На экране зависает мое школьное фото, за ним – документальная съемка: мы с Пам выходим из зала суда. Потом появляется чудик в очках с толстыми стеклами, в комбинезоне и резиновых перчатках.
«Сохранность следов, оставленных на месте преступления, почти идеальная, – говорит он. – Нам уже удалось идентифицировать отпечатки подошв кроссовок – весьма необычные для здешних мест – есть у нас и данные об уничтоженных отпечатках обуви вокруг того места, где лежит тело».
Снова Лалли.
«Всю ночь будут продолжаться мероприятия по усилению контроля на границах штата и на автомобильных дорогах. Власти предупреждают, что подозреваемый может быть вооружен и очень опасен…»
Каменным взглядом я обвожу терминал. Уборщик лениво возит шваброй у входа в комнаты отдыха. За стойкой билетер с безразличным видом барабанит по компьютерной клавиатуре. Размеренной походкой я иду по прямой, между ними, к дверям, потом – в самую темную часть улицы, а там уже бегу, лечу, что есть духу, обратно на шоссе.
Я перебегаю дорогу в самом темном месте и чешу себе дальше по теневой стороне, весь как есть невидимый, и только две светоотталкивающие подошвы месят грязь и мечут молнии. Дорожный щит впереди указывает мне путь на Мексику. Мимо щита шуршат машины. Я даже не знаю, сколько нужно бежать, я просто бегу, пока хватает сил, а потом ковыляю, пока опять не появятся силы бежать. Искры у меня из-под копыт перестают лететь уже за полночь. Я перехожу на шаг и дышу глубже, чтобы в горле перестало свистеть. У меня за спиной ходят волны, валы с седыми гребнями, но только вместо пены они швыряют мне вслед мириады поганых назойливых мух – мыслей о том, что все пропало, что ничего у меня не выйдет. И этих мух приходится давить на ходу. Где-то между мухами маячит Хесус, он машет мне рукой, но сил пробиться ко мне у него не хватает, он тонет, он захлебывается и гибнет в мухах, а те призвали в помощь ночь и высасывают из него всякий цвет и снова делают его неразличимо черным. Я останавливаюсь как вкопанный, как валун, который никогда не двигался с места. Моя голова висит в пустоте и тихонько жужжит, а когда, выждав века полтора, я ее поднимаю, то вижу впереди какое-то свечение. Спотыкаясь, я иду вперед, и свечение постепенно превращается в яркий свет, в этакую феерию света посреди Ничто.
«Международный Мост – Puente Internacional, Мексика» – гласит надпись.
Отсюда граница выглядит так, как будто построил ее Стивен Спилберг: вспышка арктического света, обрамленная во тьму. Я надеваю куртку, хотя совсем не холодно, и пытаюсь пригладить волосы. Я отмеряю последние несколько сот шагов родной земли.
По обе стороны моста вдоль обочин выстроились длинные очереди грузовиков, а посередке едут битком набитые людьми легковушки. Пешеходов тоже хватает, даже в такое время суток, и никаких тебе рогаток и шлагбаумов – если не считать обычного КПП. Я ступаю на мост, зная, что сделал первый шаг к своей мечте, наступил ей на подол и уговариваю взять меня на борт. Спасение, сувениры, и сушатся в ленивом ветерке под ясным солнышком ослепительно-белые трусики.
Единственное, что я уже могу сказать наверняка: на линии границы заканчивается чистенькое бетонное шоссе, а за ней – другая страна. Вокруг, словно полк взбесившихся манекенов, снуют люди, мелкие, но очень гордые, а между ними круглолицые типы в резаной джинсе, и у всех в глазах невъебенное чувство уверенности. Они у себя дома. Мексиканцы. Выражение лиц – недоверчивое, как будто ты им чего-то этакого понаобещал, а теперь кто тебя знает. Краешек их собственной мечты тоже зацепился за этот мост, только с другой стороны: вот в чем дело. Это чувствуешь сразу, как запах. Я прохожу мимо старикашки в «Рей-Бэнах», в бейсболке с надписью «Береговая охрана», в куртке с надписью «Уау-бой», в флюоресцирующих «Найкс»: он тащит коробку от «Нинтендо», перевязанную простынями из мотеля «Саут-парк». Я останавливаюсь и стою, как дурак, как хуй с горы, и это притом что я дюймов на шесть выше их всех.
На мексиканской стороне пограничники выстроили целую систему домов и домишек, офицеры останавливают и досматривают автомобили. Я поднимаю воротник куртки и стараюсь затеряться в людском потоке. И мне это почти удается – пока я не слышу окрик.
– Joven! – окликает меня мексиканский пограничник. – Joven! Мистер!
Я оборачиваюсь. Он поднимает руку, ладонью ко мне.
