— Директор Бадер обеспечит вас горючим,― сказал Бадер величественно.― Вы можете нисколько не сомневаться, Леонид.
— Вот и отлично! ― сказал Горбовский.― Дело в том, что я буду предельно осторожен и потому считаю себя вправе взять с собой Сидорова.
Сидоров вскочил. Все посмотрели на него.
— Ну вот и дождался, мальчик,― сказал Диксон.
— Да. Надо дать шанс новичку,― сказал Бадер.
Васэда только улыбнулся, кивая красивой головой. И даже Валькенштейн промолчал, хотя он был недоволен. Валькенштейн не любил героев.
― Это будет справедливо,― сказал Горбовский. Он попятился и, не оглядываясь, с завидной аккуратностью сел на диван.― Пусть идет новичок.― Он улыбнулся и лег.― Готовьте ваши контейнеры, Михаил Альбертович, мы берем вас с собой.
Сидоров сорвался с места и выбежал из кают–компании. Когда он выбежал, Валькенштейн сказал:
— Зря.
— Не будь эгоистом, Марк,― сказал Горбовский лениво.― Парень сидит здесь уже год. А ему всего–то и нужно только, что добыть бактерии из атмосферы.
Валькенштейн покачал головой и сказал:
— Зря. Он герой.
— Это ничего,― сказал Горбовский.― Я теперь вспоминаю, курсанты звали его Атосом. Кроме того, я читал его книжку. Он хороший биолог и не будет шалить. Я тоже когда–то был героем. И ты тоже. И Рю. Верно, Рю?
― Верно, командир,― сказал Васэда.
Горбовский сморщился и погладил плечо.
― Болит,― сказал он жалобным голосом.― Такой ужасный вираж. Да еще против потока. А как твое колено, Марк?
Валькенштейн поднял ногу и несколько раз согнул и разогнул ее. Все внимательно следили за его движениями.
— «Увы мне, чашка на боку»,― сказал он нараспев.
— А вот я вам сейчас массаж,― сказал Диксон и тяжело поднялся.
«Тариэль» двигался по меридиональной орбите и проходил над северным полюсом Владиславы каждые три с половиной часа. К концу цикла планетолет с Горбовский, Валькенштейном и Сидоровым отделился от звездолета и бросился вниз, в самый центр черной спиральной воронки, медленно скручивающейся в оранжевом тумане, который скрывал северный полюс Владиславы.
Сначала все молчали, потом Горбовский сказал:
— Разумеется, они высадились на северном полюсе.
— Кто? ― спросил Сидоров.
— Они,― пояснил Горбовский.― И если они построили где– нибудь свой город, то именно на северном полюсе.
— На том месте, где тогда был северный полюс,― сказал Валькенштейн.
— Да, конечно, на том месте. Как на Марсе.
Сидоров напряженно глядел, как на экране стремительно раз летаются из какого–то центра оранжевые зерна и черные пятна. Затем это движение замедлилось. «Скиф–Алеф» тормозил. Теперь он спускался вертикально.
— Но они могли сесть и на южном полюсе,― сказал Валькенштейн.
— Могли,― согласился Горбовский.
Сидоров подумал, что, если Горбовский не найдет поселения чужеземцев у северного полюса, он так же методически будет копаться у южного, а потом, если не найдет у южного, будет вылизывать всю планету, пока не найдет. Ему даже стало жалко Горбовского и его товарищей. Особенно его товарищей.
— Михаил Альбертович,― позвал вдруг Горбовский.
— Да? ― отозвался Сидоров.
— Михаил Альбертович, вы когда–нибудь видели, как танцуют эльфы?
— Эльфы? ― удивился Сидоров.
Он оглянулся. Горбовский сидел вполоборота к нему и косил на него нечестивым глазом. Валькенштейн сидел спиной к Сидорову.
— Эльфы? ― спросил Сидоров.― Какие эльфы?
— С крылышками. Знаете, такие…― Горбовский отнял руку от клавиш управления и неопределенно пошевелил пальцами.― Не видели? Жаль. Я вот тоже не видел. И Марк тоже, и никто не видел. А интересно было бы посмотреть, правда?
— Несомненно,― сухо сказал Сидоров.
— Леонид Андреевич,― сказал Валькенштейн.― А почему они не демонтировали оболочки станций?
— Им это было не нужно,― сказал Горбовский.
— Это не экономно,― сказал Валькенштейн.
— Значит, они были не экономны.
— Расточительные разведчики,― сказал Валькенштейн и замолчал.
Планетолет тряхнуло.
― Взяли, Марк,― сказал Горбовский незнакомым голосом.
И планетолет начало ужасно трясти. Просто невозможно было представить, что можно вынести такую тряску. «Скиф–Алеф» вошел в атмосферу, где ревели бешеные горизонтальные потоки, таща за собой длинные черные полосы кристаллической пыли, где сейчас же ослепли локаторы, где в плотном оранжевом тумане носились молнии невиданной силы. Здесь мощные, совершенно необъяснимые всплески магнитного поля сбивали приборы и расщепляли плазмовый шнур в реакторе фотонных ракет. Фотонные ракеты здесь не годились, но и первоклассному атомному планетолету «Скиф–Алеф» тоже приходилось несладко.
Впрочем, в рубке было тихо. Перед пультом скорчился Горбовский, примотанный к креслу ремнями. Черные волосы падали ему на глаза, при каждом толчке он скалил зубы. Толчки следовали непрерывно, и казалось, что он смеется. Но это был не смех. Сидоров никогда не предполагал, что Горбовский может быть таким ― не странным, а каким–то чужим. Горбовский был похож на дьявола. Валькенштейн тоже был похож на дьявола. Он висел, раскорячившись, над пультом атмосферных фиксаторов, дергая вытянутой шеей. Было удивительно тихо. Но стрелки приборов, зеленые зигзаги и пятна на флюоресцентных экранах, черные и оранжевые пятна на экранах перископа ― все металось и кружилось в веселой пляске, и пол дергался из стороны в сторону, как укороченный маятник, и потолок дергался, падал и снова подскакивал.
— Киберштурман,― хрипло сказал Валькенштейн.
— Рано,― сказал Горбовский и снова оскалился.
— Сносит… Много пыли.
― Рано, черт,― сказал Горбовский.― Иду к полюсу.
Ответа Валькенштейна Сидоров не услышал, потому что заработала экспресс–лаборатория. Вспыхнула сигнальная лампа, и под прозрачной пластмассовой пластинкой поползла лента записи. «Ага!» ― закричал Сидоров. За бортом был белок. Живая протоплазма. Ее было много и с каждой секундой становилось все больше. «Что же это?» ― сказал Сидоров. Самописцу не хватило ширины ленты, и прибор автоматически переключился на нулевой уровень. Затем сигнальная лампа погасла, и лента остановилась. Сидоров зарычал, сорвал заводскую пломбу и обеими руками залез в механизм прибора. Он хорошо знал этот прибор, он сам принимал участие в его конструировании и не мог понять, что разладилось. С огромным напряжением, стараясь сохранить равновесие, Сидоров ощупывал блоки печатных схем. Они могли расколоться от толчков. Он совсем забыл об этом. Они двадцать раз могли расколоться во время прошлых поисков. «Только бы они не раскололись,― думал он.― Только бы они остались целы». Корабль трясло невыносимо, и Сидоров несколько раз ударился лбом о пластмассовую панель. Один раз он ударился переносицей и на некоторое время совсем ослеп от слез. Блоки, по–видимому, были целы. Тут «Скиф–Алеф» круто лег на борт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});