— К чему все эти приготовления?.. Кому вы думаете сопротивляться?
— Мы, Каракалпаки, рады вам. Мы ждали вас, отвечали бедные старики, едва выговаривая слова от сильного волнения. — Бегущие пред вами Чоудуры и Иомуты нападают по дороге на всех, грабят, режут… Мы только от них укрылись здесь…
Слова эти хотя и дышали искренностью, но приказание нужно было исполнить. Мы вышли из укрепления, забрав предварительно все оружие Каракалпаков, состоявшее из невообразимого хлама разных фитильных ружей, никуда негодных сабель и нескольких тульских пистолетов, по всей вероятности «времен очаковских и покоренья Крыма».
Несколько далее сотни остановились, [230] переправившись по плотине через небольшое озеро, поросшее вокруг камышом, а вперед по двум расходящимся дорогам отправлены были разъезды, из коих один поручика графа Шувалова возвратился вскоре с известием, что видел невдалеке неприятельскую партию не менее ста всадников… Вследствие этого я получил приказание взять сборную сотню Кавказских и Оренбургских казаков и проследить неприятеля.
Пройдя несколько верст между только-что заброшенными кишлаками, тонувшими в густой зелени фруктовых деревьев, я наткнулся, наконец, на огромный кишлак в виде укрепления, с запертыми тяжелыми воротами; несколько бараньих шапок зашевелились за его стенами и мгновенно скрылись. Спешив половину людей, я подошел с ними к воротам кишлака.
— Кто тут?… Отворите! — крикнул Киргиз-проводник, — не бойтесь, вам ничего не сделают… Скорее!.. Иначе разнесем ворота и вам будет плохо…
Слова Киргиза произвели действие. Ворота отворились и я увидел пред собой огромный двор полный людьми; между ними возвышались десятки арб, нагруженных постелями, коврами, медною посудой и всевозможным домашним скарбом. Более двухсот оседланных, еще потных лошадей стояли вокруг арб или вдоль стен кишлака, и он не оставляли никакого сомнения в том, что мы наткнулись на часть только-что действовавшей против нас неприятельской конницы… Однако, чтобы не возиться с [231] пленными, которые послужили бы только бесполезным бременем, мы ограничились тем, что потребовали все оружие. Через несколько минут к нам вынесли боле двухсот штук такого же хлама, какой был отобран пред этим у Каракалпаков. Мы уже собирались возвратиться с этою добычей, когда за стеной, в нескольких шагах от себя, услышали какие-то раздирающие крики нескольких голосов…
— Кто это кричит? обратился я… к старику Узбеку, который стоял около меня и, повидимому, командовал всеми в кишлаке
Старик замялся…
— Вероятно догма (Так называют здесь всех Персиян-невольников.), отвечал проводник.
С несколькими казаками я подошел к дверям, откуда неслись крики, и в самом деле увидел в темной комнате шесть человк Персиян, из коих одни стояли в кандалах, с искаженными от страха лицами, другие валялись на земле, связанные веревками по рукам и ногам. Нужно было видеть радость этих несчастных, когда освобожденные, они выходили из кишлака, чтобы следоеать за нами в русский лагерь!..
Около ворот Персиян окружили их бывшие хозяева и умоляли простить им, «если они в чем-либо провинились». По религии мусульман проклятия раба влекут на голову его хозяина особые муки на том свете…
[232]»Пусть Бог простит…» повторяли один за другим Персияне, но тоном, в котором точно слышалась вся бесконечная вереница испытанных ими многолетних страданий.
К 7 часам вечера я присоединился к сотням, а через час мы все уже были в лагере, на правом берегу Клыч-Нияз-бая.
Мост, конечно построенный на живую нитку, был уже готов к рассвету следующего дня, но его настилка из хвороста, возвышавшаяся над поверхностью воды на несколько футов, начала понижаться при переправе головных частей пехоты и совершенно погрузилась в воду после прохода двух-трех орудий. К довершению неудачи, вода начала быстро прибывать. Хивинцы, чтобы затруднить переправу, запрудили все разветвления канала и пустили на нас всю массу воды, — и большую часть отряда со всеми верблюдами и колесным обозом пришлось переправить в брод, при условиях, значительно ухудшившихся. Таким образом мы бесполезно потеряли сутки у Клыч-Нияз-бая…
Провозившись у переправы несколько часов, мы тронулись в дальнейший путь.
Хивинцы, наконец, отвязались и не беспокоили нас в течение целого дня. Затем, обстановка движения так мало разнилась от той, к которой мы привыкли за последние дни похода, хивинский пейзаж, с его глиняными кишлаками и изобилием растительности и воды, в такой степени однообразен, [233] что, казалось, проходишь по знакомой уже местности. Все разнообразие сегодняшнего перехода состояло в том, что недалеко от Кята мы переправились через канал Ярмыш, параллельно которому тянется сухое песчаное русло, имеющее около двух верст ширины. По словам туземцев, это то самое старое русло, по которому Аму-Дарья вливалась некогда в Сары-Камышские озера и далее в Каспийское море…
Под вечер отряды остановились в превосходных садах за каналом Ярмыш. Пока здесь разбивали лагерь, несколько офицеров, в том числе и я, поехали осматривать хивинский городок Кят или Кят-Кунград, расположенный в версте от канала и, как говорили, замечательный по своей крепости…
Городок с трехтысячным населением разбросан несколькими отдельными группами и ничего особенного не представляет, за исключением разве окружающих садов, в которых чистота и оконченность во всем поразили бы и самого аккуратного из немецких садоводов. Обыкновенно, в центре сада, под тенью громадных деревьев, ютится летний дом в несколько комнат, украшенный снаружи глиняными колоннами и небольшою верандой, пред которою расположен бассейн. От дома во все стороны идут аллеи всевозможных деревьев и между ними — грядки с расхолеными виноградными кустами с проведенными к каждому из них маленькими красиво отделанными оросительными канавками. Сады непременно обнесены высокими глиняными оградами [234] со множеством таких же колонн и с одними тяжелыми воротами, выходящими на пыльную дорогу. Таким образом, каждый сад или кишлак является убежищем довольно безопасным от постороннего соблазна, условие необходимое здесь при существующей повальной слабости ко всему плохолежащему, не только у Туркмен, но и у самих Узбеков…
За городом, на возвышении, имеющем форму земляной пирамиды, усеченной на высоте приблизительно ста футов, расположены высокие крепостные стены, имеющия около полутораста сажен по каждому фасу. Замечательно, что этот колоссальный, так сказать, пьедестал крепости, обнесенный глубоким рвом, искусственный и, если верить жителям самого Кята, насыпан из земли, извлеченной при проведении канала Ярмыш…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});