Шестнадцать
Пограничник не торопясь, с важным видом идет в мою сторону. Кожа у него темнее, чем у большинства здешней публики, большую часть головы занимает лысина, а к лысине приклеены ниточки черных с проседью волос – как будто колесной мазью намазано. В общем, прыщ на ровном месте.
– Ваш паспорт, пожалуйста, – говорит он. Голос у него серьезный, и в довершение всего полон рот золотых зубов. Глаза черные, и взгляд – как кипятком ошпарили.
– Э-э, паспорт?
– Да, паспорт, пожалуйста.
– Э-э, я американец.
– Водительские права?
– М-м, нет, вы поймите, я американец, решил посетить вашу прекрасную страну, и все такое…
Он пристально смотрит мне в глаза. Сейчас начнется. Сейчас из него попрет какое-нибудь сраное чувство долга, я уж чувствую, как его распирает изнутри.
– Следуйте за мной, – говорит он и конвоирует меня в главное здание.
Внутри пахнет сапожным кремом. Обстановочка тут как в «Парке юрского периода», такие, знаете, старые столы, а стулья как в китайском ресторане, и в потолке сияет одинокая светилка из супермаркета. В углу пощелкивает вентилятор. Общее впечатление: нечто среднее между залой суда и комнатой ожидания в одном из этих центров общественного здоровья, которые показывают по телику, особенно из тех, которые битком набиты мексиканскими бабульками. Только никому не говорите, что я так сказал. А то я ни хуя не понимаю, чем это для меня кончится. Пограничник подводит меня к столу, сам обходит его и садится, весь такой осанистый, как будто он президент Южной Америки, или еще хуй знает кто, как будто граница – всего лишь щелка на его сраной жопе.
– У вас имеется документ, удостоверяющий личность?
– Э-э, в общем-то нет.
Стул скрипит, он откидывается на спинку и разводит руки в стороны, как будто хочет обратить мое внимание на самый, еби его, очевидный факт во всей вселенной.
– Вы не можете въехать в Мексику без документа, удостоверяющего личность.
И складывает рот куриной жопкой: вот какой Эффект производят на человеческих физиономиях Очевидные Факты.
У меня чуть ниже связок выстраивается бойкая очередь из правдоподобных баек. Я решаю сыграть усталость и беспросветность жизни, то есть роль, которая в моем для-внутреннего-пользования репертуаре значится как Дебиловатый Малый. Я наскоро леплю себе семейство.
– Понимаете, мне нужно найти родителей. Они уехали немного раньше, а мне пришлось задержаться и выехать только сейчас, и вот теперь они, типа, сидят там и ждут меня. Беспокоятся, наверно.
– Твои родители на отдых?
– Ну да, мы, вроде того, хотели все вместе съездить на юг, отдохнуть.
– Где твои родители?
– Они уже в Мексике и ждут меня.
– Где?
Это пиздец. Стоит вам попасть на подобного упертого чувака, и вы попали, имейте это в виду. И вот что будет дальше: он отведет все то говно, которым я его потчую, в отстойник, а потом медленно и нежно будет гонять по все более и более узким трубам, а под конец выжмет сквозь частое сито правды. Отстой вранья, он ведь может начинаться с полной неопределенности, вроде: «Знаете, они, в общем, в Северном полушарии», или типа того. Ну, а затем он будет ставить трубу за трубой, все уже и уже, пока наконец ты не выдашь ему номер комнаты, в которой они остановились. И где они, на хуй, заблудились, мои, блядь, родители?
– Э-э, в Тихуане, – говорю я и киваю.
– Ти-juana? – Он качает головой. – Это не дорога на Тихуану – там другая сторона Мексики.
– Да нет, вы не поняли, все в порядке, они все равно собирались ехать в эту сторону, а я как раз оказался в этих же краях, так что, короче говоря, я просто должен перебраться через границу, и мы с ними встретимся. Понимаете?
Он сидит, и лицо у него глядит вниз, а глаза при этом глядят вверх, так сидят люди, которым тебе не удалось запудрить мозги.
– А где в Тихуане?
– Э-э, в гостинице.
– В какой гостинице?
– Ну, эта, черт, где-то ведь я записал… – Я начинаю рыться в рюкзаке.
– Сегодня ты не въезжаешь в Мексику, – говорит пограничник. – Лучше ты звонишь твоим родителям, и они за тобой едут.
– Ну, понимаете, сейчас уже как-то поздновато звонить – я вообще-то уже должен был быть на месте. К тому же мне казалось, что между нашими странами существует какой-то пакт или вроде того, я думал, американцы имеют право просто ехать через границу, и все дела.
Он пожимает плечами:
– Как я знаю, что ты американец?
– Черт, да вы просто посмотрите на меня повнимательней, и все, – в смысле, а кто же я еще-то, как не американец, американец я и есть.