— Значит, это дело решенное, баронесса.
Она встала со стула.
— Вы уже уходите? — спросила Фортуната светским тоном.
— Я и так вас достаточно долго задержала, — ответила Беата.
Фортуната улыбнулась, и Беате показалось, что поставила себя в несколько глупое положение. Баронесса проводила ее до садовой калитки, и Беата еще раз протянула ей руку.
— Благодарю вас, что зашли ко мне, — очень любезно сказала Фортуната и прибавила: — Если мне не удастся ответить в скором времени на ваш визит, то, надеюсь, вы не осудите меня.
— О! — сказала Беата и ответила еще раз с улицы на любезный поклон баронессы, остановившейся у садовой калитки.
Беата невольно пошла быстрее, не сходя с большой дороги; она решила свернуть дальше на узкую лесную тропинку, которая вела крутым и прямым путем к вилле директора. «Как же обстоит теперь дело? — спросила она себя. — Одержала ли я победу? Правда, она дала мне слово; но ведь она сама сказала, что женские клятвы ничего не стоят. Нет, нет, она не решится нарушить слово. Она видела, на что я способна». Слова Фортунаты продолжали звучать в ней. Как странно она говорила о том лете в Голландии. Как об отдыхе после блаженной и безумной, по вместе с тем и очень тяжелой жизни. И Беата представляла ее себе в белом домашнем платье на голом теле, бегающей по морскому берегу, точно за нею гнались злые духи. Не всегда ведь приятна такая жизнь, какую ведет Фортуната. Как и все такие женщины, она, наверное, бывает внутренне расстроена, сбита с толку и не ответственна за все зло, которое причиняет. Во всяком случае, пусть она оставит в покое Гуго. Зачем ей понадобился именно он? И Беата улыбнулась, подумав, что она могла бы предоставить некоторую замену баронессе в виде только что приехавшего красивого молодого человека, по имени Фриц Вебер, который, наверное, пришелся бы ей по вкусу. Жалко, что она не сделала ей этого предложения. Это придало бы еще большую пряность их разговору. Какие странные бывают женщины на свете! Какую они ведут жизнь! Такую, что должны время от времени отдыхать в голландских деревнях. Для других вся жизнь такая голландская деревня. И Беата улыбнулась, по не очень веселой улыбкой…
Она очутилась перед воротами виллы Вельпонера и вошла во двор. На площадке для тенниса, находившейся близко у входа, мелькали сквозь кусты белые платья, раздавались знакомые голоса. Играющих, к которым подошла Беата, было две пары: с одной стороны сын и дочь хозяина дома, девятнадцати и восемнадцати лет, оба похожие на отца, с темными глазами и бровями, с чертами, выдававшими их итальянско-еврейское происхождение; их противниками были доктор Бертрам и его чрезмерно худощавая сестра, Леони, дети знаменитого врача, который жил по соседству в своей вилле. Беата остановилась в некотором отдалении, любуясь свободными и сильными движениями молодых людей, быстрым полетом мячей, и чувствовала себя овеянной дыханием прекрасно-бесцельной игры. Через несколько минут партия кончилась. Обе пары с ракетками в руках встретились у самой сетки и стояли, весело болтая; выражение их лиц, прежде напряженное от игры, расплывалось теперь в пустой улыбке; взгляды, которые только что внимательно следили за полетом мячей, сделались мягкими, и Беата подумала с какой-то болезненной грустью: как кончился бы этот вечер, если бы вдруг, каким-то чудом были опрокинуты законы добропорядочности и эти молодые люди могли бы без всякой помехи отдаться своим тайным, теперь еще, может быть, им самим неясным влечениям? И вдруг она вспомнила, что бывают миры, где такое беззаконие существует, что она сама только что пришла из такого мира и в волосах ее еще сохранился запах его. Поэтому она и видела теперь то, что прежде, при ее невинности, не бросалось ей в глаза. И она продолжала думать: «О, милые молодые девушки в белых одеждах, вы, которых так берегут, вы, которые живете так беззаботно в мирной обстановке ваших домов, вам легко! Вы имеете право презирать тех других, когда, в сущности, вы такие же в глубине вашей души. И я не была ли разве такая же, как вы? И теперь, разве я не такая, как вы?.. А в самой глубине души разве мы все не такие же, как те другие? Разве у меня не было возлюбленных, блаженных и нечестивых, прозрачно-ясных и загадочных… героев и преступников…»
Ее заметили. Ей стали кивать издали; она ближе подошла к проволочной сетке, другие подошли к ней, и начался легкий разговор. Но ей показалось, что оба молодых человека посмотрели на пес так, как никогда прежде не смотрели. В особенности молодой доктор Бертрам с дерзкой усмешкой оглядывал ее скользившим по ней взглядом, как он этого никогда прежде не делал, — во всяком случае, она никогда еще не замечала на себе такого взгляда. И когда она попрощалась с игравшими, чтобы наконец пройти в дом, он схватил через проволочную сетку ее палец и прижался к нему бесконечно длинным поцелуем. При этом он нагло улыбнулся, когда лоб ее омрачился гневом.
