Алина едва слышно застонала.
Я погладил её по голове — Волкова тут же затихла.
Вчера я опрокинул себе в горло три стопки холодной водки, прежде чем хозяйка квартиры уверилась в бесполезности своих попыток и вернулась на своё место в кресле около журнального столика. После чего Алина долго игнорировала моё присутствие. Травила меня табачным дымом. И даже бровью не повела, когда я взял в руки гитару — лишь утёрла платком слёзы и убрала под стол пустую бутылку из-под «Алиготе». Водка подняла мне настроение, а звуки гитарных струн вернули душевный покой. Поначалу я не говорил с Волковой. Только наигрывал мелодии. Потом пустил в ход песни. Вспомнил три песни «о маме» («Мама» на стихи Милявского, «Балладу о матери» Дементьева и «Поговори со мною, мама» Гинзбурга). Добавил к ним композицию Земфиры «Хочешь?» и песню «Ты знаешь, так хочется жить» группы «Воскресенье». Спровоцировал этим водопад слёз из глаз Волковой.
Потом под тихую мелодию поведал Алине, от чего и когда «в том сне» умерли мои родители. Почувствовал, что «стена» между мной и моей соседкой по парте дала трещину. Спел три грустных романса. Разбавлял их рассказами «о будущем». После второй бутылки вина Алина всё же завязала со мной беседу — тогда я и выяснил её сегодняшние планы и «происхождение» этой «нежилой» квартиры, где мы находились. Не забывал я и о пении: музыка хорошо влияла на настроение. Вот тогда-то я и вспомнил, что во многих своих «любовных» романах утверждал: лучший способ разрядки эмоционального и физического напряжения для женщин — это хороший секс. Посетило меня это откровение, когда бутылка «Столичной» почти опустела. Тогда оно показалось мне мудрым, логичным и… своевременным. Я включил режим «самопожертвования» и перешёл в своём концерте на любовную тематику.
Я опять почувствовал уколы боли, прижал к вискам ладони.
Снова взглянул на спящую Алину и мысленно себя отругал: «Целитель женских душ… безмозглый!»
Но всё же признал, что вчера организовал правильную «осаду». Я грамотно использовал все доступные и «разрешённые» приёмы для соблазнения школьницы. Применил накопленный за годы общения с женщинами опыт. Пустил в ход всё своё обаяние. Сделал поправку на выпитое девчонкой вино. За пару часов провернул настоящий блицкриг. Ещё тогда, вечером, понимал: выскользнуть из моих «сетей» у юной неопытной девицы не было никаких шансов. Но я чувствовал себя (обкладывая жертву «флажками») вовсе не старым развратником. Я видел себя тогда благородным лекарем, бесстрашно и умело боровшимся за жизнь и здоровье пациентки. А потом так же ответственно я проводил «лечение» — с поправкой на то, что пациентка «принимала оздоровительные процедуры» в первый раз. И даже позаботился о том, чтобы лекарство не дало «побочных эффектов» (через девять месяцев).
— Идиооооот, — едва слышно простонал я.
Взглянул на Волкову — убедился, что не разбудил стоном Алину.
Сжал между рук свою голову. Вздохнул. Мысленно пообещал себе, что больше (в этой новой жизни) никогда не проглочу ни грамма… «Столичной».
Всё же встал с дивана и прогулялся в уборную. По пути прихватил с журнального стола трусы и очки. В темной прихожей едва не поскользнулся: наступил на мокрое пятно.
Тихо выругался.
Прошептал:
— Ну и гад же ты, Барсик!
На обратном пути обошёл «заминированную» территорию по дуге: ступал у самого плинтуса.
— Не включай в этой комнате свет, — услышал я Алинин голос, когда вернулся к дивану.
Увидел, что Волкова сидела у стены, куталась в одеяло.
— Тебе пора уйти, — сказала Алина.
Добавила, пока я раздумывал над ответом:
— Ты обещал Снежке, что явишься сегодня на уроки. Или ты забыл?
Я махнул рукой — спровоцировал боль в затылке.
— Приду ко второму уроку. Или к третьему.
— Уходи, — сказала Волкова.
Говорила она тихо и спокойно, без истеричных ноток в голосе.
— Я в школу сегодня не иду, — сказала Алина. — Снежка об этом знает. Приберусь здесь. Покормлю Барсика. И спущусь к бабушке. Узнаю, как она себя чувствует.
