– ее имя в списке авторов было обведено ручкой. Все относилось к системе Командной Надежности.
– Я ничего не знаю про КОН, – сказала Эверидж, предполагая, что он либо шпион, либо контрразведчик-провокатор. – Я уволилась раньше, чем что-либо вышло за пределы чистой теории.
– Вы уволились до того, как появился действующий образец, – сказал Баском, – но вы работали над первыми функциональными макетами. А насчет того, будто вы ничего не знаете… если я правильно прочел статьи, вы внесли большой вклад в разработку.
– Вы сотрудник «Вектаррей»? Я не вернусь. Извините.
– Я ни на кого не работаю, – терпеливо сказал Баском. – Просто позвольте объяснить, что мне нужно и зачем. А после я дам вам время подумать.
Он рассказал, что ему нужно собрать. Это было интересно.
Потом рассказал зачем. Это было захватывающе прекрасно.
Все время, пока он говорил, она ждала, когда ловушка захлопнется, когда из-за угла выскользнет сотрудник особого отдела, или ЦРУ, или чего там еще. Но в его глазах, в его голосе она видела будущий проект, яркий, как свет неуправляемой термоядерной реакции.
Эверидж никогда не интересовалась политикой. Да, она когда-то состояла в «Кампании за ядерное разоружение», но кто в ней не состоял? Только это оказались бесконечные марши с пением, общество взаимного восхваления, посвященное тому, что ядерные бомбы – зло. Да, ее университетская соседка по комнате вышла за капитана артиллерии, и он тоже считал, что ядерные бомбы – зло. Он даже сознался (спьяну, у них дома в Рождественский сочельник), что знает: бомбы убьют его жену, детей и его самого, убьют всех, хороших, плохих и серединка на половинку. Однако большое начальство решило, что они нужны для национальной безопасности…
Эверидж смотрела на капитана, когда тот стоял, прислонившись к камину, говорил на октаву выше обычного, прихлебывал эгг-ног с бренди, чтобы не сорваться, и силился примирить верность стране с мегатонными мощностями. Селии хотелось сказать что-нибудь ободряющее, как-нибудь смягчить его мучения, но утешить его было нечем, поскольку противоположности не примиряются.
В восемнадцать Селия Эверидж поступила в Эдинбургский университет на государственную стипендию, учрежденную, чтобы повысить роль женщин в науке. Она взяла свой стоваттный любительский радиоприемник, два чемодана одежды и коробку с личными вещами, после чего простилась с родителями, не намереваясь когда-либо возвращаться домой.
В университете Эверидж училась хорошо, завела друзей (хотя плохо умела поддерживать контакт) и знакомства. Получила диплом по электромеханике с отличием. То был хороший год для молодых специалистов: под Эдинбургом только-только возникла «Кремниевая лощина», что означало работу, деньги, оптимизм. Эверидж взяли в американскую компанию «Вектаррей», в новый британский филиал, стремившийся доказать, что он не уступает новизной разработок самым крутым фирмам США и (главное) Японии.
Поначалу «Вектаррей-Британия» занимался потребительскими товарами, но по мере того как работы, денег и оптимизма становилось меньше, по совету американских учредителей переключился на оборонные заказы. Они приносили много денег. По правде сказать, вояки платили смехотворно много даже за смехотворные идеи.
Эверидж вместе с одним электронщиком и одним программистом посредством мозгового штурма родили проект под названием «Плащ-невидимка» и нашли горшок с золотом на конце спутникового канала. Натовцы так хотели заполучить «Плащ-невидимку», что пытались форсировать разработку закачкой денег. Что важнее, они готовы были, если «Вектаррей-Британия» не выдаст продукцию быстро, отдать проект другим.
Были функциональные макеты и компьютерные модели. Было много документации. Были настойчивые требования перейти к испытаниям в реальных условиях. Эверидж в присутствии натовского представителя сказала, что до испытаний в реальных условиях еще года два.
Через четыре дня Лестер Борден, даже не глава службы безопасности, уведомил сотрудницу Эверидж С., что она не прошла специальную проверку благонадежности в связи с проектом «Плащ-невидимка» и лишилась допуска к этой работе. Она может перейти в отдел разработки потребительских товаров либо уволиться.
Она уволилась. Выходное пособие оказалось неожиданно щедрым – она смогла обосноваться в Линкольншире и открыть собственную ремонтную мастерскую.
Довольно скоро, в 1982-м, она поняла, отчего руководство так расщедрилось. Испытания в реальных условиях все-таки провели, и они провалились с треском, как она и предсказывала.
В восемьдесят третьем умерла от инсульта ее мать. Селия приехала на похороны. Никто с ней не разговаривал, и она не лезла ни к кому с разговорами. Через несколько недель в мастерскую вошел ее отец, неся под мышкой что-то завернутое в бумагу. Он был плохо выбрит, и от него пахло виски.
– Да? – спросила Селия.
Прошло много лет. Случилось много событий. Но не столько лет и событий, чтобы забыть.
– Я… хотел отдать тебе вот это. – Мистер Эверидж со стуком положил сверток на стол. – Потому что времена такие, ну, ты понимаешь. – Он оглядел мастерскую, полки с починенными телевизорами и радиоприемниками, спутниковую тарелку под потолком. – Как у тебя идут дела, хорошо?
– Дела у меня идут хорошо. Я могу послать тебе несколько фунтов, если…
– Мне не нужны деньги. – Мистер Эверидж почти что расправил плечи. – Не нужны мне никакие деньги. Я просто… хочу, чтобы у тебя все было хорошо, ничего больше, доченька. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
Она подумала, что ничего хуже он ей сказать не мог, но промолчала. Она не любила его. Она его ненавидела. Однако ненависть – одно, а жестокость – совсем другое.
– До свидания, Селия, – сказал мистер Эверидж, и, когда он, совсем не пошатываясь, вышел из мастерской, она поняла, что отец говорил искренне.
Она открыла пакет. Это был боевой пистолет времен Второй мировой, «кольт» сорок пятого калибра, заряженный, абсолютно нелегальный. Эверидж смотрела, как отец идет по дорожке к автобусной остановке, и шевелила губами, но так и не смогла ничего сказать. Чарльз был его братом, подумала она. Почему она так долго не могла этого вспомнить? Она медленно подошла к двери, открыла ее так, что фотоэлемент пискнул. Однако мистер Эверидж уже свернул за угол.
Селия больше его не видела. Меньше чем через год он умер. На похороны ее не позвали. Вместо этого она провела всю ночь с радиоприемником, рассылая DX на острова, получая QSL-подтверждения с Бали и Огненной Земли[78].
Когда Селии Эверидж было пятнадцать, она получила на Рождество совершенно неподходящий подарок. Подарок этот был от дяди Чарльза, инженера-строителя. Чарльз Эверидж принадлежал к числу тех волшебных дядюшек, вроде старого Дроссельмейера в «Щелкунчике», чьи подарки живут собственной жизнью. Ребенок даже и не догадывается, что именно это ему было нужно, пока не развернет бумагу, не откроет коробку и не увидит игрушечную железную дорогу, или химнабор, или комплект для фокусов, или что-то еще, что разбудит