— А говорить с ней пробовал?
— Пробовал. Извинялся. Чуть сдуру на колени не рухнул, ноги хотел целовать…
— И что?
— Ничего.
Семен коснулся кончика носа: тот до сих пор болел, так быстро и решительно она захлопнула дверь.
Гуральник подшивал дело, убирал папки и заносил все в компьютер.
— А знаешь, почему так происходит? Вот если бы ты ей хоть раз сказал, что любишь…
— Если бы я сказал! — передразнил Семен.
Почему не сказал? Испугался, что одно слово навсегда привяжет его к Алене. А если у них ничего не получится? Так разбегаться легче, он уже пробовал. Но слово оказалось мстительным, обратившись в щемящую тоску и непреодолимое желание быть рядом с Аленой.
Но она сказала «поздно». Как отрезала. Надежды на примирение и прощение таяли с каждой встречей.
Дверь отворилась, просунулась белобрысая голова Сивцева.
— Семен, там труп… Женщина с перерезанным горлом. Кажись, наш маньяк опять нарисовался.
Работа — только это еще могло отвлечь от мыслей об Алене.
Оперативная группа собралась быстро. В машину запрыгнула девушка-кинолог с собакой. Ехали молча, вглядываясь друг в друга, словно хотели спросить: не подведешь? Нет, никто не подведет. Эту гниду пора прижать к ногтю! Психиатр-криминалист со смешной фамилией Коняшкин, с которым встречался Семен, так и сказал:
— Он ждет, чтобы его поймали.
— Не понял. Он хочет быть пойманным?
— Не совсем так.
Седой пожилой профессор сел в глубокое кресло, сложил руки на столе. Глядел в глаза Семену так, словно медленно перебирал его внутренности: а вдруг и он псих?
— Он понимает, что поступает плохо…
— Да уж! — не удержался Семен.
— Скажите, например, у жертв что-нибудь пропало?
— Да, мы не нашли ни сумочек, ни документов. Хотя наверняка они были у всех женщин.
Доктор кивнул.
— Так вот, — сказал он, растягивая слова, — не думайте, что он их грабил. Хрестоматийные маньяки не грабят! Он брал что-то в качестве сувениров. Или же просто выбрасывал на ближайшую помойку.
Семен подвинул доктору фотографии убитых. Тот долго разглядывал снимки через большую лупу, что-то помечал у себя в записях, шевелил губами.
— Вы часто бывали экспертом в подобных делах? — Семена заело любопытство.
— Бывало. Раньше такого хлама сваливалось на нас поменьше. Природа, батенька, нас бережет, поэтому изрыгивает подобный материал через большие промежутки времени. Знаете самые громкие имена преступников?
— Маньяков? Чикатило…
— Очевидный пример. А еще?
Семен припомнил битцевского маньяка.
— Я думал, вы вспомните самого известного: Джека Потрошителя.
— Хотите сказать, наш клиент ищет славы Потрошителя?
— Нет. Судя по психологическому портрету, ваш клиент слаб духовно, но не физически, поскольку расправлялся с жертвой быстро. Я бы сказал, ему до тридцати пяти-сорока лет. Невысокий, светлокожий…
— Даже так? — усмехнулся Семен.
— Могу сказать больше: скорее всего он блондин или у него очень светлые волосы. По жизни он если и не неудачник, то особых амбиций не имеет. Но последователен, хладнокровен — не паникует, нагловат. Или хочет сыграть с вами в известную игру…
— Какую еще игру? — почесал Семен за ухом.
— Полицейские и воры называется, — сухо ответил доктор. — Вы ловите, он убегает.
Семен старался понять собеседника.
— То есть он знает, что мы охотимся именно за ним, а не за соседом дядей Васей?
— Он даст вам понять, чего хочет. И очень скоро даст понять. Судя по фотографии первой жертвы, она могла быть и не первой.
Семен качнул головой: они проверили сводки о пропавших женщинах и найденных неопознанных или опознанных телах. Похожих случаев не нашли. Но профессор продолжал уверять, что труп Козловой — не первая жертва.
— Когда найдете — спросите…
— Ага, и он нам на блюдечке с синей каемочкой предоставит всю информацию.
— Вам кажется это невероятным?
В своей практике Семен сталкивался с таким редко. Чаще всего приходилось добывать признание, что называется, под грузом неопровержимых улик.
— Он расскажет. Для него это как подвиг. В момент убийства он испытывает дисфорию… Поясню: особое состояние злобы к человеку. Чаще всего таким методом сводят счеты с тем, кто нанес однажды обиду. Отец, мать, братья или сестры, одноклассники, друзья, соседи… В вашем случае всем женщинам за тридцать. Если учесть возраст преступника, то можно предположить, что он мстит матери.
Разговор с профессором длился несколько часов. Семен узнал много нового и интересного. Что-то взял на заметку, что-то принял к сведению. Главное, в чем убедил его профессор, — маньяка можно и нужно поймать!
* * *
— Приехали!
Голос Коноплева отвлек от размышлений. Семен оглядел хмурые лица ребят, махнул — пошли.
Они подъехали к недостроенной больнице. Надо же, и больницы бросают! Машина подпрыгивала на ухабах, застревала в мусоре. Они едва не наехали на торчащий из земли стальной прут.
— Все, дальше не поеду! — бросил Коноплев. — А то машину загублю. Здесь полно ям и открытых колодцев.
Тут всего было много. Оперативники вылезли из машины. Вперед пошла кинолог с собакой, а навстречу бежал патрульный.
— Лейтенант Гулькин, — представился он.
— Краснов. Уголовный розыск. Кто вызвал патруль?
Патруль вызвала гражданка из местного бездомного общества. Сейчас она стояла рядом со вторым патрульным и давала показания. Семена удивило, что полицейский, вместо того чтобы слушать ее со всем вниманием и прилежанием, ухмыляется.
— У вас все такие? — хмуро спросил он Гулькина.
Тот обернулся, покраснел и переступил с ноги на ногу.
— Да тут, понимаете, история вышла…
— Какая еще история? — рассвирепел Семен. — У меня очередное убийство, а вы тут кривое зеркало устроили! Подам на вас рапорт.
Гулькин обиделся, надул щеки.
— Товарищ капитан, вы бы сначала сами взглянули на место преступления, а потом рапорт…
Он отвернулся и шмыгнул носом. Кисейная барышня! Как он переаттестацию прошел?
— Ладно, лейтенант, пошли. Куда идти-то, в здание?
— Ну да. — Патрульный заторопился, запрыгал впереди через рытвины и ямы. — Проходите сюда, товарищ капитан.
— А собаку не надо запустить?
— Сами решите.
Семен пожал плечами. Позади, дыша в затылок, шел Гуральник. Сивцев с Шебеко пока отирались возле Коноплева.
Зашли в недостроенное здание, оглянулись. Стройка тянулась давно, лет десять, наверное, и будет тянуться еще столько же. Ни рабочих, ни работы — голая коробка, пустые глазницы окон, засыпанный грязью и битым кирпичом пол. Шаги на нем отдавались со скрипом. Семен вздрагивал, словно давил что-то живое. Остов погибшего кита…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});