Читать интересную книгу Волчья сыть - Сергей Шхиян

В это время вернулся атаман и, гордый добытым зельем, ссыпал небольшую горстку не табачного вида корешков на жадную ладонь лешего. Тот выудил из-за пазухи глиняную трубочку, ссыпал в нее самосад и с видимым наслаждением прикурил от костра.

Я, чтобы не терять драгоценного времени, сел на пень и начал подзывать больных и разбираться с их хворобами. Общая картина вскоре стала ясна. От плохой воды и недоедания почти все страдали животами. Я подозвал атамана и объяснил ему, что нужно поменять место стоянки, кипятить воду и улучшить питание.

— Ага, — соглашался он, уважительно кивал головой, слушая мои объяснения причины болезней. — Мы это завсегда, однако…

Пока мы объяснялись, подоспел завтрак. Меня пригласили к столу, вернее, к котлу. Разбойники с семьями сели вкруг чугуна и начали есть жидкую уху, слегка приправленную пшенкой. Я посмотрел на вид этой пищи и решил начать поститься.

Пока люди с жадностью черпали ложками непотребное варево, все молчали. Порядок соблюдался строго без дополнительных напоминаний. Никто не лез ложкой в котел, пока не приходила его очередь. После еды, когда кончилась эта краткая коллективная трапеза, крестьяне начали жаловаться на трудную, скудную жизнь.

Из общего разговора выяснилось, что профессиональными разбойниками можно считать, и то с большой натяжкой, только троих изо всей банды. Они уже несколько лет скитались в поисках лучшей доли и худо-бедно обучились воровской профессии. Остальные были крепостные крестьяне, доведенные до отчаянья своими помещиками.

Оказалось, что не все, что писала советская историография, было выдумкой коммунистической пропаганды. Произвол и дурость многих помещиков были таковы, что крестьяне с семьями уходили в леса, предпочитая голодную, вольную жизнь издевательству господ.

Особенно, как я выяснил, плохо приходилось крестьянам мелкопоместных землевладельцев. Эти господа имели возможность осуществлять тотальный контроль за жизнью своих холопов, обирая их до последней нитки.

На меня произвел впечатление рассказ одного «разбойника» о своем барине, у которого было всего пятьдесят душ крестьян обоего пола и стремление к красивой жизни. Этот изверг заставлял крестьян работать на барщине семь дней в неделю, оставляя на свое хозяйствование только ночное время.

Однако и этого ему показалось мало, и он обложил половинным налогом весь крестьянский урожай. Случился бунт, помещика убили всем сходом, дом сожгли вместе со всем семейством и разбежались по окрестным лесам.

Разбойничать у моих новых знакомых тоже не очень получалось, на два наличных ружья приходилось всего пять пороховых зарядов. Добыча за все время существования банды составляла один сундук с тряпьем, потерянный помещиком, рискнувшим поехать лесом с малой охраной. Как только в окрестностях узнали о разбойниках, одинокие путники не рисковали соваться в лес, а напасть на охраняемые группы мои знакомцы не рисковали.

Пока крестьяне рассказывали привычные и обычные для нас драматические истории и сетовали на жизнь, я ломал голову над тем, чем же можно помочь этим людям, находившимся в безвыходном положении.

Их несчастья сделались теперь для меня не некоей абстракцией, а совершенно конкретным явлением с тихими, вялыми детьми, некрасивыми, изношенными жизнью женщинами, мужчинами с бледной кожей и потухшими глазами. Было понятно, что если до осени их не перебьет карательный отряд, то зимой они наверняка погибнут от голода и холода.

Я плохо ориентировался в нынешней реальной жизни, совершенно не знал законов и, соответственно, обходных путей. Как мне казалось, единственный выход для крестьян был в легализации, но для этого нужно было хорошо разбираться в обстановке и знать, что делать.

Почему-то в нашем славном отечестве простому человеку во все времена, куда ни кинь, везде выходит клин, а реальные выходы можно найти только в обходах наших неизменно самых лучших и самых гуманных законов. Как будто «национальная идея», за которую ратуют всевозможные власть имущие, состоит именно в том, чтобы передавить как можно больше своих же собственных соотечественников.

У меня появилась мысль, не отправить ли крестьян «в рабство» к своему недавно обретенному предку, человеку незлобивому и доброму. Это было для них лучше, чем умирать от кишечных болезней на болоте или гнить на сибирской каторге.

