Читать интересную книгу Долгий путь к себе - Владислав Бахревский

— Я позвал вас обговорить одно важное дело.

— Мы готовы идти за тобой хоть в саму преисподню! — воскликнул совсем еще молодой Казы Гирей.

Хан благодарно прикрыл глаза пушистыми ресницами.

— В Бахчисарай приехали казаки. Они взбунтовались против Потоцкого и зовут нас идти на Польшу войной.

— Но разве можно доверять гяурам? — загорячился Казы Гирей.

— Предводитель казаков в заговоре с польским королем. Я давно уже получил известие от верных людей, что этому казаку дадены деньги на постройку судов, на которых казаки должны идти на города Крыма и Турции. Мне доподлинно известно также, что казаки построили всего две лодки и собираются повернуть оружие против своих утеснителей, против польской шляхты. От казаков уже приезжало посольство, и вы знаете, что я его не принял.

Хан замолчал, и тогда заговорил Крым Гирей:

— Я думаю, его надо выслушать.

— Это удивительно: наши заклятые враги предлагают союз. Я не верю им! — закипел Казы Гирей.

— Падишах Ибрагим запретил нам походы на Русь и Польшу. Мне дважды пришлось возвращать мурз из набегов. Тугай-бей собирался в декабре воевать Буданскую землю, а неугомонного Караш-мурзу с пятью тысячами джигитов в январе я вернул из похода на московские украйны. Я остановил мурз не потому, что боюсь гнева падишаха Ибрагима, но у поляков и русских ныне договор. Если в позапрошлом году князь Вишневецкий опоздал перехватить наше войско, то ныне может поспеть вовремя.

— Государь! — Казы Гирей от поразившей его мысли ударил ладонью о ладонь. — Если мы с казаками нападем на Польшу, от союза русских и поляков и следа не останется. Поляки пойдут воевать православную Украину, и православная Москва обязательно вступится за единоверцев.

— Предотвратить нападение казаков на Крым — доброе дело, — сказал калга Крым Гирей. — Но главная польза от союза с казаками в другом. Тугай-бей, Сефирь Газы, Сулешевы — все хотят большой добычи. Запорожские казаки — ключи, их нужно взять. Полные хурджуны вернее клятв. Блеск золота затмит обиды беев и мурз и всю ту распрю, которую мы пережили в прошлом году.

Распря была немалая. Сеймены — постоянная армия хана — ударили челом калге на великого визиря Сефирь Газы. Он-де убавил жалование, иным совсем не дает, добычу делит неправо. Сеймены грозили прийти в Бахчисарай и убить Сефирь Газы. Хан Ислам Гирей поспешил отставить своего ближнего человека от должности, и тот отбыл сначала в Кафу, а потом в Перекоп к Тугай-бею и Караш-мурзе.

Тугай-бей увел недовольных за Перекоп, в степи, захватил стада и табуны, принадлежащие нуреддину, калге и самому хану, возмутил против них сильные ногайские роды.

Под Акмечетью и Карасевом войска Тугай-бея сошлись с войсками хана. У Ислам Гирея были пушки, и он победил. Тугай-бей снова ушел за Перекоп.

И вот тут-то Ислам Гирей показал себя мудрым ханом. Он отправил к восставшим мурзам Сулемшу Сулешева, человека, которому Тугай-бей доверял, и распря была прекращена. Сефирь Газы занял свою прежнюю должность «ближнего человека», а Тугай-бей получил должность перекопского бея.

Все эти события трудного прошлого года вспомнились царствующим братьям, и хан Ислам Гирей, поглядев в глаза Крым Гирею и Казы Гирею, сказал твердо:

— Я приму посольство казаков.

2

Уже три дня Богдан Хмельницкий и его посольство жили в Бахчисарае. Поместили их в голой сакле, кинули им охапку соломы и приставили стражу. Обходились хуже, чем с невольниками. Невольников хоть плохо, но кормят, а здесь одна привилегия — сходить на Чурук-су воды зачерпнуть. Вода в ручье грязная, через весь Бахчисарай течет.

— Терпите! — сказал казакам Богдан в первый день.

— Терпите! — сказал во второй, и на третий день был у него тот же строгий сказ.

Пришли за ними в полдень. Сулемша Сулешев пожаловал, а с ним дворцовые люди. Стали спрашивать, как доехали, как спали.

— Сладко спали, — сказал Богдан по-татарски.

— Ай, сладко! — засмеялся Сулешев и пнул сапогом солому. — Молодец, казак!

Татар было четверо. Троим Богдан дал по два талера, а Сулешеву серебряную чарочку.

— Молодец! — засмеялся татарин. — Хорошо по-нашему говоришь, хорошо обычаи знаешь.

Привели казаков в центр города, к звонкоголосому базару.

