– Некоторые стихотворения не следовало бы помещать.
Я взял книгу, разрезал упругие листы плотной бумаги и перечитывал давно знакомые строчки стихов:
Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты 6.
Ставя книги на полку, Есенин со вздохом произнес:
– Надо приниматься за поэмы.
На книге, оставленной на моем письменном столе, Есенин написал: "Другу славных дел о Руси "Страде великой" Михаилу Павловичу Мурашеву на добрую память. Сергей Есенин. 4 февраля 1916г. Петроград".
Весна 1916 года. Империалистическая война в полном разгаре. Весной и осенью призывали в армию молодежь. После годовой отсрочки собирался снова к призыву и Есенин. Встревоженный, пришел он ко мне и попросил помочь ему получить железнодорожный билет для поездки на родину, в деревню, а затем в Рязань призываться. Я стал его отговаривать, доказывая, что в случае призыва в Рязани он попадет в армейскую часть, а оттуда нелегко будет его вызволить. Посоветовал призываться в Петрограде, а все хлопоты взял на себя. И действительно, я устроил призыв Есенина в воинскую часть при петроградском воинском начальнике. Явка была назначена на 15 апреля 7.
Хотя поэт немного успокоился, но предстоящий призыв его удручал.
Есенин стал чаще бывать у меня. Я старался его успокоить и обещал после призыва перевести из воинской части в одно из военизированных учреждений морского министерства.
В одно из таких посещений, 15 марта 1916 года, придя домой с работы, я застал Сергея за моим письменным столом.
Он писал стихи на подвернувшихся под руку моих личных бланках.
Зная его скрытность в вопросах творчества, я немного схитрил – принес полотенце, мыло и сказал:
– На, иди мой руки. Сейчас обедать будем.
Он повиновался, а я в это время заглянул в написанное. Передо мной лежало уже законченное и переписанное стихотворение "Деревня" 8, взятое мною потом для сборника "Творчество", в редакции которого я принимал деятельное участие.
Тут же были наброски, начальные строки других стихотворений…
Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам…
Перед уходом в армию Сергей принес мне на сохранение свои рукописи, а черновые наброски на моих бланках передал мне со словами:
– Возьми эти наброски, они творились за твоим столом, пусть у тебя и остаются.
За обедом мы много говорили о петроградской литературной жизни. Сергей в этот раз рассказал о своих литературных замыслах: он готовился к написанию большой поэмы.
После обеда, когда перешли в кабинет, он прочел несколько новых стихотворений и в заключение преподнес мне свой портрет, написав на нем:
Дорогой дружище Миша,
Ты, как вихрь, а я, как замять,
Сбереги под тихой крышей
Обо мне любовь и память.
Сергей Есенин. 1916 г., 15 марта.
Принимая подарок, я сказал:
– Спасибо, дорогой Сергей Александрович, за дружески теплую надпись, но сохранить о себе память должен просить тебя я, так как я старше тебя намного и, естественно, должен уйти к праотцам раньше твоего.
– Нет, друг мой, – грустно ответил Сергей, – я недолговечен, ты переживешь меня, ты крепыш, а я часто трушу перед трудностями. Ты умеешь бороться с жизнью.
Сергей Есенин стал звать меня с собой к Блоку.
– Уж больно хочется повидать Александра Александровича, а я уже с месяц не видал. Миша, позвони ему по телефону, может быть, у него найдется полчаса для нас.
Позвонил. Ответили, что Блока нет дома, но ждут с минуты на минуту, к обеду. Прошел час или полтора, но ответного звонка не было.
Чтобы успокоить Сергея, я предложил пойти к Блоку на авось. Он жил недалеко. В квартире Александра Александровича нам сказали, что он звонил и приедет домой очень поздно.
Обратно пошли мы по набережной реки Пряжки. Несмотря на раннюю весну, вечер был теплый. Солнце сползало за силуэты мрачных корпусов судостроительных заводов. Гигантские краны, точно жирафы, вытянули свои шеи. Где-то ухали паровые молоты.
