Читать интересную книгу И пусть вращается прекрасный мир - Колум Маккэнн

Поезд содрогается, и он невозмутимо ставит ладони на каждый из двух вагонов, чтобы удержаться в равновесии. Те начинают разгон, но затем резко тормозят, скрежещут колесами, и его бросает вбок, плечо принимает всю тяжесть удара, а нога врезается в цепи. Он быстро проверяет фотоаппарат. Ништяк. Без проблем. Вот и он, самый обожаемый момент. Полная остановка. В туннеле, уже недалеко от платформы, но пока еще в темноте. Он нащупывает пальцами металлическую кромку двери. Выпрямившись, прислоняется к ней.

Бесстрастность. Покой. Темнота туннеля вокруг. Между Фултоном и Уолл-стрит. Все пиджаки и прически готовятся высыпать из вагонов.

Машинист вырубил мотор, и как же он любит эти секунды тишины — они позволяют хорошенько осмотреть стены. Бросает быстрый взгляд внутрь вагона, чтобы убедиться: копов нет. Ставит ногу на цепь и рывком заскакивает на нее, хватается за оконечность крыши, подтягивается одной рукой. Если залезть на вагон, можно будет пощупать круглый свод туннеля — вот где бы кинуть тэг! — но он просто держится за край, озираясь по сторонам. Какие-то белые и красные значки на стенах, где туннель начинает загибаться, парочка сернисто-желтых огней вдалеке.

Он ждет, чтобы глаза привыкли к темноте, чтобы погасли искры на сетчатке. По всему составу, до самого конца, узкие цветные полоски тянутся со стен на крышу, где окончательно теряют четкость. И только на стенах пусто. Настоящая Антарктика, куда не ступала нога тэггера. А чего он ждал? Навряд ли в центре города можно встретить нормальных райтеров. Хотя как знать. Это был бы просто гениальный ход. Веское слово. Попробуйте-ка замазать, говнюки.

Он чувствует, как под ногами вздрагивают цепи, — первое предупреждение о скорой отправке — и крепче сжимает пальцы на краю крыши. Еще никто из бомберов не работал на потолке. Нехоженая зона. Вот бы самому начать движуху, распахать новое поле. Он бросает еще один взгляд вдоль вагонов и привстает на цыпочки. Там, в дальнем конце туннеля, на восточной стене виднеется какое-то пятно, похожее на краску, что-то быстрое и вытянутое, с красноватыми штрихами вокруг серебра. То ли P, то ли R, а может, и 8. Облака и языки пламени. Ему бы быстренько проскочить через все вагоны, огибая мертвых и спящих — и подойти поближе к стене, разобрать тэг, но как раз в этот миг состав дергается вторично, и это последнее предупреждение, ему ли не знать, так что он спрыгивает вниз, на площадку, и растопыривает руки. Пока стучат колеса, он жадно крутит в уме увиденный фрагмент, сравнивает со всеми старыми тэгами, которые встречал в других участках туннелей, и решает: это нечто совершенно новое, ну точно же, — и в восторге потрясает кулаком: йес! Кто-то приехал в центр и оставил тут самый первый тэг.

Через какие-то секунды состав выползает под тусклые лампы станции на Уолл-стрит, двери с шипением едут в стороны, но его глаза закрыты: он помечает новый тэг на мысленной карте, его высоту, цвет, глубину, пытается сообразить, где тот расположен, чтобы потом, по дороге домой, увидеть его опять, завладеть им, сфотографировать, забрать себе.

Статические щелчки переносной рации. Приближаются. Он высовывает голову. Копы! Семенят с дальнего края платформы. Конечно, они его видели. Хотят снять с поезда и оштрафовать. Целых четверо, ремни на животах трясутся. Он отодвигает створку двери вагона и, пригнувшись, забирается внутрь. С тоской ждет хлопка тяжелой ладонью по плечу. Ничего. Он откидывается на прохладный металл двери. Успевает заметить, как копы выбегают за турникеты. Спешат будто на пожар. И все четверо бренчат на бегу: наручники, пушки, дубинки, блокноты, фонарики… что там еще. Кто-то обчистил банк, решает он. Кто-то пошел и обчистил банк.

Он бочком выдирается из закрывшихся было дверей, держа фотокамеру на отлете, чтобы не стукнуть. Двери злобно шипят за спиной. Размашистым, пружинящим шагом — сквозь турникеты и вверх по ступеням. К черту парикмахерскую! Ирвин подождет.

Вызывает Запад

Уже далеко за полночь, лампы дневного света то и дело моргают. Расслабляемся, оторвавшись от работы над графикой. Деннис гоняет софтовый «блю-бокс»[100] через PDP-10, нащупывая подходящие линии.

Сегодня мы висим вчетвером: Деннис, Гарет, Комптон и я. Деннис у нас самый старый, вот-вот тридцатник стукнет. Под настроение мы зовем его Дед: он пару раз уже сгонял во Вьетнам и обратно. Комптон выпускался из Калифорнийского университета в Дэвисе. Гарет, наверное, уже лет десять как программирует. А мне восемнадцать, но все зовут меня Малышом. Я торчу в институте с двенадцати лет.

