…Оно обладало дьявольской мощью, и высокие цели переставали являться недоступными! Но я оказывался проклят, исполнив свою волю, и всегда моей наградой становилось не что — то диковинное и редкое, но лишь совершенно заурядное изваяние — обыкновенная женщина. И всегда на каком — нибудь дождливом рассвете я с отвращением уходил от себя и от пресыщенной глупости, что жаждала таких сокровищ, которые, когда ими обладаешь, ни в чем не кажутся волшебными и обладание которыми оставляет их достаточно привлекательными, но лишенными милого колдовства…
…Нет, Слото-Виепус, нет. Мужчины созданы так, что желают соединиться с той или иной женщиной, и, более того, они созданы так, что, соединяясь с женщиной, они не удовлетворяют своего желания. И в этой игре нет победителей, поскольку концом любви для всех (кроме тех счастливчиков, чья любовь не отплачена) всегда оказывается тошнотворное отвращение и презрение к себе, которое мудрецы переживают молча и не говорят об этом, как говорю сейчас я под воздействием твоего милого колдовства.
Тут Слото-Виепус, слегка улыбнувшись, сказал:
— И однако, бедный Мануэль, мне рассказывали, что нет более образцового супруга.
— Я к ней привык, — мрачно ответил Мануэль, — и полагаю, что, если ее вновь у меня заберут, я вновь попытаюсь ее вернуть. И я не люблю ранить ее бедное глупое сердечко, переча ее глупым идеям. И, кроме того, я ее немного боюсь, поскольку она всегда способна поставить меня в неловкое положение. И самое главное, конечно же, герою такой знаменитой любовной истории, какой стала наша благодаря этим проклятым поэтам, повсюду слагающим стихи о моей верности и преданности, приходится соблюдать внешние приличия. Поэтому я как — то проживаю каждый день, ни разу внимательно не прислушавшись к нескончаемому потоку ее речей. Но я часто гадаю — и уверен, гадают все мужья, — зачем Небеса создали существо настолько скучное, безумно тупое и упрямое. А когда я задумываюсь о том, что остаток жизни это существо будет постоянно рядом со мной, я обычно выхожу и кого — нибудь убиваю. Потом возвращаюсь, поскольку она знает, какие горячие бутерброды мне нравятся.
— На оборот, дорогой Мануэль, ты должен уйти от этой женщины, которая тебя не понимает…
— Да, — сказал Мануэль с печальной убежденностью, — отсюда все неприятности.
— И ты должен уйти со мной, абсолютно тебя понимающим. И мы будем повсюду путешествовать, так что сможем увидеть пределы этого мира и их оценить.
— Ты меня искушаешь, Слото-Виепус, старым, неумирающим желанием, и ты наложил на меня сильные чары, но нет, я не могу с тобой уйти.
Ладонь Слото-Виепуса ласково сжала руку Мануэля. Мануэль сказал:
— Я пойду с тобой. Но что станет с женщиной и ребенком, которых я оставлю и у которых здесь нет друзей?
— Верно. Не будет никого, чтоб присмотреть за ними, и они погибнут в страданиях. Это неважно, но, вероятно, в целом для тебя было бы лучше убить их, прежде чем мы отбудем с Саргилла.
— Хорошо, — сказал Мануэль. — Я это сделаю, но ты должен подняться со мной наверх, ибо я не могу не видеть тебя.
Тут Слото-Виепус широко улыбнулся, и блеснули его зубы.
— Я теперь не оставлю тебя до самой твоей смерти.
Глава XXX
Прощание с Фрайдис
Они вдвоем поднялись наверх в комнату с алыми шторами и золоченой кроватью, на которой спала жена дона Мануэля Ниафер, а рядом на столике должным образом были разложены семь разных плодов. Мануэль вынул кинжал. Ниафер повернулась во сне, так что казалось, сама подставляет округлую шею под поднятый нож. Мануэль заметил насыщенное цветовое пятно с другой стороны золоченой кровати — там сидела королева Фрайдис, а у нее на коленях лежала голенькая новорожденная девочка.
Фрайдис встала, прижав ребенка к груди, и улыбнулась. Так мог улыбаться бес, придумав какую — то новую муку для пропащих душ, но лицо прекрасной женщины не должно быть настолько жестоко. Затем эта злобная радость сошла с лица Фрайдис. Она окунула пальцы в купель с водой, в которой мыла ребенка, и кончиками пальцев начертала на лобике ребенка крест.
Фрайдис сказала:
— Мелицента, я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Слото-Виепус стремглав бросился к камину, крича на бегу:
— Грош, грош, два гроша, полтора гроша и полгроша!
При этом зове пламя выкинуло высокие языки, и Слото-Виепус вошел в огонь, раздвинув его, словно портьеры, и мгновенно пламя спало и стало таким, как и прежде. Руки Фрайдис уже ловко двигались в Сонном Колдовстве, поэтому Ниафер не шевельнулась.
Сегодня Фрайдис была одета в ослепительное платье цвета пламени, а ее волосы сдерживал обруч из сверкающей меди.
Мануэль выронил кинжал, и его острие вонзилось в пол: оружие стояло прямо, слегка подрагивая. Но Мануэля с минуту трясло намного страшнее, чем трясся кинжал. Можно даже сказать, что он корчился в судорогах от ужаса и отвращения к себе. Какое — то время он находился в таком состоянии, переводя взгляд с безмятежно спящей госпожи Ниафер на загадочно улыбающуюся огненную Фрайдис, а потом к Мануэлю вернулось прежнее самообладание.
— Нарушитель всех клятв, — сказала Фрайдис, — знайте, что Слото-Виепус — язычник и может процветать только среди тех, чья любовь отдана некрещеным. Таким образом, он не мог появиться на Саргилле до прибытия этой маленькой язычницы, которую я только что сделала христианкой. Теперь у нас здесь только христианские ужасы, и ваша судьба снова в моих руках.
Дон Мануэль выглядел удрученным.
— Фрайдис, — сказал он, — вы спасли меня от совершения весьма неподобающего поступка. Еще мгновение, и я бы убил жену и ребенка из — за неодолимой магии Слото-Виепуса.
Фрайдис же сказала, по — прежнему загадочно улыбаясь по какой — то таинственной причине:
— На самом деле не рассказать, в какие глупости и беды втянул бы вас Слото-Виепус. Ибо вы сделали ему ноги разной длины, и он не мог простить вам своей хромоты.
— Это существо — сущий дьявол, — сказал Мануэль. — И это — фигура, которую я мечтал сотворить, дитя моих долгих грез и трудов; это существо, которое я задумывал более восхитительным и значительным, чем серые люди, которых встречал на городских улицах, лесных тропинках и во дворцах! Несомненно, я выпустил на волю страшное создание, которым вообще не могу управлять.
— Это существо — вы в молодости, седой Мануэль. У вас были привлекательность, ум и отвага, и вы их отдали этому образу, смело слепив его по воле своей гордой юности и по подобию своей гордой юности. Но человеческой жалости и постоянства в любви у вас тогда не было, и вы не могли отдать их ни вашим собратьям, ни прекрасной фигуре, которую создали, ни мне. Поэтому вы изумились, увидев, какими вы сделали Слото-Виепуса и меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});