что в ней что-то не так. Внешне все предметы находились на своих местах, будто бы всё так и было, когда она покидала её с утра. Однако в воздухе будто бы что-то витало, будто бы кто-то оставил здесь свой невидимый след.
Доминика аккуратно прикрыла дверь и подошла к шкафу, первым делом она осмотрела свои полки. Она не знала, что может там потеряться, ведь везде была сложена одежда одного вида и фасона. После того, как она проснулась, она лишилась возможности менять свои наряды. В её тетрадках так же был порядок, да и ценных вещей у неё не было. Придя к выводу, что ей показалось, она прилегла на кровать, решив немного передохнуть, и к тому же её окутала лёгкая слабость. Она устала от переживаний и хотела покоя, и лучше всего её успокаивала панель, подаренная Аристархом Георгиевичем. Мысль о том, что она может прикоснуться к Адриану, пусть и изображённому там и при этом не быть отвергнутой, грела её, и она провела рукой под подушкой. Она прятала её там, чтобы никто не мог увидеть её маленький секрет. Когда она ощутила лишь холод и не наткнулась на панель, её окутал страх. Ей показалось, будто бы её погрузило в холод, и она начала разворачивать свою постель. Под второй подушкой тоже ничего не оказалось, так же и под одеялом. Ника залезла под кровать и полностью развернула полки шкафов, однако заветной панели нигде не было. Теперь она поняла, что у неё украли. Панель с изображённым Адрианом – была единственной дорогой вещью в мире мёртвых. Больше, кроме жизни, у неё нечего брать.
Она сама не ожидала, что расстроится настолько сильно. В её душе поселилась тоска, и она попросту села на пол, как беспомощный маленький ребёнок, у которого отобрали игрушку. Обняв свои колени, она старалась понять, где могла потерять панель или кто бы мог её украсть. Все её мысли крутились вокруг Анны, но она старательно отгоняла их от себя. Анна не могла, она даже не знала, что подобная панель у неё существует, да и зачем она ей, когда у неё есть Адриан?
Чувствуя себя подавлено, девушка поднялась и отправилась на кухню, где на полу ещё лежали лепестки от цветов, которые с утра Анна безжалостно разрывала. Она села за стол и взяла в руки увядшую ромашку, которая потеряла свою былую упругость и красоту. Ника смотрела на неё, и ей казалось, что она похожа на эту ромашку. С каждым днём в этом городе она теряет свои жизненные силы, отчаивается, увядает. Ей кажется, будто Ангел вовсе не придёт, и она станет узницей этого страшного мира.
– Ты грустишь, – послышалось со стороны. Пришёл Аристарх Георгиевич, держа в руках складной ножик. Он не спрашивал Нику, он произнёс свою фразу как факт, и совершенно не нуждался в подтверждении. Подойдя к столу, он, кряхтя, сел за него и взглянул в глаза девушки. – В твоих глазах пустота, точно я смотрю в глаза мёртвого. Что случилось?
– Мне так жаль… – Ника сама не ожидала, что простые вопросы вызовут в ней такие эмоции. Она пыталась сдержать слёзы, но у неё ничего не получилось. Она испытывала вину перед стариком. – Я потеряла вашу панель, ваш подарок…. Я всё обыскала, я не знаю, где она… – Доминика не могла смотреть на старика, она тут же закрыла ладонями своё лицо и постаралась унять боль в груди.
– Ну, ну, не расстраивайся. Не стоит так привязываться к предметам, – по-отечески похлопал её по плечу старик. – Она не стоит твоих слёз, поверь.
Ника вытерла набежавшие слёзы и взглянула на Аристарха Георгиевича. Она и сама не понимала, что за столько времени успела привязаться к нему и действительно стала видеть в нём родного дедушку. Она улыбнулась вымученной улыбкой, на которую только была способна и инстинктивно положила ему голову на плечо. Она вспомнила, что часто так обнимала папу, особенно в минуты, когда ей было очень тоскливо. Так она ощущала его поддержку и заботу, он мог при этом даже ничего не говорить, то, что он был рядом, сразу же вызывало в ней ощущение защищённости. Объятья матери такого дать не способны, они другие, более сочувствующие и дарящие любовь.
Раздался стук, и Доминика испуганно подняла голову, она ещё пребывала в своих мыслях и расслабилась, а звук был достаточно резким. Аристарх Георгиевич направился к двери, с любопытством желая взглянуть на нежданного гостя, Доминика отправилась следом, так же интересуясь пришедшим. Как только дверь открылась, её интерес пропал, на пороге стоял Артур. Увидев Доминику, он улыбнулся, хотя улыбка на его измученном лице смотрелась совсем неуместно и казалась слишком натянутой.
– Ника, пойдём, погуляем? – предложил Артур, пытаясь разглядеть девушку за спиной Аристарха Георгиевича, он даже не поздоровался со стариком, не проявил к нему никакого уважения. Он старательно делал вид, что не замечает его. А тот, в свою очередь, отступил, чтобы девушка могла свободно ответить на вопрос, однако сам не ушёл.
– Это плохая идея, Артур. Ты хотел убить меня, дважды пытался… Я не пойду. Уходи, – она собралась скрыться в доме, но он схватил своей холодной бледной рукой её за запястье, она ощутила, насколько неприятно ей его прикосновение, будто бы её коснулся кусочек льда.
– Я был не прав. Прошу тебя, давай прогуляемся, – настаивал он, в его голосе послышались нотки грусти и отчаянья. – Я бы не хотел уходить на Небесный суд, оставив после себя такие воспоминания… – он отпустил её руку и отошёл. – Я обещаю, что не причиню тебе вреда. Даю слово.
– Я бы тебе не советовал соглашаться, – холодно заметил Аристарх Георгиевич.
– Думаю, он не врёт. Обещаю, я вернусь, – сказав это, она вышла к Артуру, и они вдвоём направились по дороге к центру города. Куда собрался завести её мёртвый, она не знала, однако она не чувствовала опасности, ей казалось, что он действительно нуждается в этой прогулке и разговоре.
Нет, он так и не смог привыкнуть к мёртвому городу. Каждый раз, возвращаясь сюда, он ощущал, что снова оказывается в клетке и где он – лишь несчастный узник, которому ничего не осталось, кроме как сетовать на свою судьбу. Каждый раз, когда он покидал реальный мир, где даже в воздухе пахнет жизнью, где каждый человек, каждый предмет обладает своим неповторимым цветом, он окунался в тёмно-серые тона настоящего, того места, где ему суждено жить. Казалось, он уже должен был привыкнуть к своей участи, однако внутри него словно