Прошли набережную реки Мойки, вышли к Новому адмиралтейству и завернули на Английскую набережную. Особняки петербургской знати хранили молчание. Только за зеркальными стеклами парадных подъездов изредка виднелись парчовые галуны бородатых швейцаров.
Прошли Николаевский мост, вышли к Сенатской площади. Обе набережные Большой Невы в вечерних лучах солнца казались удивительно прекрасными, их архитектурный ансамбль был строг и величествен. Лед на Неве почернел, переходы по нему закрыты.
– По этой набережной любил ходить Александр Сергеевич Пушкин, – задумчиво промолвил Есенин.
В то время я собирал материал для литературных альманахов "Дружба" и "Творчество". У меня встречались писатели, участвовавшие в редактировании сборников. Одно из таких литературных совещаний было назначено на 3 июля. Я пригласил и Сергея Есенина.
Все собрались. Пришел Есенин. Ждали Блока, но он почему-то запаздывал.
В это время, возвращаясь с концерта на Павловском вокзале, зашел ко мне скрипач К. Вслед за ним пришел художник Н., только что вернувшийся из-за границы, откуда он привез мне в подарок репродукцию с картины Яна Стыки "Пожар Рима". Эта картина вызвала такие споры, что пришлось давать высказываться по очереди. Причиной споров была центральная фигура картины, стоящая на крыше дворца с лирой в руках, окруженная прекрасными женщинами и не менее красивыми мужчинами, любующимися огненной стихией и прислушивающимися к воплям и стонам своего народа. Горячо высказывались писатели, возмущенно клеймили того, кто совмещал поэзию с пытками. Есенин молчал. Скрипач К. – тоже. Обратились к Есенину и попросили высказаться.
– Не найти слов ни для оправдания, ни для обвинения – судить трудно, – тихо сказал Есенин.
Потребовали мнения К.
– Разрешите мне сказать музыкой, – произнес он.
Все разом проговорили: "Просим, просим!"
К. вынул скрипку и стал импровизировать. Его импровизация слушателей не удовлетворяла. Он это почувствовал и незаметно для нас перешел на музыку Глинки "Не искушай" и "Сомнение". Эти звуки дополняли яркие краски картины.
В этот момент по телефону позвонил А. Блок. Услышав музыку, он спросил, что за концерт. Я рассказал, в чем дело. Он изъявил желание послушать музыку. К., зная, что его слушает А. А. Блок, сыграл еще раз "Не искушай". Блок поблагодарил К., извинился перед собравшимися, что не может присутствовать на сегодняшнем совещании из-за болезни, и просил отложить заседание на следующий день.
Сергей Есенин подошел к письменному столу, взял альбом и быстро, без помарок написал следующее стихотворение:
"Сергей Есенин
16 г. 3 июля.
Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Я на тебя, как на вора,
Спрятал в руках лезвие.
Рано ли, поздно всажу я
В ребра холодную сталь.
Нет, не могу я стремиться
В вечную сгнившую даль.
Пусть поглупее болтают,
Что их загрызла мета;
Если и есть что на свете -
Это одна пустота.
Прим(ечание). Влияние "Сомнения" Глинки и рисунка "Нерон, поджигающий Рим". С. Е."
Я был поражен содержанием стихотворения. Мне оно казалось страшным, и я тут же спросил его:
– Сергей, что это значит?
– То, что я чувствую, – ответил он с лукавой улыбкой.
Через десять дней состоялось деловое редакционное совещание, на котором присутствовал А. Блок. Был и Сергей Есенин.
Я рассказал Блоку о прошлом вечере, о наших спорах и показал стихотворение Есенина.
Блок медленно читал это стихотворение, очевидно и не раз, а затем покачал головой, подозвал к себе Сергея и спросил:
– Сергей Александрович, вы серьезно это написали или под впечатлением музыки?
– Серьезно, – чуть слышно ответил Есенин.
– Тогда я вам отвечу, – вкрадчиво сказал Блок.
На другой странице этого же альбома Александр Александрович написал ответ Есенину – отрывок из поэмы "Возмездие", над которой в то время работал и которая еще нигде не была напечатана:
"ИЗ ПОЭМЫ "ВОЗМЕЗДИЕ"
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй