Она закрыла глаза и вздрогнула, когда его пальцы проникли еще глубже.
– Не это! – прошипела она. – Боже мой!
На секунду ей захотелось открыть глаза и пронзить его повелительным взглядом, взять дело в свои руки… и такая мысль показалась весьма привлекательной. Но… она стояла на коленях и уже слишком разгорячилась.
Он понял, что она дошла до предела и отказывать ей нельзя.
Внезапно Пенелопа с несказанным облегчением осознала, что ей следует делать, и стала опускаться.
Медленно.
Ощущение плоти, наполнявшей и растягивавшей ее, было восхитительным. Когда он проник не более чем на дюйм, она перевела дыхание и открыла глаза.
Ей нужно было видеть его лицо, пока она вбирает его. Берет.
Она берет мужчину. Не он – ее.
Как трудно было держать глаза открытыми и сосредоточиться на ее лице, когда она намеренно медленно вбирала его, окружая влажным, обжигающим жаром, угрожавшим испепелить его. Сейчас в нем не осталось ничего от хорошо воспитанного джентльмена: его переполняло мощное злорадное торжество, от которого отвердела каждая мышца, а все существо напряглось в жадном предвкушении.
Она. Принадлежит. Ему.
Несмотря на постоянную настороженность, ум и волю, светившиеся в глубине ее темных глаз, несмотря на все, что она думала и что считала, он рассматривал этот момент как явную ее капитуляцию.
Чувственную жертву.
Жертву, которую она приносила его желаниям. Готовность утолить его голод. Его мучительный, непрекращающийся голод.
Он изголодался по ее ласкам. И этот голод рос с каждым днем, а с прошлой ночи просто пожирал его.
Она достигла конца своего долгого скольжения вниз и чуть шевельнулась, прижавшись к нему, чтобы принять всего, до конца.
И тут она улыбнулась.
В полутьме улыбка была окутана тайной. Вечной женской тайной.
Все еще не отрывая от него взгляда, она стала приподниматься.
Барнаби подавил стон и зажмурился, понимая, чего она хочет, чего желает… вот только не знал, хватит ли сил дать это ей.
Он пытался. Пытался заставить свое тело покориться, не дать ему овладеть ситуацией, чтобы она могла свободно набираться нового опыта.
Она приподнялась и снова медленно скользнула вниз, сжимая потаенными мышцами лона его томящуюся плоть.
Ощущение было куда сильнее, чем если бы она ласкала его руками.
Не открывая глаз, он попробовал отсечь все чувства. Но ничего не получилось. Его пальцы почти отчаянно впились в ее бедра. Наверное, останутся синяки… но он точно знал, что она предпочтет любые синяки его главенству. Его возможности ограничить ее свободу исследовать и учиться.
Но и его силы не беспредельны.
Еще немного – и больше он не вытерпит этой сладостной пытки.
Разжав руку, он притянул к себе голову Пенелопы и впился в губы безжалостным поцелуем.
Она не испугалась. Потому что ее изводил тот же голод.
Вопрос главенства внезапно стал не важным.
За все эти годы, во время бесчисленных свиданий, он никогда еще не был охвачен таким жаром. Пламя разгоралось, превращаясь в ревущий прилив потребности, в жадное, отчаянное желание. Желание, в котором они затерялись, оказавшись в клещах страсти.
С которой не могли совладать.
Оба тяжело дышали, льнули друг к другу, целовались так, словно от этого зависела их жизнь.
И тут все и произошло.
Она с криком, приглушенным поцелуем, забилась в экстазе, и он тоже взорвался, теряя остатки разума.
Волна схлынула, оставив его обессиленным, но таким удовлетворенным, как никогда раньше.
Такая же довольная улыбка изогнула ее губы. Она обмякла у него на груди, и он нашел в себе силы сомкнуть руки на ее спине.
Они не знали, сколько просидели вот так. Он держал ее в объятиях, гладя по голове, успокаивая не только ее, но и себя.
Он так и не вышел из нее, погруженный в теплое лоно, и в эти мгновения хотел только одного – провести так весь остаток жизни.
Ощущая всю полноту бытия.
Глава 15
– Эй, Орас! Ты это видел?
Гримсби появился из глубины лавки и прошаркал к двери, близоруко щурясь на Бута, мастера на все руки, который иногда приносил ему безделушки на продажу.
– Ну что тебе?
Бут бросил на прилавок печатное объявление.
– Вот. Видел это сегодня на рынке. Торговцы раздают их всем покупателям. Думаю, тебе стоит знать.
Гримсби, хмурясь, поднес к глазам объявление и стал с трудом разбирать текст. Краска отлила от его лица. Руки задрожали. Он почти уронил листок на прилавок.
– Вижу, ты не в себе, – продолжал Бут, все это время пристально наблюдавший за ним. – Мы с тобой старые приятели, а дружку не грех и помочь, верно?
Гримсби вынудил себя кивнуть:
– Да, Бут, мы действительно друзья. Спасибо тебе. Я, конечно, ничего не знаю об этом.
– Не больше, чем я, Орас. Еще увидимся. Пока.
Гримсби кивнул на прощание, явно думая о чем-то своем. Едва за Бутом закрылась дверь, он снова перечитал объявление и громко позвал Уолли.
Тот с шумом скатился по ступенькам и, оглядев лавку, спросил:
– Что случилось?
– Это.
Гримсби ткнул в листок грязным пальцем и с отвращением пробормотал:
– Кто бы подумал, что спесивый Скотленд чертов Ярд вдруг так заинтересуется ист-эндским отродьем?
Оставив Уолли знакомиться с объявлением, он зашел за прилавок.
– Говорю тебе, тут что-то неладно.
И это тревожило его больше всего. По опыту Гримсби, подобные события, выходившие за границу обычного порядка, к добру не вели.
– Я… – произнес Уолли, выпрямляясь, – прошлой ночью слышал разговоры в кабачке. Не знал, что речь идет именно об этом, но люди спрашивали насчет мальчишек.
Неуверенный тон и бегающие глаза не ускользнули от внимания Гримсби. Глухо зарычав, он схватил парня за ухо и стал безжалостно крутить.
– И что еще ты слышал?!
Уолли от неожиданности взвыл и стал извиваться.
– Ой!
Но Гримсби, не выпуская его, подался ближе:
– Они, случайно, не интересовались, кто в округе может содержать воровскую школу?
Молчание Уолли было достаточно красноречивым.
– Кто-то проговорился? – допрашивал Гримсби едва слышным шепотом.
Уолли попытался качнуть головой, но тут же болезненно сморщился.
– Нет! Никто ничего не сказал. Просто удивлялись, что люди расспрашивают о каких-то мальчишках, вот и все.
Гримсби сделал зверскую гримасу и отпустил парня.
– Иди к мальчишкам.
Настороженно глядя на него и потирая горевшее ухо, Уолли повернулся и побежал наверх.
Гримсби вернулся к прилавку и еще раз просмотрел объявление. Имена и описания его не беспокоили; мальчишки не покидали дома и теперь уже не покинут, разве что по ночам. А в темноте все пострелята выглядят одинаково.