поместье, что не отдает граф, плюнуть.
– Забудьте про него, не тягаться вам с фамилиями старыми. Вот сколько лет вашему гербу?
Волков не хотел отвечать, стоял мрачнее тучи, а епископ палец поднял вверх.
– Вот! Видите? А гербу Маленов сколько?
Кавалер даже и не знал, сколько гербу Маленов лет.
– Забудьте о требовании своем и сдайтесь графу, пусть он проводит вас на суд к герцогу и пусть сеньор ваш решит судьбу вашу, как старший брат решит судьбу младшего. Так было во все времена, пусть так и будет.
И тут уже кавалер не выдержал и совершил поступок предосудительный. Дурной поступок, да еще на глазах десятков людей, что были в храме на службе. Рукой своею тяжелой рыцарь без всякого почтения схватил епископа за шею, сдавил ее так, что тот поморщился от боли, и, подтягивая святого отца к себе, прошипел ему в ухо:
– Тебя, дурака, зачем сюда прислали? Разве тебе архиепископ не говорил, чтобы ты мне помогал, а? Разве не в помощь мне тебя, пес ты шелудивый, прислали сюда? Так ты мне помогаешь? Так?
И при этом он тряс растерявшегося попа, да так, что у того с головы митра наземь слетела. Хоры смолкли, священник, что вел службу, замолчал и растерянно глядел на происходящее, а люди, что сидели на лавках, стали вставать, чтобы рассмотреть, что же там происходит в проходе.
Тут только кавалер отпустил попа, сам поднял с пола митру, сам нахлобучил ее на голову епископу, который в растерянности так и стоял истуканом. А кавалер повернулся и пошел прочь из храма, укоряя себя за глупую несдержанность.
Говорил, не раз говорил ему отец Теодор о сдержанности, о том, что в руках себя нужно уметь держать, да где теперь тот отец Теодор? Нет его. Нет умного попа, и все, кажется, начинает рушиться. Еще недавно Волкову казалось, что он все в руках держит: полковничий чин, золото, городская знать ищет его благосклонности; ни герцог, ни граф ему не страшны. Но со смертью старого епископа все рассыпается пылью, так что пальцами не удержать. Граф оказался хитер и опасен как змея, герцог про вассала дерзкого не забывает, словно других дел у него нет, в городе опереться почти не на кого; почуяло рыцарство чернильное, что закатывается звезда господина Эшбахта, и горцы, как дороги починят, снова за войну примутся.
Мрачен был рыцарь, молча ехал в свой удел. Но сдаваться он не собирался. Зря поп его к тому склонял. Волков не верил графу, он даже усмехался, вспоминая глупую веру попа в честность графа. Граф просто его убьет при первой возможности. Убьет показательно, чтобы другим неповадно было дерзать и оспаривать волю графскую. Нет, и речи о сдаче быть не могло, тем более уже и деньги заплачены нужному человеку, и Волков тому человеку верил. Старый епископ говорил ему: побеждай, и люди будут целовать тебе руки и понесут серебро. Вот теперь ему нужна была новая победа. А там уже удача может опять к нему повернуться.
Приехал домой, а там брат Семион из Ланна вернулся. Как раз вовремя. Кавалер сел ужинать. Женщин, что хотели с ним говорить, даже слушать не стал – ни одну, ни другую. Не до бабьих склок ему сейчас было. Остановил одну жестом руки, вторая, умная, сама поняла. А заговорил Волков с монахом:
– Ну, был у казначея архиепископа?
– Был, господин. Отдал ваше письмо. Аббат о вас спрашивал, очень хорошего мнения он о вас. Вопросы задавал, как семья, как у жены беременность протекает… – начал говорить брат Семион.
– По делу, по делу рассказывай, – прервал его рыцарь.
Тут монах вздохнул, и по вздоху этому Волков понял, что дело его невозможно.
– Сменить епископа на кафедре просто так нельзя, – тихо заговорил брат Семион. – Как сказал аббат, не чулок ведь. На епископскую кафедру кого попало не благословят. Люди важные из старинных фамилий кафедры ждут годами. Людей таких много, а кафедр мало.
– Что, и причин нет таких, чтобы епископа нового поставить на кафедру? – Волков вновь начинал наливаться своей холодной угрюмостью.
– Так и нет, господин.
– Может, уличить его в содомии? Сдается мне, он из этих.
Тут брат Семион даже засмеялся.
– Что вы, господин, что вы, то грех малый, в среде церковной совсем незлой, епитимью наложит духовник, и все, да и епитимья будет нетяжкой.
– Может, сказать, что он к детям склонен? Что он к мальчикам из хора охоту имеет?
Брат Ипполит поморщился.
– Нет, это тоже легкий грех. Дело-то обычное, с кем не бывает.
Волков посмотрел на него удивленно, но не это волновало сейчас кавалера.
– Ну, может, тогда он деньги ворует, из десятины лишнего много себе оставляет.
– Вот! – оживился брат Семион. – Вот это уже зло тяжкое, и я об этом брата Иллариона спрашивал. И аббат Илларион со мной был согласен, но только поинтересовался, а много ли новый епископ успел своровать-то за неделю на кафедре?
Волков только вздохнул в ответ.
– То-то и оно, господин, что дело это серьезное. О растратах может решить только комиссия из святых отцов, учрежденная архиепископом, а у нас обязательно спросят, много ли украл новый епископ за неделю, что сидит на кафедре Малена.
– Неужели нет никакого способа убрать этого попа из Малена? – в огорчении спросил рыцарь.
– Видимо, нет, господин, – тоже грустно отвечал ему брат Семион. – Аббат Илларион еще говорил о том, что святой отец может паству свою не обрести и с кафедрой так проститься, но разве такое с епископом случится?
– Ну-ка, ну-ка, – Волков насторожился, – объясни. Что значит «паству не смог обрести»?
– Ну, бывает так у молодых священников: придут в новый приход и давай паству в страх божий загонять, бичевать людишек в каждой проповеди за всякий простой грех, после исповеди епитимьей тяжкой наказывать, свирепствовать не по-отцовски; глядь, а паства в другой храм молиться стала ходить, ибо строг безмерно отец во Боге был. Вот и говорят про таких, что паству свою не обрел.
– Или, к примеру, дев незамужних или даже беременных баб соблазнял в исповедальне, – вдруг вспомнил Волков и улыбнулся впервые за весь вечер.
– Ну или такое, – потупил очи святой отец.
– Завтра со мной в город поедешь, – велел кавалер, – расскажешь хорошим людям, как епископу сподручнее будет паству не обрести.
– Поеду, раз надо, – согласился брат Семион.
И Волков принялся за ужин. Он уже знал, что делать, настроение от этого улучшилось и аппетит тоже. Кавалер даже посмотрел на угрюмую жену свою, которая быстро и жадно ела колбасу с жареной капустой, и спросил:
– Отчего