Лишь особо умные псевдо-стервы, изучив повадки политотдела, пользовались им для извлечения общесемейной пользы. Например, особо умная жена запросто могла прикинуться стервой и написать в политотдел жалобу на мужа, отлынивающего от выполнения супружеского долга. Мужа сразу вызывали и начинали интересоваться о причинах столь вопиющего для офицера и коммуниста поведения. «Устаю сильно, все силы службе отдаю и больше ни на что их не хватает. Много раз на этой неделе пробовал исполнить — ничегошеньки не получается, — лепечет, бывало, саботажник, — что только ни пробовал, как только ни пытался уговорить — бесполезно: все висит и даже не думает подниматься. По всей видимости, куда-то пропала моя эрекция». И это была железная «отмазка», так как «виагры» в то время еще не было. «Вам надо срочно отдохнуть, мы слышали, что в этом случае очень сильно помогает отдых на море. Вот Вам путевки на все семейство и езжайте немедленно отдыхать, восстанавливайте эрекцию и приступайте к срочному укреплению ослабленных Вашим хамским поведением семейных уз», — настаивали в таких случаях озабоченные дяденьки из политотдела, и довольный «импотент», вяло имитируя переживания о временно оставляемой работе («Скоро учения! Как же там моя рота!?»), немедленно и на продолжительное время исчезал с территории, огороженной тремя рядами колючей проволоки. Но здесь был другой случай. В рассматриваемом случае можно было схлопотать формулировку типа: «Коммунист-офицер бросил жену с детьми на произвол судьбы». И хотя «произвол судьбы» в те времена довольно ощутимо сдерживался государством — это была очень плохая формулировка. За ней могли последовать удручающие оргвыводы. Поэтому квитанции были необходимы. Однако майор никак не мог решиться на этот достойный настоящего мужчины поступок по причине своей врожденной доброты и слабохарактерной мягкотелости. Завдрыщенко, по видимому, и сам хорошо осознавал этот свой мягкотелый недостаток, но если в семейной жизни он плыл по течению вздорного характера своей стервы-жены, то к жесткой военной среде он стремился адаптироваться путем проявления фальшивой агрессивности и лживой грубости. И иначе было нельзя. Иначе в военной среде могут сразу же сожрать и напоследок даже могут намеренно забыть об обязательном ритуале испрошения фамилии съедаемого. Разумные люди (были тогда в армии и такие) очень хорошо понимали эту майорскую оборонительную особенность и никогда не обижались на него. Вот и сейчас майор был в своем защитном репертуаре.
— Нет-нет. За халатную организацию работ в парке объявляю Вам, товарищ старший лейтенант, выговор, нах.
— Есть выговор. Только как же насчет спирта? Трех фляг, я думаю мне хватит для решения всех накопившихся проблем.
— Три фляги!? Почти три литра, нах! Да Вы наглец! Хватит Вам и половины фляги, нах.
— Никак нет. Три.
— Не пререкайтесь. Иначе получите еще одно взыскание, нах. Зайдите-ка Вы лучше ко мне вечерком в штаб, нах, сразу после солдатского ужина.
— Есть.
Заранее предвидя положительный результат посещения cугубо секретного, пропитанного запахом технического спирта кабинета зампотеха, старлей предусмотрительно запланировал на пятницу выезд своего КРАЗа за строгие пределы гарнизона. Посредством разъездов по постепенно нищающим окрестным колхозам, совхозам и прочим артелям на этом безопасном (для всех находящихся внутри него) карьерном грузовичке Сергей все же надеялся решить низменные проблемы дефицита автомобильных запчастей для могучей и непобедимой Советской Армии. Пусть даже и на уровне отдельно взятой роты. Что-то подсказывало ему, что это реально. Наверное, это «что-то» не было интуицией. Все было довольно строго обусловлено отголосками всеобщей и яростной борьбы с алкоголем, с переменным успехом ведущейся в то время на всей территории одной шестой части суши. И, как будет показано в дальнейшем, результаты поездки намного превзошли ожидания старлея.
