ее памяти. Мы были вместе 10 лет, детей она не хотела, потому что была танцовщицей и рождение детей сказалось бы на карьере. Она все откладывала и откладывала, а я любил ее и был согласен подождать. К тому же совместимость у нас была небольшая, около 45 процентов, риск был велик. У нее были варианты с лучшей совместимостью, но она выбрала меня. Теперь я знаю, что как раз из-за небольшой совместимости и моих перспектив она и остановила свой выбор на мне. Детей она не хотела вовсе, хотела заниматься танцами. Мой же стремительный профессиональный рост с такой же стремительно растущей зарплатой позволяли ей перебирать театрами и предложениями.
– Откуда ты все это знаешь? – перебила его я.
– Одна из ее подруг рассказала через полгода после гибели Аниты. А потом я нашел подтверждение в дневниках, когда разбирал ее кабинет. Но и тогда я не сердился на нее. Она была легкая, веселая. Да, очень эгоистичная, но это у нее было естественно, как у ребенка. На нее никто никогда не сердился. – Агиль вздохнул и продолжил, – Но после того, как я узнал мотивы Аниты, я как-то… почувствовал себя вправе, что ли, попробовать еще раз. Я, конечно, знал, что 45 процентов с ней – это мой предел, но все же в какой-то грустный вечер сделал повторный запрос в Центр. И узнал о тебе. Это было как подарок с небес.
Он помолчал, словно ожидая моих вопросов. Но я молчала. Так что он продолжил:
– У меня есть деньги и есть возможности, ты уже поняла. Я следил за тобой, ждал подходящего случая и воспользовался им. Я поступил некрасиво, но тогда меня это не смущало. После стольких лет убежденности, что для меня хорошей пары нет, я слегка… потерял берега. У нас частенько само собой разумеется, что люди женятся, будучи едва знакомы. Просто у них хороший коэффициент совместимости и они друг друга устраивают. Я думал, что я неплохой жених, обеспеченный, и с этой стороны проблем не будет. Ну не особо красивый, но у меня много других достоинств. Я думал, что ты оглядишься и поймешь, насколько это выгодно – брак со мной. Только я не учел, что ты выросла в другом мире и коэффициент для тебя пустой звук, к тому же твои родители – романтики, и для тебя это будет выглядеть совсем по другому. Для меня это обидный просчет, аналитика и сопоставление фактов – мой хлеб. Но, видимо, на личном это не работает.
Он помолчал.
– Я делал все, чтобы ты не узнала меня до церемонии. Заблокировал всю информацию о себе в твоем планшете. Ее там было немного, но я не хотел рисковать. Делал все, чтобы ты не узнала, что можешь отказаться от своего обещания. Сделал единственное исключение – когда мы ездили в Центр, хотел удостовериться лично в результатах обследования и побыть рядом с тобой. Тогда я был разочарован, ты показалась мне вялой амебой. Подумал, что проблем не будет. Счастья особо тоже.
А вот это было обидно. Я глянула на него исподлобья:
– Конечно. После тяжелого стресса выдернуть человека из привычной обстановки, посадить практически в заключение, а потом ждать от него веселья – очень умно.
Агиль кивнул:
– Я вообще-то уже признался, что дурак.
– Не признавался! – парировала я.
– Хорошо, – покорно согласился он, – Признаю сейчас. Я – дурак. Можно дальше рассказывать?
Я разрешила. Надо же, заблокировал информацию, ушлый какой. Вот почему я тогда ничего не нашла. А потом и не искала. А то бы раньше раскрыла его секреты, наверное.
– После поездки в Центр я занялся своими делами, поручив тебя Алвису и преподавателям. Мне было некогда и уже не очень интересно. Я вообще почти сожалел о содеянном. А потом встретил тебя у гаражей. Это была другая ты. Глаз у тебя горел и морда была хитрая. И я по-другому посмотрел на тебя. И взялся тебя учить. Сначала хотел проконтролировать, назвался вторым именем, хотя ты вряд ли нашла бы другого преподавателя в моем доме. А потом… втянулся. Влюбился, наверное, уже тогда. Но все равно – я плохо тебя понимал. Видел, что ты тоже ко мне хорошо относишься, и подумал, что после свадьбы все будет хорошо. И когда ты перестала приходить, решил ускорить церемонию, чтобы побыстрее быть с тобой.
– А я сбежала, – сказала я.
– Да, – согласился Агиль и вздохнул, – Я думал, что убью Софоса. Ему повезло, что он доложил мне по браслету, а не лично. Но твой побег заставил меня задуматься. Первым моим желанием было броситься за тобой и притащить обратно. Но необычность и даже некоторая наглость твоего поступка меня остановила, – он прервался и сказал, – Ты знаешь, что в Музее множества миров дверь заварили намертво, а стекла усилили троекратно?
Я не знала, но предполагала, что так будет. Агиль тем временем продолжал:
– Я обратился к специалистам по вашему миру и мне растолковали все мои ошибки. Конечно, без тебя они не могли составить твой точный психологический портрет, но все же данные, полученные Центром генетики, и сведения о твоей родительской семье и то, что они знали о мире, в котором ты выросла, позволили сделать некоторые выводы. И я… Я понял, что должен отпустить тебя. Это было неимоверно тяжело и если бы не почти уверенность, что ты что-то чувствуешь ко мне, и надежда, что ты вернешься, я бы, наверное, не решился. Но Алвис, отправленный мной на разведку, вернулся с новостями, которые мне не понравились. Тебе было плохо в твоем мире. И я решил позвать тебя обратно. Я не хотел, чтобы ты страдала. Хоть в каком мире. Там я помочь тебе не мог. А здесь у меня были все возможности. Ну и надежда на то, что ты меня таки примешь, не оставляла меня. Я надеялся все исправить.
Агиль прервался и посмотрел на меня долгим взглядом:
– Но наделал еще больше ошибок, кажется.
Я пока не знала, что ему ответить. Да и помучить хотелось. Предложила пообедать. Беда с этим аппетитом, откуда что появляется. Я была опять голодная. Этак меня разнесет до размеров дирижабля за время беременности.
Мы пошли в дом. Агиль пытался поддерживать меня под локоть, но шарахнулся от моего насмешливого взгляда. Мне стало его жаль и я сама взяла его под руку. Он осторожно накрыл мою руку на сгибе своего локтя другой рукой. Так мы и дошли до хозяйских апартаментов. Еще по дороге Агиль отдал распоряжения по поводу