Сольвейг немигающим взглядом уперлась в пустоту. Спустя какое-то мгновение она ощутила резкий рвотный позыв, и едва его сдержала. Заботливая мать щелкнула пальцами, и проворные служанки тут же проводили Сольвейг в умывальню. Там ее несколько раз вывернуло наизнанку.
Королева вопросительно взглянула на лекаря, скромно сидящего в сторонке, но тот лишь развел руками. Дескать, чего вы хотели в ее положении. Радуйтесь, что жива.
Вскоре, Сольвейг вернулась. Лицо ее было бледным, взгляд хмурым.
— Что со мной?
— Вам бы поесть горячего, и погулять на свежем воздухе — ровным голосом констатировал лекарь.
— Я задала вопрос — она повысила голос забывшись. Стены содрогнулись от мощного эха, с окон посыпались осколки стекла. Она тут же поняла, что наделала своим могучим гласом. Но было уже поздно.
Королевский лекарь, встряхнув свое одеяние, встал. Избавившись от мелких осколков, осыпавших его, он удрученно оглядел потрескавшиеся очки. Затем, вздохнув, критично осмотрел Сольвейг с ног до головы.
— М да… это еще цветочки, боюсь представить, что будет дальше, зная ваш буйный нрав.
— Простите, я не хотела. — Сольвейг потупила взор.
— Вы сказали, простите?! — удивился лекарь.
Сольвейг склонилась к старцу и уткнулась лицом в его плечо.
— Вот так чудо из чудес…. - пробурчал он, не зная, что с этим делать.
Она промолчала в ответ. Лекарь вздохнул, убрал очки в карман, и устало улыбнулся, отстраняя ее за плечи.
— Вы беременны, моя дорогая. Поздновато, конечно, но это случилось. Поздравляю.
Лицо Сольвейг вдруг налилось краской. Помнится, что этот убеленный сединами старец, тоже хлебнул горя по ее милости в свое время.
— Простите меня, если сможете — прошептала она, чтобы было слышно только ему.
Лекарь, конечно, понял, что именно она имела в виду. Положа руку ей на грудь, он так же тихо ответил:
— Это уже не важно. Я все забыл. Забудьте и вы. Волноваться теперь вредно. Кушайте хорошо. Спите. Соблюдайте покой. Даст бог, все будет хорошо.
Сказав это, доктор поклонился присутствующим и не спеша удалился из покоев. Ему срочно нужно было отдохнуть. Слишком много времени он провел возле ее постели.
Несколько дней спустя, Сольвейг окончательно пришла в себя. Силы к ней вернулись, а вот к постоянным переменам настроения и всяческим проявлениям своего организма, она привыкнуть никак не могла. Хотя странное ощущение новой жизни, что таится внутри нее, было таким приятным. Ничего подобного она ранее не испытывала. Это было одновременно странно и удивительно.
Удивительную же броню, а в том, что это была броня, сомнений не было, она снимать не торопилась. Хаук сказал, что снять его может только она сама, когда придет время. Это было очень комфортное, легкое одеяние, и пользоваться им было совсем не сложно. Оно не стесняло, не мешало справлять естественные потребности. Да и тело в нем удивительным образом оставалось чистым. И, конечно, эта вещь придавала ей сил, потому что это подарок от него. Первого и единственного в ее жизни возлюбленного.
Кузнец крепко-накрепко засел в ее некогда остывшем сердце. Но при мысли о нем, в душе зияла пустота. Будто нет его больше в этом мире. Но, он обещал найти ее. И она верила в это обещание. А время шло…. Дни, недели, месяцы. А он все не приходил. Тоска по любимому человеку, как и сама любовь, были так непривычны и новы для Сольвейг. К боли телесной она была готова, а вот к душевным ранам — увы. Это измождало и без того ослабшую деву. Конечно, королева мать и резко подобревший король отец, делали все возможное, чтобы успокоить дочь. Отвлечь от грустных мыслей. Обнадежить по возможности. Но предчувствия становились все тревожнее, все темнее.
Так прошло несколько месяцев. Жизнь, которую Сольвейг взрастила в себе, наконец, попросилась наружу. Случилось это внезапно. И совсем не вовремя. В одно прекрасное солнечное утро, она стояла перед большим зеркалом в длинной галерее, и поглаживала округлый живот. Странный доспех был достаточно эластичен для этого. Но, что-то пошло не так. Показалось что стеклянная гладь зеркала, вдруг, покрылось множеством мелких трещин. Сольвейг вздрогнула, по телу пробежала прохлада. Один за другим, части ее доспеха, словно скорлупа стали отделяться от тела. Они глухо падали на мраморный пол галереи, обнажая ее тело. В конце концов, она осталась стоять босиком на холодном полу, среди кусков странного материала, напоминавших то ли сброшенную кожу, то ли странные опавшие листья.
