– Хорошо. Ближайшие несколько дней Ан-Дао с девочкой будут у вас. О господи! Мул хозяйки таверны! – вскричала Анжелина. – Я совсем про него забыла! Нужно отвести его в Ториньян!
– Это сделаю я, дорогая, – предложил Луиджи. – Заодно справлюсь в таверне о Деплантах. Мы будем знать наверняка, уехали они к себе в Сали-дю-Сала или нет. Что ж, дамы, оставлю вас болтать о пеленках, погремушках и кружевах. Ан-Дао, очень рад знакомству!
Он поклонился, допил свой кофе и ушел.
– Таких, как ваш супруг, нечасто встретишь, Анжелина, – сказала Ан-Дао. – Вы и правда на меня не сердитесь?
– Правда. Пойду помогу Октавии приготовить для вас комнату, чтобы вы сами поскорее могли лечь и уложить свою девочку, у которой, по-моему, золотой нрав!
Через час Ан-Дао уже спала, и рядом с ней, на подушках, спал ее ребенок. Анжелина тихонько прикрыла за собой дверь, потом, не думая об усталости, вернулась в гостиную. Жерсанда ждала ее там. На худенькие плечи пожилой дамы была накинута кашемировая шаль, прозрачные руки она протянула к огню. И все же Анжелине показалось, что очень светлые голубые глаза ее блестят сильнее, чем обычно, – как если бы в них светился огонек надежды.
– Энджи, я хочу, чтобы ты меня выслушала. Это не займет много времени. Потом ты вернешься домой и отдохнешь.
– Я вас слушаю, дорогая моя мадемуазель Жерсанда!
Молодая женщина присела на пуф у ее ног, в очередной раз упрекая себя за то, что не смогла назвать свекровь ласковым словом «матушка». Жерсанда, как выяснилось, думала о том же.
– Ты будешь называть меня «мадемуазель» до конца моих дней? Но сейчас я хочу поговорить не об этом.
– Простите меня! Если бы вы только знали, сколько любви и уважения я вкладываю в это слово! Для меня вы всегда будете моей драгоценной и великодушной мадемуазель Жерсандой, ведь не будь вас, моя жизнь была бы куда менее радостной. Я обязана вам всем, что у меня есть.
Жерсанда посмотрела на дверь, ведущую в коридор. Судя по звону тарелок, Октавия возилась в кухне. И, что случалось очень редко, вполголоса напевала на родном наречии – патуа.
– Анжелина, милая, сдается мне, в воздухе пахнет переменами. Уже много дней я опасаюсь, что Октавия может совершить необдуманный поступок. Не подумай дурного, она в полном душевном здравии. Дело в том, что, пока мы были в Лозере, она встретилась с мужчиной, который в юности за ней ухаживал. И вот теперь он пишет ей письма и хочет переехать сюда, в Арьеж, насовсем. Она сказала мне, что попросит его этого не делать, но я в этом сомневаюсь. И, если подумать, разве имею я право удерживать ее подле себя? Она на двенадцать лет младше меня, так что…
– Это невозможно! – воскликнула Анжелина. – Я просто не представляю, как вы будете жить без Октавии!
– Невозможно? Такого слова во французском языке нет! Это высказывание литературные источники приписывают Наполеону Бонапарту. Как бы то ни было, пришло время немного облегчить моей дорогой Октавии жизнь. В ваше с Луиджи отсутствие с нами жила Розетта, всегда веселая и энергичная, и это было мне очень приятно. Поэтому я подумала, что, раз уж юная особа, которую ты к нам сегодня привезла, одна на белом свете, я могу взять ее под свою опеку с тем, чтобы впоследствии она присматривала за мной, когда я стану совсем немощной, чего ждать не долго. Или у тебя другие планы на ее будущее?
Анжелина помотала головой. Предложение Жерсанды стало для нее неожиданностью. События развивались так стремительно, что она растерялась.
– Я думала отвезти Ан-Дао к дяде Жану и тете Албани, хотя, конечно, не знаю, согласились бы они ее принять? У них своя жизнь, и теперь еще есть Бруно, о котором нужно заботиться.
– Да и чем бы ей там заниматься, в затерянной горной деревне, вдали от мира?
– Но мадемуазель… Жерсанда, матушка, вы точно уверены, что хотите взять на себя заботу об Ан-Дао? Их с ребенком нужно будет одевать и кормить, я уже не говорю о том, что их появление в городе наверняка вызовет переполох. О том, что она – одинокая мать, тоже станет известно очень скоро. Мне бы не хотелось, чтобы Ан-Дао жила в атмосфере всеобщего порицания.
Жерсанда де Беснак, улыбаясь, пожала плечами. Она научилась не обращать внимания на сплетни и мнение посторонних. Шли годы, а она так и осталась в душе девочкой из аристократической протестантской семьи, способной пойти следом за бродячим актером, которого полюбила, усыновить ребенка, чтобы дать ему свое имя, и отказаться присутствовать на бракосочетании вновь обретенного сына только потому, что он – другого вероисповедания.
– Любопытствующим мы найдем что рассказать, что-нибудь придумаем. Я больше никогда не буду поступать эгоистично, моя Энджи! В жизни я много грешила. Я исповедуюсь Господу в своих грехах без всяких посредников, и чем ближе смерть, тем больше мне хочется делать добро. Что станет с этой бедняжкой, если мы не возьмем ее под свое крыло?
– Сказать по правде, я еще об этом не думала. Вчера, в это самое время, я и знать не знала о ее существовании. Странно, правда? Мы провели вместе одну ночь, и теперь мы связаны узами дружбы. Мне кажется, что мы знакомы уже давно. И, в довершение всего, я не могу не сочувствовать Ан-Дао. Ей пришлось пережить много горя.
С выражением глубочайшей усталости Анжелина провела рукой по лбу. Нервное напряжение, которое не отпускало ее много часов подряд, начало спадать.
– Ты очень устала, моя милая крошка! – проговорила Жерсанда. – Может, приляжешь на диван? Там тебе будет очень удобно. Об Анри не беспокойся, Розетта за ним присмотрит. Луиджи скажет ей, что ты у меня. Одного я понять не могу: эта дама, эта коммерсантка из Сали-дю-Сала, отправилась ночью на муле искать для Ан-Дао помощи. Зачем бы ей так утруждаться? По твоим словам, она выглядела взволнованной, когда приехала за тобой.
– Можно сделать человека рабом, не покушаясь при этом на его жизнь. И сын ее, этот гнусный мсье Юбер, боялся потерять свою игрушку. Ведь несчастная Ан-Дао была его игрушкой, не больше и не меньше! Боже, какая мерзость!
И она зевнула, прикрыв рот ладошкой. Жерсанда встала и знаком предложила невестке последовать ее примеру.
– Идем, Энджи! – ласково позвала она.
Минута – и Анжелина уже лежала на диване. Жерсанда накинула ей на ноги одеяло, и она моментально закрыла глаза, растворяясь в приятном ощущении покоя и благополучия. Свекровь погладила ее по лбу и волосам, потом поцеловала в щеку.
– Спи, мое обожаемое дитя, спи спокойно! – прошептала она.
В доме на улице Мобек, неделю спустя, понедельник, 22 мая 1882 года
Розетта подошла к лестнице. Она несла поднос с завтраком для молодой матери, которая уже два дня жила в комнате, предназначенной для пациенток повитухи Лубе, на втором этаже. Это была симпатичная дама тридцати лет, чей супруг работал кондуктором в поездах на линии Сен-Жирон – Буссан.