Однако, как обойти закон об «ревизской сказке», иначе говоря, переписи населения для начисления подушного налога в казну, я пока не знал. Обычно такие мероприятия проводились раз в пятнадцать лет, иногда военными, чаще гражданскими чиновниками. Помещик предоставлял списки своих крепостных, и на общих сходах они проверялись инспекторами простым наличием людей.

Последняя перепись произошла в 1794 году, пять лет назад и за время до следующей, при желании, можно было поменять имена новых живых крестьян на умерших и опередить ноу-хау Павла Ивановича Чичикова на четверть века, причем не корысти ради, а исключительно для благородного дела.

Однако я не знал, как отнесется мой предок к такой афере, и не рискнул без его разрешения отправить бедолаг в его имение. Поэтому единственное, что я мог сделать для «душегубов», это оставить им денег на пропитание. Чтобы не вводить атамана в соблазн личного обогащения, я попросил собрать сход и при всех передал ему деньги на кормежку.

Разбойников растрогала такая забота. Поэтому наше расставание получилось более сердечным, чем встреча.

Нас со старичком почти всем поселением проводили до большой дороги и перекрестили на прощание.

— Пора прощаться и нам, — сказал леший, когда мы остались одни. — Бог даст, еще свидимся.

— Может быть, расскажете на прощанье, кто вы такой на самом деле? — спросил я, задуренный его постоянными сменами поведения.

— Зачем это тебе? — удивленно спросил он.

— Вокруг меня скопилось слишком много тайн, и я хочу разобраться, что происходит на самом деле, — ответил я.

— Зачем? — опять задал он вопрос, на который ответить было не так просто, как кажется. Действительно, что бы дали или изменили в моей жизни такие знания?

— Тебе скучно и хочется вернуться домой? — насмешливо спросил дед. — Если хочешь, я это мигом устрою.

— Я не в том смысле, — заюлил я, холодея при мысли так сразу, без подготовки, оказаться в своем времени и больше никогда не увидеть Алю. — Интересно же разобраться в том, что происходит. Все-таки нахожусь я здесь, а механизма перемещения не понимаю…

— Тебя интересует собственно физика или философия вопроса? — поинтересовался старик, смешно, по-клоунски, задирая рубаху и еще выше поддергивая свои и без того короткие портки, повязанные вместо пояса мочалом.

Смотреть на его ужимки было забавно, я засмеялся и невольно сбился с серьезного тона.

— Ты не стесняйся, спрашивай, что хочешь, — поощрительно улыбнулся он, — мы с тобой сядем рядком и, не спеша, решим все проблемы времени и человечества.

— Вот этого я сделать и не могу, — улыбнулся я в ответ, удивляясь собственной занудливости, — у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Мне бы сначала подкрепиться.

— Вот и живи, как живется, боюсь, что личных проблем у тебя хватит и без изучения теории смещения времени.

— Что вы этим хотите сказать? — с тревогой спросил я, но уже в пустоту. Старый фигляр, как всегда, исчез в самый интересный момент разговора.

Мне оставалось только вздохнуть и сесть на лошадь, вычищенную и оседланную молчаливым парнем, который в охотку, видимо, истосковавшись по крестьянской работе, занимался ею со вчерашнего вечера. До Завидово отсюда было недалеко, верст шесть-семь, и доехали мы с повеселевшей кобылкой до места довольно быстро, меньше, чем за час.

Глава шестнадцатая

В имении царили покой и умиротворение. После вчерашнего боевого похода хозяин и гости устроили очередной банкет, гуляли полночи и еще почивали. Как и следовало предположить, облава никаких результатов не дала, если не считать пары лис и десятка зайцев, затравленных разгоряченными охотниками.

Алю, вопреки моим опасениям, мое ночное отсутствие не встревожило. Сказала, что «контролировала ситуацию» и ничего плохого со мной не могло случиться. Меня, когда жена употребляла совершенно несвойственные для провинциальной барышни, в которую она медленно, но верно превращалась, слова и выражения, разбирал смех. Расхохотался я и в этот раз.

— Нечего веселиться, — сердито сказала она, — иди, мойся, а я пока прикажу накрыть на стол.

Я в зародыше, чтобы не спровоцировать обиду, подавил мысль о том, как быстро дворовая девчонка научилась пользоваться услугами других людей, и отправился приводить себя в порядок. Есть хотелось зверски.

— Иван и кузнец вернулись? — спросил я Алю, когда мои возможности поглощать пищу была полностью исчерпаны, сил осталось только на то, чтобы добраться до дивана и растянуться на прохладном атласе его обивки.