– Пилоту я выплачу премиальные, – сказал Гумилев, барабаня пальцами по крылу грузовика. В кузов солдаты как раз грузили цинковый гроб с телом Дербенева. Американская сторона заикнулась было о проведении вскрытия и прочих полагающихся процедур, но Гумилев заявил, что не станет предъявлять претензий к производителям «Итера» и Пентагону, и те угомонились. Даже раздобыли где-то российский флаг, чтобы накрыть гроб.
– Мистер Гумилефф! – лицо майора пылало от гнева. – У себя дома вы, я знаю, очень богатый человек! Возможно, в Российской Федерации богатые люди могут позволить себе делать все, что угодно, если в силах за это заплатить! Но пилот Камура – мой человек, сэр, а за своих людей я несу ответственность!
– Как и я за своих, мистер Магдоу, – устало произнес Гумилев. Грузовик посигналил; Андрей положил руку на плечо майора и отвел в сторону. Тот покосился, но не сопротивлялся. Магдоу вообще нравился Гумилеву – не лез не в свои дела, относился к обязанностям серьезно, был уважаем подчиненными, да и с русскими довольно быстро нашел общий язык. – У меня погиб боец, ученый был ранен. Мы потеряли транспортное средство – кстати, уничтоженное пулями американского боевого робота-разведчика. Нужно было эвакуироваться, и в сложившихся условиях я не мог выбираться с группой пешком или ждать, пока приедет второй «тигр».
– Я понимаю, сэр, – остывая, произнес Магдоу. – Но хотел бы получить гарантии, что подобное не повторится. Вертолет может использоваться только вне пределов периметра.
– Давайте поступим так, майор, – мягко сказал Гумилев. – Относительно использования вертолета я сам все улажу с губернатором или, если необходимо, с генералом Хардисти, который курирует миссию. Если ваш пилот согласится транспортировать нас на Закрытую Территорию, я отдельно обговорю с ним вопрос оплаты. Если он откажется – пилотировать вертолет будет мистер Решетникофф, который имеет соответствующие документы. Я могу быть вторым пилотом, в России я управлял различными типами вертолетов, у меня шесть штук собственных.
– Если я получу приказ от генерала Хардисти – безусловно, – сдался майор. – Но до того вы сможете выезжать за периметр только на автомобиле.
– Договорились.
Пока они разговаривали, на территорию базы въехала черная автомашина, из которой вылезли федеральные агенты Пол Ковальски и Шон «Буч» Маккормик. Они помахали перед носом дежурного сержанта своими удостоверениями и поспешили навстречу Гумилеву.
– У вас потери?! – с ходу начал Маккормик.
– Откуда вам известно? – спросил Гумилев. Чего-чего, а уж такой информированности ФБР он не ожидал. Сообщил Магдоу? Но они только что сели… Кто-то из персонала? Или, не дай бог, свои?! Нет, «крыс» в группе быть не должно. Это нереально.
– Так что, потери? – повторил вопрос Маккормик.
– Это касается только моей группы, – отрезал Гумилев. – Пока мы не разберемся, я ничего не хочу комментировать.
– Мы не журналисты, сэр, – прищурившись, сказал Ковальски. – Есть определенные вещи…
– …Есть определенные вещи, в которые вы не будете совать свой нос, пока я вам не разрешу сам, или пока мне не прикажет оказывать вам содействие генерал Хардисти! Именно через него я осуществляю все сношения с правительством Североамериканского Альянса, который, бесспорно, вы здесь представляете. Честь имею!
Сказав так, Гумилев пошел было к палаткам, но остановился, обернулся и сказал:
– Сегодня неудачный день для того, чтобы вы тут вертелись. У нас погиб товарищ. Я не угрожаю, я просто вас предупреждаю. Надеюсь, вы читали Достоевского?
Ковальски посмотрел ему вслед и озадаченно спросил у Маккормика:
– Что это он? Про Достоевского?
– Это автор романа, в котором студент убил старуху топором.
– Намек тонкий, – оценил Ковальски. – Ладно, поехали отсюда. Видать, мы и вправду не ко времени.
– Твою мать, как же мне надоела эта работа! – театрально воскликнул, обращаясь к небу, федеральный агент Маккормик.
Вернувшись в палатку, Гумилев подозвал Грищенко и тихо сказал:
– Майор, я понимаю, что сейчас не время, но для вас есть особое задание. Сегодня, когда будем поминать Максима, вы должны напоить Магдоу и подружиться с ним.
– Я же английский знаю плохо, Андрей Львович, – пожаловался Грищенко, не став спрашивать, зачем это понадобилось.
– Неважно.
– А Магдоу не пьет. То есть, возможно, и пьет дома, на День Благодарения или какие там у них праздники типа нашего двадцать третьего февраля… Но на службе ни-ни. Он даже солдат гоняет за пиво, хотя у них вроде разрешено после службы.
– Вот и постарайтесь.
Поминки были, что называется, походными. Сидели в палатке, за составленными вместе столиками. Дербенев был из новых сотрудников СБ, никто не успел с ним близко познакомиться, но в любом случае он – один из них. И он погиб. Каждый ощущал на себе часть вины за смерть Максима, хотя виноват, конечно же, был он сам. Плюс несовершенная система «Итера».
Из членов группы отсутствовал Синцов, который уехал в Твин Фоллз по срочному вызову академика. Американцы притихли, зная, что русские поминают погибшего. База словно вымерла, только Магдоу заглянул, чтобы выразить официальные соболезнования.
– Садитесь с нами, майор, – попросил Гумилев, указывая на свободный стульчик рядом с Грищенко. – У нас не принято вот так зайти и сразу уйти. Нужно проводить человека в последний путь.
– Да, сэр, – Магдоу сел на указанное место и одернул мундир. Грищенко тут же налил ему «Столичной», которую Гумилев специально заказал в Твин Фоллз. Американец хотел было возразить, но Грищенко посмотрел на него так выразительно, что Магдоу тяжело вздохнул и взял стаканчик.
– Ну, за тех, кого с нами нет… – сказал Гумилев. Все встали и, не чокаясь, выпили. Магдоу только пригубил, но Грищенко укоризненно покачал головой – мол, за такой тост нужно до дна.
Магдоу крякнул и выпил.
Гумилев посидел еще немного, поковырялся вилкой в еде, после чего встал и извинился, сославшись на дела.
– Разрешаю продолжать, но в разумных пределах. Мистер Магдоу остается за старшего. Вы не возражаете, майор?
Майор вроде бы возражал, но Грищенко уже дружески обнял его за плечи, другой рукой подливая майору водки.
– Нестор, можно вас на минутку?
– Разумеется, Андрей Львович.
Вместе они вышли из палатки в теплую американскую ночь. Глубокое ночное небо было чистым, ярко сияли звезды, но Гумилев с тоской подумал о том, что звезды здесь не те, совсем не те, что дома. Как там Маруся? С новым питомцем ей, конечно, некогда скучать, но отца котенок не заменит, как ни крути. Хотя в последнем разговоре голос дочки был веселым, Гумилев все равно чувствовал, что Маруся преувеличенно бодрится. Словно чувствует что-то…