Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паренек снял фуражку, убедился, что цветок на месте, и снова осторожно надел ее, придерживая за помятый козырек. Ему хотелось принести редкую находку домой, ведь ургуй — забайкальский подснежник — видеть осенью не всякому доводилось. Молодой путеец прибавил шагу, продолжая насвистывать песню. С высокой насыпи ему были видны бесшумно бегущая на восток река, ее широкий правый берег, уставленный зародами сена, уходящая вдаль громадина хребта. Насыпь примыкала вплотную к горам, на них, среди зеленых даурских сосен, мелькали березки в желтых и осины в красных накидках, еще не ощипанных ветрами.
— Красота! — проговорил пешеход и остановился.
Он снял брезентовые дырявые рукавицы, улыбаясь, подбросил их над головой. Одна шлепнулась на междупутье, другая залетела в кювет. Парень поднял с бровки камень в виде плитки, со всей силой кинул его и прислушался. За кустами тальника булькнуло: камень попал в реку. «Эх, надо бы еще что-нибудь сделать. Ну, хотя бы на скальном выступе размашисто начертить фамилию! Пусть пассажиры, выглядывая из окон, видят ее. Пусть они знают, что живет на свете Васюрка Чураков. Но где возьмешь краски?! Э, можно и по-другому сказать о себе!» — И парень присел на корточки, набрал горсть камешков и между рельсов, на шпале, старательно выложил большие буквы «В. Ч.». Он засмеялся, подумал: «Читайте, черти!»
Из-за поворота донесся паровозный гудок. Васюрка подобрал рукавицы и бросился к маленькому, оголенному кусту черемухи. Паровоз «Овечка»,[2] тяжело пыхтя, выбрасывая пар, весь содрогаясь, тащил штук двадцать вагонов. Теплушки были открыты, в широких дверях стояли и сидели народоармейцы, до Васюрки долетали обрывки песен… Промелькнул хвостовой вагон, за ним погналась большими клубами пыль…
На небольшом мосту с красными фермами Васюрка остановился, посмотрел вниз. С горы под мост бежал шумливый ручей, сквозь прозрачную воду виднелось усеянное камнями дно… Знакомый мост. Часто ходит по нему молодой Чураков и всегда здесь вспоминает одно и то же.
Два года тому назад в такую же солнечную осень от Байкала на восток отступали малочисленные отряды Красной гвардии. Сергей Лазо отходил последним с маленькой группой красногвардейцев. Он и взорвал этот мост… А летом 1919 года вон на том песчаном мыске, где ручей впадает в реку, семеновцы и японцы зарубили деповского слесаря Филиппа Кузнецова. Эх, дядя Филя! Только парнишки из поселка Заречье знали, что ты значил для них… Теперь по мосту проходят эшелоны с народоармейцами. Они тоже идут от Байкала к Тихому океану.
На станции Васюрку окликнул молодой телеграфист Уваров.
— Читай, бравый кавалер, да скорей, я в комитет большевиков бегу!
Телеграмма заставила Васюрку подпрыгнуть. Забыв о цветке, он теперь не шел, а бежал в Заречье, громко выкрикивая встречным:
— Читинскую пробку вышибли! Сам атаман Семенов удрал на аэроплане!
Васюрка свернул в переулок к дому Кравченко. Во дворе снял фуражку, и, размахивая ею, закричал:
— Ур-ра! Наша берет!
Еще не зная причины Васюркиной радости, Костя поднял цветок, упавший ему под ноги с фуражки товарища, положил его вместе с книгой на подоконник и только тогда спросил:
— Чего кричишь, как угорелый?
— Наши Читу взяли! — еще громче завопил Васюрка, нахлобучивая замасленную фуражку.
Костя вскочил с завалинки, завертелся вьюном вокруг Васюрки, хлопнул его по спине.
— А как по-твоему, будет теперь советская власть?
Васюрка сдвинул фуражку на лоб, поскреб заросший затылок и пожал плечами. Потом водворил фуражку на место. Так делал машинист Храпчук, когда не знал, что сказать. А с некоторых пор Васюрка явно подражал старику, начал ходить заложив руки за спину, даже не застегивал на рубашке верхней пуговицы. Второй год Васюрка работал подбойщиком шпал, и ему очень хотелось походить на взрослого.
— Здравствуйте, мальчики!
Ребята оглянулись. Над забором торчала голова Веры Горяевой. Костя приветливо помахал рукой.
— Айда сюда!
Девушка спрыгнула с забора. Васюрка смерил Веру взглядом. «Ишь ты, как вымахала за лето, чуть не с меня вытянулась! Только больно уж тощая. Таловый прут!»
— О чем у вас разговор? — спросила Вера, подавая одну руку Васюрке, а другой закидывая за плечо белую косу. — В кедровник собираетесь?
— Какой там! — протянул Васюрка и деловито сплюнул. — Все про Дэ-вэ-эр толкуем. Знаешь, наши Читу захватили!
— Но-о! — воскликнула Вера. — Значит, рыжий Кузя не зря частушку сочинял? Помните мальчики…
Приплясывая, она пропела:
На горе стоит избушка,Внучка с бабушкой живет.Скоро, скоро атаману,По заслугам попадет!..
