и генерала Ренье от главной армии Наполеона и Минской губернии, нельзя предупредить их в занятии важных пунктов (Минска, Несвижа и Борисова) и вообще большой Смоленской дороги — практически единственной линии сообщений противника.
— Армия Тормасова, — добавил Чернышев, — оставаясь совершенно отдельной, не только не может нанести решительного удара князю Шварценбергу и Ренье и принудить их к бездействию, но даже по нынешнему ее расположению не будет в состоянии воспрепятствовать им в движении на Минск и далее, где, соединясь с Макдональдом, Удино и Виктором, они могут сосредоточить значительные силы между Вильно, Минском и Борисовым. И у наших армий уже не будет возможности ни отрезать, ни совершенно лишить главную неприятельскую армию всех ее сообщений и подкреплений. Дунайская армия принесет гораздо больше пользы, если двинется в тыл неприятеля по местам, назначенным государем.
С должным уважением представляя фельдмаршалу свое мнение, Чернышев повторил, что император Александр совершенно оставляет всё «на произвол его».
На это Михаил Илларионович ответил:
— Вижу неоспоримую пользу плана, однако же предварительно надобно мне переговорить с Беннигсеном.
После этого он велел Чернышеву перевести для своего начальника штаба ганноверца Беннигсена (тот писал свои записки и вел переписку на французском языке, а по-русски понимал плохо) привезенные бумаги, что ночью и было исполнено.
На следующее утро фельдмаршал, призвав Л.Л. Беннигсена и П.П. Коновницына, приказал Чернышеву прочитать сделанный им перевод. Беннигсен был совершенно согласен с планом, и Кутузов решил тотчас привести его в исполнение, без малейшей перемены. Он приказал Чернышеву быть готовым ехать к Чичагову и Тормасову, и выразил надежду, что «по важности поручения» Чернышев ускорит езду и доберется до Дунайской армии через три или четыре дня после курьера, отправленного к адмиралу 6-го числа, и что до тех пор, вероятно, Чичагов еще не успеет произвести никакого большого движения, противоречащего новому плану.
Что касается выставления чисел на повелениях, то Кутузов прибавил к каждому из них по пять суток, желая тем заменить время, невольно утраченное Чернышевым дорогой из Санкт-Петербурга до Красной Пахры. При этом фельдмаршал словесно приказал Чернышеву объявить Чичагову «не очень стесняться выставленными числами».
Отправляя Чернышева на Волынь, М.И. Кутузов написал императору Александру:
«Я оставил план сей, объясненный мне подробно Чернышевым, в полной его силе. Сказать должно, что отдаленные диверсии от главного действия войны не могут иметь над нею такого влияния, как ближние; для того, если бы случились препятствия в подробном исполнении плана, данного адмиралу Чичагову, то в таком случае все, однако же, не должен он потерять из вида перейти на неприятельскую операционную линию, или соображаясь с армией графа Витгенштейна, или сколь можно скорее приблизиться к окрестностям Могилева; сим заботливее сделается положение главных неприятельских сил, и тем скорее вынужденным он будет оставить сердце России. Так как Чернышев на пути своем встречал частые остановки и должен был делать большие объезды, то все числа месяца, назначенные в плане для движений и действий войск поставлены пятью днями вперед, о истолковании чего поручил я особенно полковнику Чернышеву».
Как видим, Александр Иванович «исполнил совершенно» возложенные на него императором поручения, и он немедленно отправился к адмиралу П.В. Чичагову — «для сообщения ему тех нужных предписаний, исполнение коих с его стороны наивяще долженствовало способствовать достижению предположенной цели».
Тут необходимо сделать кое-какие пояснения.
Дело в том, что после оставления Наполеоном Москвы М.И. Кутузов с упорством, достойным лучшего применения, придерживал свои основные силы и старался не втягивать их в бой с остатками Великой армии.
Позднее, у реки Березины, Кутузов явно имел возможность преградить путь отступавшему Наполеону. И все! Конец войне, конец Бонапарту! Полное окружение армии Наполеона на реке Березине было неминуемо…
Но при одном условии — если бы деморализованной Великой армии путь преградила армия Чичагова, а с тыла ударили основные силы русских (армия Кутузова).
Карл фон Клаузевиц по этому поводу авторитетно заявляет: «Никогда не встречалось столь благоприятного случая, как этот, чтобы заставить капитулировать целую армию в открытом поле».
К сожалению, ничего подобного не произошло. И, конечно же, очень быстро был найден виновник этого серьезного стратегического просчета. В частности, адмиралу П.В. Чичагову вменяли в вину несколько ошибок, которые якобы позволили Наполеону и его армии избежать гибели. Однако при внимательном рассмотрении можно заметить, что это, мягко говоря, не совсем так.
Что же произошло на самом деле?
Считается, что П.В. Чичагов со своей армией должен был отрезать Наполеону пути отступления при переправе через Березину. При этом в армии Чичагова было только 32 000 (по другим известиям, 27 000) человек.
Одновременно с этим планировалось ударить по остаткам армии Наполеона с севера войсками П.Х. Витгенштейна, ранее прикрывавшими направление на Санкт-Петербург, а с востока — главной армией под командованием М.И. Кутузова. И в связи с этим очень важно отметить тот факт, что у Кутузова в тот момент имелось до 50 000 человек, а у Витгенштейна — около 40 000 человек.
Нетрудно подсчитать, что под общим командованием Кутузова находилось примерно 122 000 человек. Наполеон же, даже присоединив к себе корпуса маршалов Удино и Виктора, имел лишь 40 000 боеспособных солдат и офицеров, а также примерно 35–40 тысяч безоружных отставших и больных, которые уже давно не помогали армии, а только мешали ей.
К сожалению, даже имея такое огромное превосходство в силе, Михаил Илларионович не имел никакого желания вступать в открытый бой с Наполеоном. Действия основной русской армии ограничивались лишь преследованием французов. Преследованием на почтительном расстоянии. Кутузов решил, что пусть теперь «попотеет» адмирал Чичагов, тот самый, как он считал, наглец, что уличил