были тут вчетвером, а сейчас остались только мы. И не знаем, как теперь разговаривать друг с другом.
Я попыталась растопить лед.
— Как там Косина?
Она застыла, глаза вытаращились, будто я поймала ее за руку возле кассы.
— Я несколько месяцев назад ушла.
Вот почему она дергалась. Считала себя виноватой, покинув мамину организацию. Видимо, решила, что нарушила клятву лучшей подруге. Но кто я такая, чтобы предъявлять это ей? Я положила свою руку на ее, чтобы успокоить. Она сжалась.
Я выдавила улыбку.
— Когда ты приступишь к работе?
Она сглотнула и отдернула руку.
— Я собираю средства на кампанию Лоуренса. Всегда причисляла себя к демократам, а тут подвернулась возможность уйти.
Она произнесла это быстро, словно защищаясь. Меня потрясла ее работа на противника, но я постаралась не подавать виду.
— Это чудесно, Марта…
— Ты ведь счастлива?
Она держалась за стойку, пристально вглядываясь в меня, что не прочитать по ее глазам эмоции было сложно. Страх, сомнение. Нет.
Вина.
И тут до меня дошло. Если бы я стояла, то попятилась бы.
Официантка поставила наши тарелки. На них никто внимания не обратил.
— Это была ты, — выпалила я. Она повесила голову в знак признания, но мне надо было проговорить это вслух. Полностью. — Мама поделилась с тобой, кем был мой отец, а ты передала им.
Ее глаза вспыхнули.
— Я думала, он должен знать! Купер, то есть. — Она покачала головой, поправляя себя. — Твой отец. Он должен был знать о тебе.
Голос перестал повиноваться мне. Когда я выдавила его из себя, то сама себя не узнала.
— Кому первому ты рассказала? Кампании Лоуренса? Дине Томас?
При упоминании Дины глаза у нее широко распахнулась, похоже, она не ожидала, что я знакома с журналисткой. Какой наивной же она меня считала? Но она пришла в себя.
— Сначала штабу. Они поддержали меня в установлении контакта с Таймс, поэтому…
— Почему не… — я пожала плечами, перебивая ее. — Не знаю… мне? Раз эта правда обо мне, Марта, то мне и следовало узнать первой, а не твоему работодателю.
Она захлопала глазами.
— Это ошибка. Признаю. И что была неправа насчет Купера, тоже. Он не знал, Кейт. О тебе.
Я вскочила, разозлившись.
— Я в курсе! Я живу с ним, он мой отец. Я не идиотка. И не жертва. Я знаю обо всем.
— Ладно, — однако, она считала, что я лгу. Я знала не всё. Даже приблизительно. Эта любовная история была огромной черной дырой, слепым пятном, а мое впечатление о человеке все еще оставалось нечетким после недель разъездов и проживания с ним.
Единственную причину, по которой он не бросил меня, я прочитала по его лицу в первую нашу встречу — потрясение жестокой правдой на маске политикана, редко им снимаемой.
— Ты простишь меня? — на вопрос Марты ответа у меня не было, поэтому я просто бросила на столик деньги и сказала:
— Быть может, встретимся на дебатах.
И выскочила за дверь, сжимая в руке телефон.
— Закончила пораньше, — сообщила я водителю, взявшему трубку. — Можете забрать меня.
Глава 22
Наш номер все еще пустовал, «Фокс Ньюс» на невыключенном телевизоре брали интервью у неравнодушных граждан. На журнальном столике валялись две газеты: «Таймс» и «Вашингтон Пост». Я была слишком взволнована, чтобы усидеть на месте, но первая полоса одной из газет остановила меня словно удар хлыста.
На ней была я.
Это была свежая фотка, сделанная в воскресенье: на ней мы с Грейс и Гейбом делим торт в «Маунтин Мэджик». Надпись под ней гласила: «Новая американская семья».
Я села и легонько коснулась газеты, гнев сменился головокружительным удивлением не столько из-за того, что я на обложке «Таймс», сколько из-за охватившего меня тепла после прочтения заголовка.
На сей раз общественность была права. Мы — семья. И эта фотография тому доказательство. На ней Гейб улыбался мне, а под мой смех Грейси косилась на торт-муравейник. Мы казались сияющими, сильными. Довольными.
Эта обложка поведала об удивительном. Я стала настоящей сестрой для близнецов, падчерицей для Мэг, которая искренне захотела узнать о моих чаяниях и помочь воплотить их. Куперы заботились обо мне. Они стали своими.
Дверь в номер распахнулась. Эллиот, прищурившись, уставился на меня.
— Довольна?
Обложкой? Что не так? Она казалась абсолютно невинной. Более того — несла позитив.
Он швырнул в меня газеты — именно швырнул, от чего страницы разлетелись, и отошел к окну. Пока я собирала газету, вошла Мег, а за ней шепчущая на ухо сенатору Нэнси.
— Мы возложим вину на мать и школьную администрацию. Выставим Кейт жертвой…
Она замолкла, увидев меня. Я нервно листала дрожащими руками страницы, не сводя глаз с фотографии, у самого края которой виднелась половина моего лица. Нэнси смотрела на сенатора, с хмурым видом уставившегося на ковер. Даже Мэг не встретилась со мной взглядом.
Я перевернула очередную страницу и принялась ее рассматривать, а Нэнси пробормотала:
— Мы внесем корректировки в твою речь, Марк.
Это была та самая фотография с моими друзьями, благодаря которой CNN обвинили нас в подкупе голосов латиноамериканцев. У этой статьи было другое мнение.
«Переменчивая дружба дочери Купера», — гласила она.
Ранее на этой неделе Кейт Квинн уже привлекла внимание всей страны, когда ее засняли на дружеской встрече на Восточном побережье ЛА. Недавно появилась информация, проливающая свет на жизнь шестнадцатилетней девушки до ее присоединения к кампании Купера.
Район восточного Лос-Анджелеса, где группа из тридцати друзей организовала домашнюю вечеринку для Квинн, также широко известен как убежище незарегистрированных мигрантов. Наше расследование показало, что некоторые люди, запечатленные на фотографии (они отказались дать интервью), — дети, чьи родители заключены под стражу и депортированы, а у Честера Уошингтона имеется судимость…
— Судимость? — я вскочила с дивана, бросая газету на пол. — Честер? Ему было одиннадцать! Он украл пару вещей в магазине… А затем шесть месяцев провел в исправительном учреждении. И вот за это его…
— Тихо.
Все замерли, глядя на сенатора. Он не кричал, но произнес достаточно резко, чтобы Эллиот и Нэнси отпрянули к стенам. Мэг села на диван и взяла меня за запястье, пытаясь усадить рядом, но мое сердце неистово колотилось. Я осталась стоять на месте, ожидая, когда сенатор посмотрит на меня.
Он медленно перевел взгляд.
— О. Чём. Ты. Думала.
В ожидании ответа он прищурился, и гнев, пламенеющий в моих венах после встречи с Мартой, добавил масла в огонь.
— Я думала, что могу увидеться с друзьями и один день побыть собой. Похоже, я ошиблась.
Он вздрогнул. Мой тон стал для него неожиданностью. Для