— Хватит пылить, плясунья, мы и так видим, что у тебя новые чирки![3] — сказал Костя.
Девушка схватила его за руку и потянула к завалинке.
— Посидим, ребята!.. А я к тебе, Костя, по делу! Совсем забыла, есть у нас завтра химия?
«Хитрит Горяиха, — подумал Васюрка, наблюдая за тем, как она просто обращается с Костей. — Пришла на него поглазеть»…
Калитка с грохотом распахнулась, и перед компанией предстал небольшого роста, загорелый Ленька Индеец. На нем старая казачья фуражка с желтым околышем, японский китель соломенного цвета, армейские штаны-галифе и забайкальские ичиги.[4] Под мышкой Ленька держал стопку книг, перевязанную узеньким ремешком. Ходить в седьмой класс с холщовой сумкой, залитой чернилами, он уже считал позорным.
— Слыхали? — закричал он, тяжело дыша, после бега.
— Это про Читу? Нет, не слыхали! — весело ответил Васюрка, предвкушая, как сейчас Ленька начнет привирать.
— Я так и думал! — вдохновенно заговорил Ленька. Он положил на землю книги, расстегнул китель. — Знаете, как атаман Семенов из Читы улепетывал? Выкинули его партизаны из дворца, он и сиганул в степь! К аэроплану! Наши за ним! Он, значит, завел мотор — наши за ним! Он в небо…
— Наши за ним! — добавил Костя под смех Веры и Васюрки.
— Погодите вы! — Ленька перевел дух, облизал пересохшие губы. — Наши из всех стволов ка-ак пальнут, сразу в левом крыле пять пробоин!
— Ты считал? — серьезно спросил Васюрка.
Рассказчик не смутился.
— И считать нечего, меньше не бывает!.. Жалко, что не в мотор влепили, тогда бы каюк атаману!
— Ты лучше скажи, где Пронька и Кузя? Вы почему не вместе? — спросила Вера.
— А вы не слыхали? — Ленька снова загорелся. — Это я из-за атамана чуть-чуть не забыл. Они же записались в этот, как его… в соучраб, ну, в союз учащейся и рабочей молодежи. После уроков на танцы остались. У них сегодня по программе разучивают… падеспань!
На этот раз Ленька Индеец говорил сущую правду.
— Что же они нам ничего не сказали?! — возмутилась Вера. — Может, в этот соучраб и записываться-то не надо!
— Конечно, не надо! — твердо произнес Васюрка. — На наш околодок приходил из депо слесарь Митя Мокин. Знаете, такой высокий и здоровый, в старой солдатской шинели. Он доклад делал: «Текущий момент». Митя говорил, что в Совроссии рабочая молодежь идет в комсомол. У нас четверо записались, я тоже думаю. А что? Уж комсомол-то наверняка за советскую власть!
Вера вздохнула.
— Страшновато записываться… Бабушка Аничиха говорит, что на всех комсомольцах антихрист свою печать ставит.
— Ой! — вскрикнул Ленька Индеец, ударяя себя по лбу. — Чуть-чуть не забыл! Сегодня же в нардоме собрание всей молодежи. Пойдем, ребята?
— Ты-то куда собираешься? — удивился Костя. — Вот мы с Верой в восьмом классе, нам по шестнадцать стукнуло, Васюрке — тоже, а тебе и полных пятнадцати нет.
— Ишь ты, какой красивый! — обиделся Ленька, застегивая китель на все пуговицы. — Проньке и Кузе тоже полных пятнадцати нет, а их записали в соучраб. Химоза сказал, что семиклассникам можно приходить!
Первым с завалинки поднялся Васюрка.
— Я после работы еще ничего не шамал… В нардом все вместе пойдем!
Он направился к воротам. Ленька поднял с земли связку книг и пошел следом. Хлопнула калитка.
Костя огляделся, пригладил пятерней вихор, взял с подоконника цветок и протянул его Вере.
— Ой, Костя! Откуда у тебя ургуйка? Разве сейчас весна?
Костя почувствовал, что уши у него полыхают огнем.
Глава третья
Танцы в нардоме
Пронька и Кузя не пришли из школы. Не дождавшись их, Вера, Костя и Васюрка отправились в народный дом. Ленька Индеец, боясь, что ребята не возьмут его с собой, убежал туда раньше.
Собираясь на первое в жизни собрание молодежи, зареченцы принарядились, как могли.
Васюрка надел оставшиеся после смерти отца черную шляпу и светлый чесучовый пиджак. Праздничных брюк и сапог в семье Чураковых не было, пришлось обойтись старыми, в которых Васюрка ходил на работу. Для пущей важности он прихватил отцовскую деревянную трость с головой дракона вместо ручки.
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Над Кубанью Книга третья - Аркадий Первенцев - О войне
- «И на Тихом океане…». К 100-летию завершения Гражданской войны в России - Александр Борисович Широкорад - Прочая документальная литература / История / О войне
- Второе дыхание - Александр Зеленов - О войне
- На крыльях пламени - Иштван Галл - О войне