Съемки шли летом 1938 года, в июле и первых числах августа, в жаркие дни, когда температура доходила до тридцати пяти градусов.
В одном из перерывов, когда я сидел рядом с С. М. Эйзенштейном, и здесь же, у «Чудского озера», отдыхали сотни участников картины, из рук в руки стали быстро переходить только что доставленные на Потылиху свежие листы «Правды».
Газета шла нарасхват.
В какие–нибудь пять–шесть минут наша «лагерная стоянка» пришла в движение. И «русские ратники», и «немецкие кнехты», «псы–рыцари» в касках с эмблемами, напоминавшими фашистские знаки, громким голосом зачитывали что–то вслух. Всеобщее внимание привлекло официальное сообщение ТАСС о том, что накануне японские фашисты вновь вторглись на нашу землю и в течение всего дня вели бой, пытаясь захватить высоту Заозерную в районе озера Хасан, но натолкнулись на мощный отпор Красной Армии. Все живо обсуждали неожиданное известие.
— Смотрите, как наша историческая тема непосредственно перекликается с сегодняшним днем, — невольно воскликнул я, прочтя вслух сообщение ТАСС.
Съемки возобновились с большим подъемом. Исторические события, отдаленные от нас веками, разгром интервентов и изгнание их за пределы родной земли, по–новому, с большой остротой воспринимались всеми участниками фильма в связи с последними политическими событиями, разыгравшимися на восточных рубежах нашей Родины. Историческая повесть о славе русского оружия заново осмысливалась и переживалась нами под непосредственным впечатлением сегодняшнего дня, и мы ясно понимали значение той великой, благородной патриотической темы, которой отдавали свой труд, которую раскрывали нашим будущим зрителям.
Впоследствии, пытаясь проследить, какие пути вели меня к историческим образам, что обеспечивало этим образам любовь народа, я всегда возвращался к описанному случаю, как к одному из наиболее наглядных примеров тесной связи художественного творчества с жизнью, с окружающей действительностью во всем многообразии ее явлений. Жизнь — первый, главный, великий наш учитель во всех областях художественного творчества, в том числе и посвященного далекой, казалось бы, исторической теме.
В ноябрьские дни 1938 года «Александр Невский» был показан на общественном просмотре в Московском Доме кино, а в первых числах декабря обошел экраны страны.
Выступая на просмотре в Доме кино, С. М. Эйзенштейн сказал о своей глубочайшей благодарности товарищу И. В. Сталину, который чутко откликнулся на его просьбу помочь создать патриотический фильм о мощи и доблести русского народа и нашел время лично просмотреть литературный сценарий «Александра Невского» перед тем, как составлялся рабочий сценарий.
Надо заметить, что кинематографический вариант сценария рознится от первоначального литературного варианта.
По литературному варианту сценария Александр Невский, одержав победу над немецкими интервентами, отправлялся в Золотую орду на поклон к хану с целью «отмаливать люд от беды», то есть добиться различных налоговых льгот для народа. Затем, возвращаясь на Русь, Александр Невский погибал в пути, испив воды из отравленного источника. Народ нес на руках усопшего полководца, и это шествие как бы олицетворяло его легендарную посмертную славу. Потом, в качестве своего рода апофеоза, появлялось московское войско под знаменами Дмитрия Донского, внука Александра Невского, который в победоносном сражении с Мамаем завершал историческую миссию освобождения Руси от татарского ига.
В фильме не показаны ни трагический конец жизни Александра Невского, ни последующий апофеоз, не имеющий отношения к его славному подвигу и умаляющий его значение.
Картина завершается полным торжеством Александра Невского как народного героя, его величанием, славой и следующими заключительными словами, обращенными им к народу:
— Ох, и бил бы я вас, хлестал нещадно, коли бы проболтали вы Ледову сечу!.. Не простила бы Русь ни вам, ни мне маломужества… Так про то и помните, детям и внукам накажите, а забудете — станете иудами русской земли… Слово мое твердо: найдет беда — всю Русь подниму. А отвалитесь на сторону — быть вам биту нещадно. Жив буду — сам побью, а помру — так сынам накажу.
А затем, обратившись к пленным, Александр Невский говорит:
— А вы идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам в гости! А кто с мечом к нам войдет — от меча и погибнет! На том стоит и стоять будет Русская земля!..
Такой финал гораздо значительнее. Образ Александра Невского живет в памяти народной как образ великого патриота своей Родины, ее легендарного героя. Став свидетелями его ратных подвигов, зрители должны были расстаться с ним в момент его высшего торжества. Это несомненно усиливало идейно–художественное воздействие картины.
Мне представилась возможность проверить ее силу в дни Великой Отечественной войны. Встречаясь с моими фронтовыми зрителями, просматривая фильм в их кругу и отвечая на их вопросы, я каждый раз убеждался в том, что образ Александра Невского продолжает жить в сознании наших современников как образ одного из любимейших национальных героев. Как раз в годы Отечественной войны был учрежден орден Александра Невского, и гравированный на стали миниатюрный его портрет украсил грудь воинов Советской Армии, отличившихся в священной борьбе с немецко–фашистскими захватчиками. Общаясь с фронтовиками, я все глубже понимал ответственность актера–гражданина, актера–патриота, на долю которого выпало счастье воплотить на экране образ любимого народом героя.
Совместная работа с С. М. Эйзенштейном над «Александром Невским» сблизила нас.
С. М. Эйзенштейн был художником большого масштаба, несгибаемой воли, безграничной требовательности, но вместе с тем несколько замкнутым в себе человеком. Кажется, с первой же встречи он поверил в меня как в актера и, как бы сделав для меня исключение, открыто, доверчиво, очень искренне общался со мной во время работы, в течение которой у нас сложились дружеские отношения.
С. М. Эйзенштейн не только убедил меня в своей правоте как режиссер, не только помог мне овладеть образом эпического характера. Он научил меня более совершенно владеть пространством и внутренне ощущать его, научил экономно распоряжаться жестами и движениями. Своей требовательностью он оттачивал мою технику игры перед киноаппаратом, добиваясь четкости рисунка и законченности формы. Он же приучил меня быть взыскательным ко всем сторонам актерского творчества, которые могут быть подвержены пристальному рассмотрению зрительным залом. Несомненно, что общение с С. М. Эйзенштейном не только расширило мой кругозор, но обогатило мои технические возможности как актера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});