Оскотт засовывает большой палец в рот и принимается его сосать, причмокивая.
- Агу! Аг-г-у-у-у…. Гу-гу-гу… Агу!
Осознание того, чему все мы только что были свидетелями, проносится по рядам всех присутствующих. Наш король одним движением руки полностью стёр личностью этого человека и превратил в пускающего слюни беспомощного ребёнка. Я оглядываюсь и вижу, что ничто за сегодняшний вечер не напугало их всех больше, чем это. Я понимаю, что Хьюго был прав, когда боялся рассказывать. Он боялся, что все они будут смотреть на него, как на монстра. И они… смотрят. Да как же им не стыдно?!.. После того, как он защитил их всех… даже этих чужих ему воинов с другого Материка, защитил от бессмысленного смертоубийства, от того, чтобы они просто полегли здесь все ни за что?..
Хьюго медленно оборачивается.
И снова смотрит на меня.
А потом, так заторможенно, будто время остановило бег и растянулось в несколько раз, начинает оседать.
И моё сердце словно останавливается тоже.
«Теперь ты знаешь. Какое я чудовище на самом деле».
В его глазах столько боли, перед тем, как он их закрывает, что у меня сердце рвётся на куски.
Хьюго падает на одно колено, его пальцы разжимаются, волшебный камень падает в грязь. И жалобно светит оттуда едва различимым пурпурным огнём, всё тише и тише, почти затухая с каждой пульсацией каменного сердца.
И когда мне кажется, что хуже уже просто не может – моя сестра как всегда доказывает мне, что я не права. У неё всегда был этот талант. Самый ужасный день сделать непоправимо отвратительным.
- И-и-и-и-и! – взвизгивает она и показывает на Хьюго так, словно он – противное насекомое.
- Скверна!! На нём тоже проклятие мерзостной магии!! Он…
Не позволю.
Только не в этот раз.
Если бы она опять уничтожала меня, я бы стерпела, как терпела с самого детства. В конце концов, мне не привыкать. Но в этот раз она попыталась унизить и растоптать что-то слишком дорогое мне.
Что-то, на что она не имеет никакого права.
Меня будто толкает между лопаток и несёт вперёд чувство, которое слишком непривычно для меня, поэтому не успеваю анализировать, не успеваю затормозить. Гнев и ослепительная ярость, из-за которых на секунду перестаю видеть.
Белое лицо Сесиль прямо передо мной, так близко. Ненавистное, высокомерное, искажённое гримасой омерзения. В этот момент не понимаю, отчего всегда считала его таким красивым. Сейчас она по-настоящему уродлива. И я вдруг совершенно теряю всякий страх перед ней.
Подхожу к сестре и хватаю её запястье. Она переводит взгляд на меня и удивляется так, будто комнатная болонка с розовым бантиком на голове показала зубы и пытается отобрать у неё ужин. Я заставляю её опустить руку, и от шока сестра даже не сопротивляется. Не могу выносить того, как она показывает на моего мужчину, который прямо сейчас держится за виски от невыносимой боли, раскалывающей его голову – словно на неодушевлённый предмет, или на зверя.
Цежу сквозь зубы:
- Не смей! Хотя бы раз в жизни… не смей!
Кажется, она видит что-то такое в моих глазах, что заставляет её лишиться дара речи. Куда-то пропало всё её язвительное красноречие, и у неё не получается обрушить на меня ушаты грязи, как она привыкла, и как я ждала.
Слабая, жалкая пустышка.
Бездушная кукла, не способная на чувства, на сопереживание.
На любовь.
Я не могу допустить, чтобы такая была рядом с ним я отравляла его жизнь своим змеиным ядом. Пусть найдёт себе настоящую спутницу, которая будет его достойна. Это совершенно точно не должна быть моя сестра.
Он слишком благороден, чтобы отказаться от слова.
Я сделаю это за него.
Оборачиваюсь к толпе – а сейчас все, все, мамочка дорогая, все до одного!.. смотрят только на меня. Мой голос дрожит, как хвост у зайца под кустом. Но я решила, что сделаю для него всё, что смогу, и значит, должна.
- Я обращаюсь к присутствующим… Прошу засвидетельствовать – мадемуазель Сесиль де Тремон только что публично отказалась от своего жениха!
