к товарищу Смушко и в память о том, что он для нас сделал, мы согласились взять конфискованный опиум на хранение, хотя, как вы понимаете, это совсем не наш профиль, – сказал Тарасов.
– Покажите, где намереваетесь его хранить.
Мы миновали конторки, за которыми сидели барышни, которые с интересом посматривали в нашу сторону.
– Работайте, девушки, не отвлекайтесь, – обратился к ним Тарасов. Он подвёл нас к массивным дверям, спрятанным в глубине коридора, отпер и первым шагнул внутрь.
– Осторожно, товарищи. Тут очень низкий потолок.
Зажглась электрическая лампочка.
– Вот, пожалуйста, – поведал Тарасов. – Я прикинул по площади – тут будет в самый раз. Должно поместиться. Когда собираетесь перевозить опиум?
– Сегодня, – ответил Мишка. – И да, на время хранения товара, мы заменим вашего сторожа нашим человеком. Возможно, увеличим количество людей, оставляемых на ночь. Вы не беспокойтесь – это будут проверенные товарищи, за каждого из которых ручается лично товарищ Смушко.
– Как будет угодно, – кивнул без особого удовольствия Тарасов. – Я распорядился оказывать уголовному розыску всяческое содействие. Если возникнут какие-то трения с нашими сотрудниками – сообщите мне, я быстро улажу.
– Благодарю вас за высокую революционную сознательность, товарищ Тарасов, – искренне сказал Миша.
– Я член партии большевиков с десятого года, – гордо сказал Тарасов. – Это моя обязанность.
После осмотра помещения и выяснения всех деталей снова вернулись в операционный зал. Я не смог удержать любопытного взора и стал осторожно посматривать на работавших в банке барышень.
Тут уж ничего не попишешь: мой разум попал в молодое тело, а молодости свойственен повышенный интерес к противоположному полу.
Но, какими бы миловидными не были личики этих девочек, ни одна из них не в силах заменить мне слишком рано ушедшую из жизни любимую, вдруг с тоской понял я.
Сколько лет прошло с её раннего ухода, а я не в силах забыть её и то, что нас связывало.
Оказавшись в новом времени и новом теле, я всё равно остался тем самым Георгием Побединым, который остаток жизни проходил в однолюбах. Изменится ли что-то теперь?
Не знаю.
Но пока я не хочу ничего менять.
Товарищу Тарасову было нужно срочно ехать по своим делам, но он всё же подкинул нас до губрозыска, напоследок пожелав удачи.
Гибер выслушал наш доклад.
– Значит, говорите, место хорошее?
– Да. Внутри банка можно роту спрятать – никто не заметит, – подтвердил я.
– Роту нам никто не даст, – хмыкнул он.
– Боюсь, в нашем распоряжении совсем немного народа.
– А что такое, товарищ Гибер?
– Левашов слишком часто уходил от нас. Есть обоснованные подозрения, что у него есть свои источники либо в губрозыске, либо в милиции. Вычислить, к глубокому сожалению, пока не получилось. Вызвать товарищей из других городов, которые бы точно не были связаны с Левашовым, не получится. Поэтому будем обходиться исключительно своими силами, а тех, в ком уверенность сто процентов, не так уж и много. Любая утечка на сторону приведёт к срыву операции, товарищи, – объяснил расклад бригадир.
– И на кого тогда мы сможем рассчитывать?
– Только на сотрудников первой и второй бригад, меньше десяти человек.
– Но ведь у Левашова около тридцати сабель, – заметил я.
– Так и есть, Быстров. Это значит, что на каждого из нас будет приходиться по три бандита, – как уж слишком оптимистично, на мой взгляд, сказал Гибер.
– Тогда может устроим грабителям весёленькую жизнь? Заложим внутри фугасы, можно даже растяжки поставить, – я вспомнил увиденную в руках Полундры гранату.
Как выяснилось позднее, это была предтеча знаменитой «лимонки» – французская граната F-1, которая состояла на массовом вооружении сначала русской, а теперь и Красной армии.
– Какие растяжки? – не понял Гибер, и я вкратце объяснил идею.
Уловив суть, бригадир отрицательно покачал головой.
– Не пойдёт, Быстров. Во-первых, кто нам позволит взрывать действующее советское учреждение, особенно такое важное, как Госбанк. Во-вторых, у нас просто нет в распоряжении специалистов, которые могли сейчас установить и фугасы, и эти твои, как их… растяжки. Здесь надо связываться с инженерными войсками, договариваться – а у нас на это просто нет времени. Да и не забывай, что отделение банка будет днём работать – значит, придётся минировать его ночью, а утром снова разминировать. Слишком хлопотно.
– Тогда как будем брать банду?
– Дадим им взять то, что нужно, и возьмём на выходе. Есть местечко, где можно скрытно поставить пулемёт – он отсечёт им дорогу назад в банк, и они не смогут там забаррикадироваться. Пространство открытое, накроем кинжальным огнём с нескольких сторон. Левашова желательно оставить в живых, а вот его дружков кладём на месте – за это с нас никто стружку не снимет.
– Да, но как же сторож в банке? – справедливо заметил я.
– В банке есть запасный выход? – прищурился Гибер.
– Есть.
– Ну вот пусть сторож, как только поймёт, что банк грабят, сразу сматывает удочки и уносит ноги через запасный выход, не вступая в бой.
– А бандитов этот факт не смутит?
– Вряд ли. Они же по себе всё меряют – решат, что сторож струсил, – ответил Гибер. – Понятно, – сказал я. – Брать на выходе – так на выходе. Есть соображения, когда Левашов решится на дело?
– Мы с товарищем Смушко прикинули: о том, что опиум находится в банке Левашов узнает уже сегодня, где-то под вечер. Будет уже поздно, вряд ли он сразу ринется брать банк. Отправка груза назначена на утро послезавтра, так что уверен – завтрашняя ночь будет решающей, – подытожил Гибер.
Он так посмотрел на нас, что мне невольно вспомнился отец. Только спустя годы до меня дошло, какая суровая, но при этом именно ласка была в его взоре. И как мне этого порой не хватало и продолжает не хватать.
– Будьте готовы, товарищи. Придётся нелегко!
Глава 30
– А кому щаз легко, – вдруг сказал Мишка.
– Что? – встрепенулся я.
– Ничего. Ты же сам так пару раз говорил, – удивился моей реакции Мишка.
– А, ну да, – успокоился я.
Мне не всегда удавалось, что называется «фильтровать базар». Нет-нет, да в речи проскакивали какие-нибудь жаргонизмы из моего прошлого. А поскольку эти штуки бывают по-настоящему заразными (или как говорили у нас «вирусными»), неудивительно, что иногда эти фразочки вставляли в свою речь те, с кем я часто общался.
День оказался достаточно рутинный: нас, конечно, дёргали, но без особого фанатизма.
Когда стукнуло шесть вечера, Гибер отпустил нас домой. Перевозкой опиума и его охраной занимались парни из второй бригады, первую пока трогать не стали.
Смушко таки вкатил Чалому десять суток ареста для профилактики, но, когда выяснилось,