— Сколько звонков, парни? — спрашивает Комптон.

— Три, — говорит Деннис, будто наша затея ему уже опостылела.

— Двадцать, — говорит Гарет.

— Восемь, — говорю я.

Комптон бросает на меня удивленный взгляд.

— А Малыш-то разговаривает! — поражается он.

И то верно, чаще за меня говорят мои программы.

Так уж заведено — с тех самых пор, как в далеком шестьдесят восьмом я забрался в подвальный этаж института. Я прогуливал школу, обычный сопляк в коротких штанишках и с разбитыми очками на носу. Компьютер выплевывал длинную змею телетайпной ленты, и ребята за пультом разрешили мне посмотреть. А на следующее утро нашли меня спящим на институтском крыльце. «Эй, вы гляньте, это ж Малыш!»

Теперь я сижу здесь битые сутки, каждый божий день, — по правде говоря, я лучший программист, какой у них только есть, это ведь я прописал все патчи для нашего «блю-бокса».

Трубку берут с девятого звонка, и Комптон хлопает меня по плечу, склоняется над микрофоном и мурлычет скороговоркой, чтобы не спугнуть человека на другом конце линии:

— Привет! Только не вешайте трубку, с вами говорит Комптон.

— Что, извините?

— Говорит Комптон, кто на связи?

— Это телефон-автомат.

— Не вешайте трубку.

— Но это телефон-автомат, сэр.

— Кто говорит?

— А какой номер вам нужен?

— Я попал в Нью-Йорк, правильно?

— Послушайте, мне сейчас некогда…

— Вы находитесь вблизи от Всемирного торгового центра?

— Да, приятель, но я…

— Не вешайте трубку.

— Вы, должно быть, ошиблись номером.

Связь оборвана. Комптон тычет в клавиатуру, оживает «быстрый набор», и трубку снимают на тринадцатом звонке.

— Пожалуйста, не вешайте трубку. Я звоню из Калифорнии.

— Чего?

— Вы случайно не стоите рядом с Всемирным торговым центром?

— Поцелуй меня в зад.

Мы слышим сдавленный смех — и трубка падает на рычаг. Комптон пулеметной очередью набирает шесть цифр, ждет.

— Здравствуйте, сэр!

— Да?

— Сэр, вы находитесь в городе Нью-Йорке, в центре?

— А кто говорит?

— Поднимите голову к небу, если вам не трудно.

— Очень смешно, ха-ха.

Линия опять отрубается.

— Здравствуйте, мэм.

— Боюсь, вы набрали неверный номер.

— Алло! Только не вешайте трубку.

— Извините, сэр, но мне нужно спешить.

— Прошу прощения…

— Перезвоните оператору, пожалуйста.

— Да чтоб меня! — говорит Комптон, когда она отключается.

Мы начинаем соображать, не пора ли сворачиваться, чтобы вернуться к прерванным трудам. Сейчас то ли четыре, то ли пять часов утра, скоро вылезет солнце. Думаю, захоти мы, можно было бы разойтись по домам и славно всхрапнуть на подушках, вместо того чтобы каждому завалиться под свой стол, как тут принято. Коробки из пиццерии под головой, спальные мешки вперемешку с проводами.

Но Комптон упрямо жмет клавишу ввода.

Мы сплошь и рядом развлекаемся таким образом: запускаем «блю-бокс», чтобы дозвониться до службы «Набери-Диск» в Лондоне,[101] например, или узнать прогноз погоды у милой девушки в Мельбурне, или послушать «говорящие часы» в Токио, или набрать номер телефонной будки на Шетландских островах — просто хохмы ради, чтобы снять напряг после долгих часов программирования. Мы петляем, заметаем следы, громоздим соединения, направляем и перенаправляем вызовы, чтобы никто не сумел нас накрыть. Проникаем в систему по коду 800,[102] чтобы не пришлось бросать монетку: «Хертц», «Эйвис»,[103] «Сони» и даже армейский вербовочный пункт в Виргинии. Гарет хохотал как безумный: его комиссовали после Вьетнама с определением «4F».[104] Даже Деннис, не снимавший футболку Смерть идет с Запада с той поры, как сам вернулся с войны, веселился на всю катушку.

Как-то ночью нечем было заняться, так что мы взломали базу секретных кодов для срочного доступа к президенту, а потом набрали номер Белого дома. Мы провели звонок через Москву, просто по приколу. Деннис говорит: «У меня срочное сообщение для президента» — и выпаливает кодовую фразу. «Минутку, сэр», — говорит телефонистка. Мы чуть штаны не обмочили. Прошли еще двух операторов, нас вот-вот должны были соединить с самим Никсоном, только Деннис чего-то струхнул и говорит парню: «Передайте президенту, у нас в Пало-Альто кончилась туалетная бумага». От смеха мы едва не полопались, хотя потом еще долго шугались при стуке в дверь. В итоге обратили это в шутку: парень, доставлявший нам пиццу, получил кодовое имя «Секретный агент Номер Один».