Всё. Я это сделала.
Чуть не падаю в обморок, как мне страшно. Даже не хочу представлять, что теперь будет. Что доложат отцу. Что он сделает со мной. Сгноит в Обители за позор, который навлекла на всю нашу семью и на старшую сестру? Наверняка. Или что со мной сделает Сесиль – задушит собственными руками, как только отойдёт от шока, наверное… пусть. Мне сейчас абсолютно всё равно.
Я отворачиваюсь от них от всех и подхожу к тому единственному человеку, который сейчас имеет для меня значение.
Падаю на колени рядом. Боже мой, как ему больно! Я чувствую это через связь, его боль хлещет в меня, от этого немеют губы и начинает мутить. Но я одна решаюсь к нему подойти сейчас. Все остальные, даже стража, даже слуги, даже личный мажордом… они боятся. В свою самую чёрную минуту он совершенно один. От этого сердце кровью обливается, и я отгоняю дурноту, которая меня саму пытается утянуть в воронку обморока. Находиться рядом с Хьюго сейчас физически почти невозможно. Это как идти в костёр. Как хвататься за ослепительное и обжигающее до костей пламя голыми руками.
Но я конечно же это делаю.
Осторожно касаюсь его лица, виска. Мертвецки-холодный… и белый как полотно.
Отголоски магии Хьюго вокруг него по-прежнему изливаются в пространство невидимым излучением. Это почти невозможно терпеть. Мне становится больно рядом с ним. Как будто кожа на моём теле обугливается заживо. Но это не моя боль, это его! Повторяю себе, чтобы не отключиться и выдержать. Я ему сейчас нужна, значит, смогу.
Почти неосознанно, как утопающий хватается за первую попавшуюся корягу, вцепляется в моё плечо. Конечно же, не может рассчитать силы в такой момент. Наверное, ещё немного, и сломает мне ключицу… терплю.
У меня конечно же нет при себе платка. Поэтому испарину на его лбу вытираю как есть, рукавом. Белым тембрилльским кружевом по краю черной ткани, сплетённым моими собственными руками. Хоть чем-то пригодится.
- Николь… мне больно…
- Всё будет хорошо! Всё обязательно пройдёт. Пойдём!
Пурпурный отблеск на краю взгляда замечаю почти случайно. И в последний момент успеваю забрать камень. Негоже такой красоте валяться в грязи. Торопливо сую в карман. Отдам ему потом. Сейчас есть дела поважнее.
Через ткань ощущаю тепло. И становится чуточку легче. Невыносимые тиски боли разжимаются, я впервые вдыхаю полной грудью. Спасибо, малыш!..
Помогаю Хьюго встать. Качнувшись, едва не упав вместе с ним. Боги, какой же тяжёлый мужчина! Даже не подозревала, что мужское тело может быть таким… жёстким и твердокаменным. Как будто пытаюсь голыми руками поднять дом.
Хьюго опирается на меня, рвано дышит мне в волосы. Да что же никто не поможет?.. Я же точно сейчас упаду…
Мне такая мысль приходит в голову на каждом шаге.
Но почему-то не падаю.
Медленно веду его – не сразу понимаю, куда. Потом только осознаю, что наобум выбрала самое правильное направление. В темноту, подальше от блеска оружия и толпы, туда, где будет тихо, где у него, может быть, перестанет болеть голова. Что происходит там, позади, больше не слежу, и мне всё равно. Мы сделали всё, что смогли. Больше от нас ничего не зависит. К тому же неизвестно откуда во мне рождается и ширится страх, что боль Хьюго, если не пройдёт скоро, может его убить. Это слишком страшно, это путает мысли и вызывает панику.
Наконец-то к нам торопливо приближается мажордом.
- Сюда, леди, сюда!
Подставляет плечо с другой стороны, становится чуточку проще.
Наконец, королевские гвардейцы тоже рискуют приблизиться – наверное, без прямых приказов своего сюзерена они не привыкли принимать самостоятельные решения, и только сейчас подают голос, предлагают помощь, пытаются оттеснить меня, чтобы сменить…
Хьюго держится мёртвой хваткой за моё плечо и никуда не отпускает. Его глаза по-прежнему закрыты и он идёт, спотыкаясь, как слепой, доверяя тому, куда я его веду.