаиваешь лишь свою собственную точку зрения о том, что правда у каждого своя.

Теодор отнес окурок сигареты — которая сгорела до основания и уже начинала обжигать ему пальцы — в ванную и бросил его в унитаз. Сидения на унитазе не было, а внутри, чуть повыше уровня воды было написано: ГЛОРИЯ. Когда он вернулся обратно в комнату, Лео с довольным видом лизал лапку, и Теодор вдруг подумал о том, что ему самому тоже не помешало бы принять таблетку.

— Скажу тебе по совести, Тео, — подал голос Рамон, — я тоже не имею никакого понятия о том, что такое правда.

Это можно было считать самым обнадеживающим утверждением изо всех, которые ему пришлось услышать от Рамона после смерти Лелии. Теодор достал из коробочки ещё одну таблетку и налил в стакан воды из графина, стоявшего на столики у кровати.

— Рамон, если ты не будешь читать, то я, с твоего позволения, выключу свет.

— Ладно, Тео.

Рамон не спал, Теодор чувствовал это, лежа рядом с ним в темноте. В конце концов Теодор заснул, но вскоре проснулся от легкого движения продавленного матраца, в то время, как Рамон очень осторожно выскользнул из-под одеяла и встал с кровати. Рамон принялся медленно расхаживать взад-вперед по комнате, время от времени касаясь рукой левого виска, но не обхватывая голову руками и даже не шепча проклятия, которые он иногда бормотал во время приступов головной боли. Рамон говорил, что эта боль похожа на острый железный крюк, пронзающий его мозг, на некий инородный объект, и это сравнение неизменно напоминало Теодору о том железном пруте, которым его когда-то избивали.

Глава 20

— Мистер, вам нужен гид? Вы американец? Я говорю по-английски!

— У меня есть машина. Хотите прокатиться? Экскурсия по городу! Всего двадцать пять песо! Вон моя машина, сеньор!

— Нет, спасибо, мы с другом вышли просто прогуляться, — по-английски отказался Теодор. Они стояли на тротуаре перед мощным зданием хлебных складов, на стенах которого ещё были заметны следы от пуль — свидетельство атаки Идальго[31] во время народного восстания. Это было самое известное здание в городе.

Они отправились дальше, но двое или трое самозваных гидов продолжали следовать за ними по пятам. Рамон остановился и оглянулся, бросая взгляд на дверной проем и украшенный лепниной угол, где, наверное, в течение нескольких месяцев провисела, разлагаясь на жаре, голова Идальго, выставленная как предостережение всем, кто только ещё посмеет восстать против испанцев.

— Сеньоры, хотите увидеть Пантеон? — раздался голос подростка у самого локтя Теодора. — Я могу вас проводить. Мумии и…

— Нет, спасибо, не надо, — сказал Теодор, доставая из кармана ключи от машины. Они собирались ехать в Пантеон.

Притихшие мальчишки стояли полукругом и с восхищением разглядывали автомобиль. «Там так много улиц, сеньор!» «Улицы с односторонним движением! Вам нужен гид!» «По тем дорогам вы на такой машине не проедете, сеньор. Я провезу вас на своей всего за двадцать пять песо. Я покажу вам весь город.»

Следуя указаниям Рамона, Теодор направился на запад, вверх по улице, и проехав по извилистым улочкам с односторонним движением неподалеку от прекрасной «Улицы Священников» с её мощными розовато-желтыми стенами без окон и с мостом, словно перенесенным сюда откуда-то из средневековой Европы, вырулил в конце концов на дорогу, ведущую все в том же западном направлении. Город остался позади, и теперь в окна машины залетал свежий, теплый ветерок. У Теодора не было никакого желания смотреть на мумии, но раз уж избежать этого мероприятия было никак нельзя, то это утро казалось вполне подходящим временем для этого, как, впрочем, и любое другое. Мир был полон яркого солнечного света и все вокруг жило, дышало. Вдали виднелись зеленеющие верхушки деревьев, и этот пейзаж был столь великолепен, что он, пожалуй, мог бы провести целый день, любуясь им.

— Вот сюда, — сказал Рамон, наклоняясь вперед, чтобы получше разглядеть дорогу, потому что Пантеон находился ещё выше, на вершине холма, возвышавшегося справа от них.

Теодор увидел длинную стену, о высоте которой издали судить было трудо, опоясывающую вершину небольшого плато. К ней вела извилистая дорога. На стене красовалась та же надпись, что украшала стены кладбища, где была похоронена Лелия:

ПРЕКЛОНИТЕ КОЛЕНИ! ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ВЕЧНОСТЬ,

И МИРСКОЕ ВЕЛИЧИЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ПРАХ!

По указанию сторожа, дежурившего у ворот, он заехал на небольшую площадку, с двух сторон окруженную отвесными обрывами. Паренек лет шестнадцати тут же подбежал к машине и поинтересовался у Теодора, не нужно ли ему припарковать машину. Теодор поблагодарил и отказался.

— В прошлом месяце машина упала с обрыва. А я уже привык обращаться с американскими машинами, — по-английски сказал паренек.

Для того, чтобы развернуться, места здесь было явно недостаточно, но мальчишка продолжал авторитетно разводить руками, словно ему только того и было нужно — чтобы Теодор попробовал развернуться и сорвался бы в пропасть. Теодор припарковал машину рядом с другим автомобилем, поставив её передним бампером к кладбищенской стене. На обратном пути ему придется просто сдавать назад до выезда на дорогу, где уже можно будет развернуться.

Они прошли через ворота, и перед ними раскинулось целое поле могил и склепов, окруженное каменной стеной высотой в три человеческих роста и шириной в длину гроба. В кладбищенских стенах были устроены ячейки, закрытые квадратиками каменных плит, на каждой из которых было вырезано имя и даты. Земля под ногами была желтоватой и сухой, такой же, как и на том кладбище, где покоилась Лелия, словно ноги тысяч скорбящих вытоптали все до единой травинки. И все же голубоватые тени, отбрасываемые надгробьями и могильными камнями, зеленоватые следы влаги на камнях стен и живые и искусственные цветы — свежие, увядшие и сухие — в банках из-под расстворимого кофе и джема, придавали кладбищу сходство с картиной Жоржа Сера,[32] и оно уже не казалось Теодору таким уж мрачным. Он подошел к одной из пустых ячеек и заглянул внутрь. Она была выложена обыкновенным красным кирпичом. Очевидно, гроб был убран, так как на земле стояла прислоненная к стене квадратная каменная плита: Мария Хосефина Баррера 1888–1937. Покойся с миром.

— Здесь склепы сдаются внаем, — пояснил Рамон, — и если родственники не в состоянии оплатить аренду, то тело оттуда убирают.

Теодор кивнул. Ему когда-то уже приходилось читать об этом. Некоторые из трупов становятся знаменитыми мумиями, а от остальных просто избавляются, как от ненужного хлама.

— Мумии вон там, — сказал Рамон, указав на дальнюю стену.

Теодор последовал за ним. Небольшая площадка у дальней стены была вымощена бетонными плитами. Одна из таких плит была убрана, и на её месте виднелся лаз. Снятая с него деревянная крышка лежала рядом на земле.

Подойдя к лазу, Рамон остановился, и жестом велел Теодору спускаться, пропуская его впереди себя. Под глазами Рамона темнели круги, своим оттенком чем-то напоминавшие камни, из которых были вытесаны окружавшие их кладбищенские надгробья.