Прибыв в назначенное время в благоухающий спиртосодержащими продуктами и заставленный громадными металлическими сейфами кабинет зампотеха старлей, долго и яростно размахивал внушительным списком запчастей, требуемых для восстановления подорванной боеготовности страны. Размахивание происходило на незначительном удалении от потеющего лица Завдрыщенко. Резкие перемещения развернутого веером фолианта заставляли в унисон и довольно амплитудно колебаться унылые майорские усы. Старлей что-то долго, громко и убежденно вещал, поминутно тыча пальцем то в один, то в другой лист документа. Майор лишь изредка прерывал его, разражаясь бурным потоком грубых армейских оскорблений, самыми интеллигентными из которых были: наглец, шельмец и нахалюга. Но вскоре тон завдрыщенковых возражений начал тускнеть и угасать, а вскоре и вовсе сошел на вялое покачивание мокрым от перенесенных переживаний лицом. Его недавно развевающиеся усы безвольно обвисли по плечам и скрыли недавно блиставшие на погонах майорские звезды. Это означало полную майорову капитуляцию, заключавшуюся в том, что старлей сумел-таки выбить у разом постаревшего лет на шесть зампотеха аж целых две с половиной фляжки лишь слегка отдающего керосином технического спирта! Легкий запах керосина угадывался метров с десяти. Подходить к открытому сосуду ближе не рекомендовалось тогдашним Минздравом. Но в те далекие времена этих рекомендаций никто не выполнял, зная, что чиновники этого ведомства имели привычку сильно перестраховываться и временами доходили до того, что запрещали употреблять в пищу безобиднейший из всех известных напитков — денатурат! В общем, никто этих гнусных рекомендаций в те времена не придерживался. Их попросту игнорировали. А потому — это была настоящая старлеева победа! И не важно, что при этом в его активе появилось ещё несколько взысканий. Важно, что в руках у него теперь было много «жидких долларов». Половину содержимого неполной фляги Сергей тут же променял у прапорщика-помощника начальника отдела кадров на два килограмма армейских значков, а остальные «доллары» запрятал до пятницы поглубже в недра своего здоровенного сейфа типа «Изделие Минского металлического завода». Добравшись к вечеру на ночевку в общежитие, Сергей тут же отсыпал килограмм знаков воинской доблести слегка удивленному Шиленкову.
— Куда ты столько? Этого хватит на капитальный ремонт стоквартирного дома, — изрек капитан, глядя на возвышающуюся над крышкой стола горку бижутерии.
— Ну нет у меня стоквартирного дома, Игорек, как-то не сложилось. Отгреби сколько надо для ускорения процесса. Семья-то уже через два дня приезжает. А остальное отложим в резерв на кафельную плитку и чешскую сантехнику.
— А станок у тебя есть?
— Какой еще станок?
— Губищу обратно закатать. А то раскатал: плитка, импортная сантехника… Может тебе еще биде на кухне поставить? А что? У меня есть одно резервное — от переоборудования гарнизонной гостиницы осталось.
— Давай-давай, на кухне ему самое место.
— Так ведь больше некуда. Санузел у тебя маленький, в комнату что ли трубы тянуть?
— Ладно, с биде придется повременить. Вот займу место Ахтунга, отхвачу себе квартирку с тридцатиметровым санузлом, тогда и вернемся к этой теме. Может и на джакузи договоримся. Кстати, значки на установку биде можешь взять вперед.
— Вот за что я тебя уважаю, так это за неподдельную твою доброту, — проворчал капитан, располовинивая горку в вещмешок и потрясая им. — Вот насколько у нас скоро увеличится количество «Воинов-спортсменов» и «Отличников боевой и политической подготовки». Враги уже трепещут!
— Враги-то пусть себе трепещут, а что там с моим жилищем?
— Не переживай, послезавтра твоя квартира будет готова. После обеда приходи принимать.
— Спасибо, дядько!
— Нэма за що. Но «спасибо» почему-то никогда не булькает.
— С «бульками» проблем не будет, — тут же парировал оригинальный намек Сергей, потрясая неполной флягой, — сейчас марганцовочки туда брошу, а потом на лимонных корочках денек постоит и можно будет слегка повеселиться.
— Запаслив, однако. Вот съедешь, опять придется на сухом пайке сидеть и у прапоров со склада ГСМ спирт клянчить. И на фига ты так рано женился? Холостяковал бы себе потихонечку лет, эдак, до тридцати пяти и не знал бы этих проблем: жилье, пеленки, сопли, детские сады…
— Раньше сядешь — раньше выйдешь.
— Здесь по-моему другой случай: сесть-то сядешь, только уже не выйдешь никогда. Это на диком Западе родители дотягивают детей до совершеннолетия, в лучшем случае еще оплачивают им высшее образование, а дальше: «С приветом, Шишкин!» Вертись, как хочешь и зарабатывай. Но мы же не дикие. У нас другой подход, вот и возятся с этими спиногрызами до пенсии. Да ладно бы до своей — до их, спиногрызов, пенсии!
— Что там дальше будет — неизвестно, а пока это все приятно, хоть и хлопотно.