тратился, рупь почти.
— Квасу мне принеси. Холодного. Будешь надоедать, ничего не дам. Быстро!
Ага, метнулся молнией. Сочувствие к болезному барину проявляет.
Сижу, пью квас, никого не трогаю. Был бы примус, чинил, а так — письма перебираю. Вдруг дверь открылась, и новый приступ подлой гиперакузии накрыл меня. Что ж так громко? Вот только проходить вроде начало, и нате.
— Кто главный? — завопила дамочка весьма серьезного возраста.
Судя по платью и прочим приметам — не меньше чем на жену действительного статского тянет. Если оставить только вопли — максимум на торговку семечками на привокзальной площади. Полновата, нос картошкой, глаза злые. Вот сейчас рот откроет, и расскажет про наркоманов и проституток. Бабка у подъезда, только одета богаче.
— Я главный, — встал я навстречу. — Доктор медицины Баталов, к вашим услугам. Проходите, присаживайтесь, мадам…
— Третьякова Лидия Гавриловна, — торжественно объявила себя пришедшая. — Вдова товарища министра земледелия и государственных имуществ!
— Какое у вас ко мне дело, госпожа Третьякова?
— Я проживаю в этом доме, во второй квартире!
— Очень приятно, соседи, значит. Я в седьмой.
— Кто вас хоть пустил? У нас тут только пристойные люди проживают!
Ничего у нее заходцы с самого начала. С трудом сдержался:
— Вот так вышло, что пустили. Чем могу быть полезен?
— Я требую, чтобы вы освободили наш дом от своего присутствия!
Ого, да тут опасная общественница. Делать ей нечего, вот энергию и направляет на всякие непотребства. Даже разговаривает с традиционно летящими изо рта брызгами.
Та самая похмельная астенизация привела меня в состояние легкого пофигизма и желания слегка похулиганить. Главное, чтобы жертва сама отрезала себе пути к отступлению. А то сейчас обрисуй ей весь расклад, скажет, что поздравить зашла.
— Вы банда жуликов! Я требую, чтобы вы убрались из нашего дома! Как тут тихо и спокойно было! Развели содом и гоморру! Заразу в дом тащите! Я это так не оставлю! Сейчас же напишу жалобу в полицию! И домовладельцу! Да я до Его Величества дойду!
— С полицией не знаю, вам придется самостоятельно разбираться. Домовладельцу? Слушаю вас. Потому что дом приобретен мною. Что касаемо Его Императорского величества, то не далее, как вчера император вручил мне орден, в том числе и за эту нашу работу.
Я погладил крестик награды, на который до сих пор вдова товарища министра не обращала внимания. Впрочем, сейчас ее тревожило другое. Похоже, типичный приступ «медвежьей болезни». Очень уж громко заурчало у нее в животе после слов о милости с самого верху. Она что-то пробормотала, уже на ходу, и ринулась вон. На первый раз прощу, а будет кровь портить — так у меня рычагов давления на нее гораздо больше.
Выбегая, не в меру ретивая соседка чуть не сбила с ног следующую посетительницу. Нет, решительно надо пресекать эту вольницу. Посадить какого-нибудь цербера, чтобы не мешали рисовать вензеля на конвертах входящей корреспонденции. Когда приеду из Германии, пусть меня встречает секретарь, как у всех нормальных руководителей. Все, решено. Вызову Должикова.
— Здравствуйте, Евгений Александрович, — поприветствовала меня стоящая на пороге дама.
— Госпожа Бестужева! Проходите! Сейчас прикажу подать… Вам чай? Кофе?
Я и вправду был рад ее видеть. Красавицей не стала, но нос под вуалью смотрится вполне пристойно, и лицо не выглядит таким перекошенным. Живой символ нашей нынешней работы. Тот самый камешек, повлекший за собой лавину. Блин, интоксикация до добра не доводит, я уже думаю как персонаж третьесортного романчика.
— Нет, ничего не надо. Я к вам заходила на днях, но не застала. Вот сегодня повезло.
— Какими судьбами?
— Была в Петербурге, услышала про вашу больницу, и приехала сдать анализ.
— Конечно, сейчас я распоряжусь.
— Вы меня неправильно поняли, Евгений Александрович. Я уже сдала кровь. Приезжала за ответом.
— И? Каков результат? — спросил я.
Хотя вопрос риторический. Судя по улыбке и розовым щекам, всё в порядке. Уж я не знаю, что там делал Дмитрий Леонидович, но ему удалось почти на коленке сотворить какое-то подобие реакции Вассермана. Какая-то бычья кровь обрабатывалась, с чем-то реагировала. Я не специалист, понимать перестал почти сразу. Но метод работал, хотя Романовский отзывался об анализе весьма презрительно, мол, только нужда заставила выпустить в свет такой несовершенный продукт.
— Отрицательный, — Антонина Григорьевна даже полезла в сумочку, дабы продемонстрировать мне бланк.
— Я вас поздравляю! — обрадовался не сказать как — Позвольте, я познакомлю вас с господином Романовским, который открыл возбудителя болезни, и вместе со мной разрабатывал лечение.
— Даже не знаю, стоит ли, — смутилась Бестужева.
— Кузьма! — крикнул я. — Пригласи Дмитрия Леонидовича!
С Романовским мы вчера виделись после награждения, но он только поздравил, и сразу вернулся сюда, на Моховую.
— А пока позвольте мне поблагодарить вас за спасение моей жизни, — торжественно произнесла Антонина Григорьевна, доставая из сумочки конверт. — Здесь чек. Я жертвую эти деньги на ваши дальнейшие изыскания. И не вздумайте отказываться. Это от чистого сердца, — и вдруг расплакалась. — Не обращайте внимания, — отмахнулась она, вытирая слезы. — Просто я так рада, вы не можете представить.
Не знаю кто и как, а я не в том положении, чтобы отказываться от пожертвований. Мечта про миллион обезьян-лаборантов пока таковой и остается.
— Благодарю вас, — я встал, и принял конверт с легким полупоклоном. — Щедрый дар, — добавил, когда достал чек на пять тысяч из конверта.
— Евгений Александрович? — заглянул в кабинет мой компаньон. — Вы заняты? Я позже зайду.
— Нет, заходите. Антонина Григорьевна, позвольте представить вам Дмитрия Леонидовича Романовского, выдающегося ученого, открывшего тот самый микроорганизм. Госпожа Бестужева — наш пациент номер один.
— Наслышан, мадам. Рад знакомству.
Надо потренироваться вот так авантажно шевелить усами. Все встречные дамы мои, если смогу повторить это движение.
* * *