— Вот и время пришло, — прошептала она еле слышно — А тебя все нет и нет….
Глава 25
Неизвестно сколько времени прошло, с того момента как Арон погрузился во тьму, прежде чем он ощутил какое-то присутствие. Что-то такое родное, отзывавшееся в душе теплом и светом.
— Кто здесь? — подумал Арон.
— Твое прошлое — эти два слова, словно ножом резанули по сердцу.
— Отец! Где ты? — Взволновался кузнец.
— Теперь, я везде….
— Позволь увидеть тебя! — взмолился он.
— Изволь…
Образ отца плавно возник перед глазами. Он был светел, спокоен и умиротворен.
— Чем ты занят сын, и почему ты здесь? — спросил он первым.
— Я… не знаю, — вдруг осознал Арон. Он четко помнил, кто он есть, но не более того. Попытки вспомнить что-то еще ни к чему не приводили.
— Тебе рано тут быть — заявил отец, — у тебя еще очень много дел и они не початы.
Арон вдруг вспомнил вопрос, который, наверное, долго мучил его раньше. И понял, что задать его нужно именно сейчас, иначе такого шанса больше не выпадет.
— Кто я отец!? Кто мы такие и откуда?
— Мы люди — лаконично ответил он. — Только зародились мы не здесь. Мы — это все, что осталось от другого народа. Последние.
— Последние? Почему?
— Я не хотел, чтобы ты спрашивал об этом. Чтобы ты знал. Этот груз не для тебя сын. Я хотел, чтобы ты начал все с начала. Чтобы у тебя была своя, не похожая на мою жизнь. И свое будущее.
— Зачем ты дал себя убить, отец?
— Прости, я хотел позже все тебе объяснить, чтобы ты успел пожить простой, счастливой жизнью, но, в планы вмешались обстоятельства…. Я прожил гораздо дольше, чем ты можешь представить. Я смертельно устал. Кроме того, я дал тебе все, что было нужно, и не хотел мешать. О смерти я подумывал часто. Просто эти молодые, горячие люди помогли мне не в то время. Это было так неожиданно, что я практически не почувствовал боли. Да, я боролся до конца, чтобы ты мог мной гордиться, но для себя уже все решил. А потом, наступило долгожданное облегчение.
— Я всегда тобой гордился… Это не справедливо, отец! За что ты так со мной!?
— Я знаю…. Это эгоистично с моей стороны. Здесь, в тишине и покое, я понял это. Но уже не смог изменить. Я виноват. Гордыня подвела меня, сын. Кроме того, я не думал, что ты будешь за меня мстить. Своим эгоизмом, я сам свел свои же труды на нет. Ты обагрил руки кровью. Прости и за это, сын. И за то, что дважды пришлось сжечь наш дом. Я кругом виноват, от этого не уйти.
Но ты должен жить. Ведь ты последний. И от тебя зависит, возродиться ли дух твоего народа или так, и останется бестелесным.
— О чем ты говоришь? — не понял Арон.
— Ты, сын мой, вместилище духа всего нашего народа. Как и я в прошлом. Ничто в этой вселенной не уходит безвозвратно и не исчезает в небытие. Когда ты родился, часть нашего духа перешла к тебе. Когда умер я, тебе отошло все остальное. Тот свет, который лечит твои раны, и та сила, которая позволяет тебе исцелять других, дарована именно этим духом. Часть его переходит к тому, кого ты им наделил. Это духовная сила, которая не имеет ни оков, ни границ. Она поистине неисчерпаема. Это сама жизнь, которая стремится дать свои ростки в любом проявлении. Даже здесь, сейчас. Если ты понимаешь, о чем я говорю.
— Ты говоришь загадками, отец, разве я могу кого-то лечить?
— Все просто. Помог кому-то — наделил духом. Дал жизнь — поделился силой. Как и я в свое время. От отца к сыну, от сына к его детям, и так далее. Я отдал тебе половину себя, ты отдашь половину своим детям, они поделятся со своими детьми. Каждый из них взрастит эту силу и преумножит в себе. И так до тех пор, пока твой народ не возродится и дух его не воспрянет в каждом. Когда нас станет много, и дух окрепнет в телах, уже не будет нужды передавать его от отца к сыну. Он сам будет наполнять собою тела. И как бы тот народ не звался, где бы он ни жил, это будет твой народ, обретший новое бытие. И шанс на праведную жизнь.