Сказала:
— Не переживай, Крылов. Я не заставлю тебя на мне жениться.
Волкова отбросила с лица волосы.
— Мы с тобой ещё вчера всё выяснили, — сказала она. — Ты не любишь меня. Я не люблю тебя. Помнишь?
Память ответила на «запрос», что ночью действительно был такой разговор.
Я кивнул.
— Так что у меня нет к тебе никаких претензий, Крылов, — сказала Алина. — Надеюсь, что и у тебя ко мне — тоже.
Волкова дёрнула плечами.
— Но не питай надежд на продолжение, Иван. Что было, то было. Но больше такого не будет. Я ни о чём не жалею. Хотя и плохо помню эту ночь.
Я рассмотрел усмешку на её лице.
— Лишь бы только она мне не аукнулась в будущем, — сказала Алина, — эта сегодняшняя ночь. Не хотела бы я сдавать выпускные экзамены на девятом месяце беременности.
В её глазах отразились краски рассвета.
— На счёт этого не переживай, — сказал я. — Ты не беременна.
— Спасибо.
Волкова кивнула.
Хозяйка квартиры указала на кресло.
— Твои вещи там, — сказала она. — Кроме трусов. Но их ты, как вижу, уже нашёл. Одевайся, Иван. И уходи. Увидимся завтра в школе.
Алина вздохнула.
И добавила:
— Очень надеюсь, Крылов, что ты не проболтаешься о том, что было между нами сегодня ночью.
* * *
Алина меня не провожала.
В прихожей я обулся, набросил куртку (проделал это под бдительным присмотром выглядывавшего из-за угла Барсика).
Почувствовал тяжесть в кармане — сунул туда руку и нашёл в нём небольшую книжицу: «А. Солнечная. Рисунок судьбы: избранные произведения». Вчера я с Алиной об этой книге (и о поэтессе Алине Солнечной) не разговаривал. Хотя и планировал вечером затронуть эту тему. Но позже изменил свои планы: причём, кардинально. Я вздохнул, повертел книжицу в руке. И спрятал её обратно в карман. Подумал, что сейчас для разговора о ней не самое подходящее время.
Шагнул за порог, бросил прощальный взгляд вглубь квартиры. Алину не увидел, помахал рукой Барсику. Прикрыл за собой дверь.
* * *
Дома я застал маму. Она выглядела не выспавшейся, расстроенной и растерянной. Успокоил её своим появлением; озадачил тем фактом, что её сын уже не маленький ребёнок; шокировал алкогольным перегаром.
Унюхала водочный «выхлоп» и Кукушкина, пока вела меня в школу — Лена поморщила нос, но тактично промолчала.
Почувствовал идущий из моей глотки запашок и Сергей Рокотов. Лидер молодёжного ансамбля и «звезда» школьного и городского масштаба отыскал меня в школе на перемене. Рокот заинтересовал своим неожиданным появлением всех учениц десятого «А» класса (те не спускали с него глаз). Он «пощупал» глазами «третий размер» Лидочки Сергеевой, мазнул взглядом по стройным ногам Наташи Кравцовой. Но сделал это Сергей словно по привычке, «на автомате». Он никого кроме меня не поприветствовал. Не улыбнулся и девчонкам, не сказал им ни слова. Пожал мне руку и жестом попросил меня отойти вместе с ним к окну, откуда прогнал пионеров-пятиклассников. Вот тогда Рокот и отшатнулся от меня, ощутив вовсе не аромат дорогого парфюма и не запах мятной зубной пасты.
Он помахал пред своим лицом рукой и прошептал:
— Крылов, выручай!
— Что случилось? — спросил я.
Заметил, как навострили уши мои одноклассницы. Будто невзначай они прохаживались за спиной Рокота, прислушивались. Даже Кравцова проявила любопытство — сверлила затылок Рокотова взглядом.
Сергей печально вздохнул и постучал себя пальцем по горлу.
— Охрип, — прошипел он. — Вчера.
И тут же поправил причёску.
— В субботу выступление, — прошептал он. — В ДК. На танцах.
Развёл руками.
— Петь не могу.
Рокотов покашлял и снова прикоснулся к своему горлу.
— Не пройдёт, — сказал он. — До завтра.
Пожал плечами.
— А я обещал. Выступить. Открытие сезона.
Снова вздохнул и посмотрел мне в глаза.