— Вот ваша порция, господин Бэкстер, — бармен по ставил на стол двойную порцию виски. Бэкстер торопливо взял стакан, выпил половину.
— Скажу тебе честно, — сказал Спенс. — Я далек от мысли делать что-нибудь исключительно для тебя, Поль. Мне жаль, конечно, но это так. Но, тем не менее, для Пенни, да, для Пенни я сделаю все, чтобы ей в этом помочь.
— Конечно, — грустно промолвил Бэкстер. — Я бы тоже!
Все было так, как будто Джон Спенс был его, Бэкстера, отзвуком, отголоском. Когда-то Бэкстер чувствовал то же самое и уже произносил эти слова — «Для Пенни я сделаю все». Но потом оказывалось, что какая-то неодолимая, всепоглощающая сила заставила его отойти от этих слов. Его все больше охватывало чувство разрыва с Пенни. Почему? Отчего? Как-то психиатр, к которому он обратился в момент сильного отчаяния, объяснил ему причину такого его состояния. Он как будто сейчас слышал этот спокойный, ровный голос:
— Все это не так трудно объяснить, господин Бэкстер. Еще в детстве вы оказались в самом центре отвратительного и мерзкого бракоразводного процесса, который со всеми подробностями обсуждался во многих газетах. Как и любой другой ребенок, вы старались удержать родителей от развода, но это было бесполезно. Родители вас бросили, практически предоставив самому себе, а затем отправили сначала в пансион, а потом в закрытый колледж. С тех пор вас не покидает это ощущение отверженности. У вас возникла боязнь привыкания ко всему тому, что вам нравится, из-за страха потерять это. Именно поэтому вы не в состоянии создать что-нибудь стоящее для вашей газеты — где-то вы понимаете, что такая попытка может кончиться неудачей и вас уволят. Только поэтому вы боитесь ответственности брачных уз и отцовства. Вы чувствуете, что можете не оправдать надежд и быть отвергнуты тем человеком, которого любите больше всего на свете — вашей женой. Поэтому вы считаете, что лучше даже не пытаться искушать себя ни одним из этих соблазнов. Лучше бежать от них.
Слова, слова… Точно и наукообразно подобранные слова. И тем не менее в них был страх, временами такой сильный, что просто необходимо было немного выпить, чтобы избавиться от этого страха. Но постепенно эти желания возникали все чаще и чаще, пока все, что имело для него какое-нибудь значение, не исчезало в пьяном угаре.
— Поль, я хочу предоставить тебе одну возможность. Пенни считает, что все складывается так безнадежно толь ко потому, что у тебя нет случая показать себя. И вот я позволил себе не согласиться. Думаю, что и ты не откажешься, во всяком случае, не должен отказываться, если я предоставлю тебе такой случай. Если я окажусь прав, то уж Пенни будет доверять мне. Если же ошибусь, ну что ж, тогда Пенни сможет получить то, что она так хочет.
— То есть…
— Тебя, — ответил Спенс.
Сердце Бэкстера сильно забилось.
— Что же это за возможность?
— Этот случай, — начал Спенс, — самая грандиозная сенсация, которая когда-либо попадала в руки журналиста. Если эта новость будет в твоих руках, Поль, то ты сможешь продать ее любой газете или агентству новостей в нашей стране. За эту сенсацию ты сможешь запросить любую сумму, чтобы с лихвой окупить все свои старания и труды.
Поль Бэкстер открыл глаза и сразу же закрыл их — в окно светило такое яркое солнце, что было больно смотреть. Некоторое время он не мог понять, где находится, потому что дома в его спальню солнечный свет не попадал. Нестерпимо болела голова, словно в затылок вонзили что-то острое. Он почувствовал запах свежего кофе, и уже от одного этого запаха его чуть не вырвало. Он смахнул со лба крупные капли пота. Потом его стала бить дрожь. Он-то знал, что избавиться от этого можно только одним, давно испробованным способом. Он попытался облизать губы, но язык был сухим и горячим.
Бэкстер снова открыл глаза и тут понял, что находится в спальне Спенса. Он увидел его аккуратно выглаженные костюмы, висящие в открытом шкафу, галстуки на перекладине, туфли на полках в стороне. Спенс был всегда очень опрятен. Бывало, они подшучивали за это над ним. Потом он увидел на письменном столе фотографию Пенни в тонкой кожаной раме. Острая боль еще сильнее пронзила голову. Фотография его Пенни на столе у Джона Спенса!
Внезапный ужас охватил Бэкстера. А вдруг где-то здесь, именно в этой квартире находится и сама Пенни! Он провел пальцами по небритому подбородку. Она не должна видеть его таким! Он закрыл глаза и почувствовал, как спазма рыданий стягивает горло. Господи, да ведь она уже сотни раз видела его таким еще задолго до того, как он наконец, стыдясь себя, ушел от нее. В дверях появился Джон Спенс.
— Извини, что разбудил, — начал Спенс. — Я должен рассказать тебе обо всем до моего ухода на работу.
— Ты… у тебя случайно не найдется чего-нибудь выпить, а, Джон? — спросил Бэкстер.
— Нет, — резко ответил Спенс. — Да даже если бы и было, то я все равно не дал бы тебе. Ты должен быть совершенно трезвым, чтобы понять все, что я скажу. После этого можешь напиваться до одурения, но лучше в ка ком-либо другом месте.
Бэкстер отправился в ванную и подставил голову под струю холодной воды. Боже, как ужасно он выглядел!
Спенс уже сидел за столом в маленькой кухоньке. На столе были ветчина, яйца и кофе. Спенс просматривал свежие газеты. Взглянув на вошедшего Бзкстера, он показал на дымящуюся чашку с томатным соком.
— Выпей вот это.
Бэкстер сел за стол. Подняв чашку, сделал глоток. Горячий сок обжигал рот. Поставив чашку, он схватился за край стола, чтобы унять колотившую его дрожь.
— Ты, конечно, знаешь, кто такой голландец Хейден? — спросил Спенс.
— Убийца, грабитель, похититель людей. Человек, который способен на самые гнусные преступления.
— Сегодня он в нашей стране, так сказать, враг номер один, — сказал Спенс. — В настоящее время он находится здесь, в Нью-Йорке.
— Какая честь для Нью-Йорка! Уж не хочешь ли ты, чтобы я взял у него интервью? В этом и заключается сенсация? Конечно, Джон, я…
— Нет, — ответил Спенс. — Я хочу, чтобы ты был свидетелем нашей расправы над ним.
Бэкстер покачал головой.
— Я не следил за газетами уже несколько недель и не очень в курсе событий… Ты хочешь сказать, что он был арестован, осужден и теперь будет…
— Я хочу сказать, что он будет убит на Девятой авеню между девятью и десятью часами вечера при выходе из ресторана. Если ты до этого времени еще сможешь быть трезвым, то будешь единственный журналистом, который увидит все собственными глазами.
— Но откуда ты знаешь, что он будет…
— Это я должен его убить, — ответил Спенс.
— Слушай, Джон, подожди минутку…