Взял их к себе в дом купец из армян Аветик-оглы. Сразу же усадил постояльцев за низенький, с вершок от пола, турецкий стол. Подал гостям вина и зажаренного на вертеле барана.

С Тимоша глаз не сводил, подкладывал самые нежные кусочки.

Когда доброе вино размягчило души и освободило, языки, Аветик-оглы спросил Хмельницкого:

— Отец, зачем ты взял с собою сына в царство, где слово «казак» — самое ненавистное слово?

— Почтенный Аветик-оглы, — ответил хозяину дома Богдан, — если юность моего сына рождает в сердце твоем тревогу и жалость, то кто же измерит боль отцовского сердца? Скажу тебе, почтенный Аветик-оглы: чтобы весь табун прыгнул в пропасть, первым должен кинуться вожак.

— Мне не понять этого, — сказал Аветик-оглы, — но я в полной мере испил чашу одиночества. Я хотел видеть своего сына самым ловким и знающим торговцем и потому брал его с собой во все дальние страны. Однажды мы поехали, как всегда, вдвоем, а вернулся я один.

— Да ниспошлет тебе Господь облегчение! — воскликнул Богдан и опустил голову в тяжкой задумчивости.

Вечером в дом Аветика-оглы явились слуги с подносами и сосудами. Они принесли изысканные блюда и дорогое вино. Следом за столь щедрым подношением прибыл Сефирь Газы.

— Это тебе от меня! — сказал он Хмельницкому.

Богдан поклонился ближнему человеку хана и поблагодарил его, красивых слов не жалея:

— Да восславим, братья-казаки, щедрость и мудрость человека, который взял на себя труд позаботиться о нас, чужестранцах, о бывших своих противниках, которые ныне уповают на союз!

А чтобы слово не стало одним только звуком, Богдан подарил Сефирь Газы серебряную бабу, сработанную весьма искусно и тяжеленькую, фунта на три чистого серебра. Уж видно, в добром каком доме, а то и во дворце прихватила в свое время казачья рука сию безделицу.

Сефирь Газы растаял, как воск. Сразу заговорил о деле. Спросил, какую помощь хотят получить казаки от хана.

Хмельницкий, прежде чем начинать разговоры, показал Сефирь Газы привилеи короля Владислава IV, из которых явствовало, что польский король намерен послать большое казачье войско не только на Крым, но и за море, на Турцию.

— Я делаю вид, что собираю казаков для морского похода, — сказал Хмельницкий, — но заложил всего две «чайки» — отвести полякам глаза. Я пойду с моими людьми на Украину, чтобы навсегда очистить ее от польских панов. Если хан поможет мне войском, весь полон — его.

— Дай мне грамоты короля, — попросил Сефирь Газы.

— Не могу! Я должен сам показать их великому хану.

Казаки получили свободу, но к хану звать их не торопились.

3

Вечером пошли казаки помолиться Богу в Успенский пещерный монастырь.

«Полазить бы по горам!» — думал Тимош, мальчишескими жадными глазами глядя на скалы, окружавшие Бахчисарай со всех сторон.

Было тепло. В кустах звенели птицы, одуванчики уже толпились у белых троп.

Слушали в пещерном храме вечерню, когда к Хмельницкому подошел синеокий монах и не столько сказал, сколько повел глазами:

— Тебя ждут.

Богдан тронул за рукав Тимоша. Тимош пошел за отцом.

— Тебя ждут одного, — сказал монах, когда они вышли из-под сводов пещерного храма.

— Это мой сын, — возразил Хмельницкий.

Монах поколебался, но потом, соглашаясь, опустил веки:

— Пошли.

Тропинка прижималась к скале, плутала в кустарнике — и вдруг выбитые в камне ступени наверх.

— Ступайте! — показал монах рукою на ступени.

Богдан скользнул рукой по поясу, проверяя, на месте ли кинжал. Тимош первым шагнул на каменную ступеньку, и отец заметил, как сын на ходу оправил в голенище рукоятку ножа.

— Не торопись! — сказал Богдан Тимошу. — Я пойду первым.

Лестница оборвалась разом. Они стояли на зеленом плоскогорье. Солнце уже село, и его лучи были как растопыренные пальцы ладони.

Только в следующее мгновение Тимош увидел людей, позвавших отца.

Пятеро стояли в стороне. Один на площадке, углом надвинувшейся на ущелье.

Отец опустился перед этим человеком на колени. Тимош не мешкая последовал примеру отца.

— Поднимись и отвечай мне. Сколько у тебя войска? — спросил человек, которого отец почтил коленопреклонением.

— Великий государь, приветствую тебя, владетеля степей, морей и гор! Не знаю, придется ли тебе по душе мой ответ, но я буду говорить правду. Нынче у меня за Порогами тысяча казаков, через две недели будет две тысячи, еще через две — все три. Но стоит мне пробиться на Украину, в единый день у меня будет сто тысяч.