Наверху, на чрезмерно пышной крытой веранде, Беата застала обоих Вельпонеров и чету Арбесбахеров за игрой в тарок. Она попросила их не вставать с мест из-за нее, удержала на стуле директора, который хотел сейчас же бросить карты, и села сама между ним и его женой. Она сказала, что следит за игрой, но на самом деле почти не смотрела на карты: взгляд ее устремился поверх каменных перил на края гор, на которых догорал золотой отблеск солнца. На нее нашло чувство уверенности, единения с окружающими, чувство, которого она не испытывала, говоря только что с молодежью. Это ее и успокаивало, и вместе с тем печалило. Жена директора предложила ей чай своим обычным несколько пренебрежительным тоном, к которому нужно было сначала привыкнуть. Беата поблагодарила и сказала, что она только что пила чай. Но разве это только что? Сколько миль отделяло ее теперь от дома, над которым развевался флаг с дерзкими фестонами? Сколько часов или сколько дней шла она оттуда сюда? Тени спустились на парк, солнце исчезло за горами, а с улицы внизу, не видной с террасы, доносился смутный гул.
Беату охватило глубокое чувство одиночества; оно нападало на нее в подобные летние сумерки лишь вскоре после смерти Фердинанда и никогда более с тех пор. И Гуго в эту минуту точно растворился в бесплотности и казался недостижимо далеким. Ее охватило мучительное желание скорее увидеть его, и она поспешно распрощалась со всеми. Директор, несмотря на ее протесты, пошел ее провожать. Он спустился вместе с нею по широкой лестнице; они прошли вдоль пруда, где посередине дремал фонтан, затем мимо корта; игравшие, несмотря на спускавшиеся сумерки, были так увлечены, что не заметили, как она прошла мимо. Директор взглянул в их сторону с грустью, которую Беата уже не раз в нем подмечала; но только сегодня она впервые его поняла. Она знала, что среди своей утомительной и плодотворной финансовой деятельности он часто грустил, чувствуя приближение старости. И в то время как он шел рядом с нею, с некоторой преднамеренностью сгибая высокий стан, и вел легкий разговор об удивительной летней погоде, о разных экскурсиях, которые следовало предпринять и которые почему-то все не предпринимались, Беата опять почувствовала, что между ними что-то возникало, невидимое, как нити осенней паутины. И у ворот он поцеловал ей руку на прощание с какой-то рыцарской грустью, отголосок которой сопровождал Беату всю дорогу домой.
Как только она переступила порог, девушка ей сообщила, что Гуго и еще один молодой господин в саду, а также что с почты принесли посылку. Посылку эту Беата нашла у себя в комнате и улыбнулась с довольным видом. Как милостиво к ней относится судьба, превращая ненужную маленькую ложь в неожиданную правду. Или, быть может, это предостережение, что все сошло благополучно только на этот раз. Посылка была от доктора Тейхмана, и в ней оказались книги, которые он обещал ей прислать, мемуары, письма великих государственных деятелей и полководцев, то есть людей выдающихся; Беата знала, что скромный адвокат преклоняется перед ними. Она удовольствовалась пока тем, что просмотрела заглавные листы; затем в спальне она сняла шляпу, накинула платок на плечи и прошла в сад. Внизу, у забора, она увидела мальчиков, которые, не замечая ее прихода, занимались тем, что без передышки высоко прыгали точно сумасшедшие. Когда Беата подошла ближе, она заметила, что оба они без сюртуков. Гуго бросился ей навстречу и в первый раз за много недель бурно расцеловал ее в обе щеки. Фриц быстро надел сюртук, поклонился и поцеловал Беате руку. Она улыбнулась. Он точно хотел стереть прикосновением молодых губ печальный поцелуй директора.