Читать интересную книгу Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Ануш Варданян

За Люсей пошел я.

– Ну что ты, мам?

– Все хорошо.

– Правильно, все хорошо.

Она внимательно оглядела меня. Просто сцепила на коленях руки и смотрела. Я не выдержал:

– Ну что?

– Уезжать нам отсюда надо.

– Мы же недавно приехали.

– Семь месяцев, – вытолкнула она из себя так, как будто это было семь веков, и все это время она толкала в гору камень.

– Ну давай уедем. – Я предложил это смело, как мужчина, который что-то решает. – Только куда? – На этом моя «взрослость» иссякла.

– Все будет так, как он скажет.

– Все будет так, как ты ему скажешь.

Мама потрепала меня по голове.

– Все хорошо, все нормально. Просто надо подождать немного. Привыкнуть. Мы привыкнем. Я привыкну. Вы уже привыкли. – Она склоняла глагол, трогательная, как ребенок, выпущенный поиграть в чужой двор, робко пинает перед собой сдувшийся мячик. Мне было жаль ее, до резкой боли в животе, до слез. И я заревел. В голос. В хрип.

– Ну что ты, милый, ну что ты?!

Она обняла мою голову, качала ее одну, огромную, лохматую, как младенца, и плакала вместе со мной. Дверь дернул отец, остолбенел, увидев такую картину, но быстро ожил, подбежал, рухнул рядом, обнял нас обоих, причитал что-то. Потом появились сестры и бабушка. Мы все клубком свернулись на кровати родителей. И все плакали. Отец – о той крови, которую прольет, бабушка – о том, что уже не вернется, сестры – за компанию, и каждая о своем, крохотном, девичьем.

С пролитыми слезами пришло облегчение: мы снова были вместе.

Переворот

Единственными пока не задействованными персонажами в истории заочного Славикова киллерства были достославные Муся и Дерево А их не стоило сбрасывать со счетов как и зубья что отрастили они друг против друга. Они хорошо стояли на ногах и вхожи были в кой-какие круги. Даже пару раз заносили чемоданец-другой для Горькой мамы Каждый из них в урочный час был призван на ковер к Славику. Встретив там один другого они икнули разом будто столкнулись – каждый – с собственной изувеченной тенью Там же были ошарашены новыми вводными Славик хорошо справился со своей ролью он уже вполне освоился в ней Он поведал своим сметенным клиентам что горечь разочарования усталость и желание найти источник щемящей тоски – это вполне естественные чувства.

Славик мастерски адаптировал слова моей бабушки переведя их с ее собственного на обычный русский язык. Правда и то, заливался Славик, что накопившемуся негативу нужно, непременно нужно найти выход. Конечно, первое побуждение – вывалить задержавшееся дерьмище на ближайшего, то есть на партнера. За это никто не осудит Мусю и Дерево, и пусть бы они сами думать забыли об осуждении друг друга, а уж тем более самих себя. Здесь партнеры швырнулись выразительными взглядами, и Славику показалось, что в ход пойдут пушки – вот-вот сейчас грохнут выстрелы, и его черная-черная комната поплывет в небытие черным пороховым облаком. Но товарищи сдержались – карты были выложены на стол. Оба чувствовали: сейчас произойдет нечто важное, совершенно колдовское, желательно расчудесное. И оно произошло.

Из-за черной бархатной занавески вышел Хачик. Весь в черном, с густо смешанными с бриолином и зачесанными назад остатками волос. Вместо галстука висел шнурок с серебряной пряжкой, в точности такой, каких он нагляделся в американских фильмах с ярко выраженной техасской ориентацией. Он подумал, что это должно произвести впечатление, и не ошибся. Он стоял перед незадачливыми товарищами, показывая себя, наслаждаясь произведенным эффектом. Он представился магом.

– Я – колдун, – так и сказал он. – Дело серьезное, ребята.

Муся и Дерево заволновались, немедленно став похожими на несчастных детей, которым только что сообщили, что в приличном доме матом не ругаются, и если они будут продолжать в том же духе, то соберут вещички и отправятся жить туда, где непристойности в моде, – например, под мостом. Но ни одному ребенку не хочется жить под мостом – это факт. И потому два состоявшихся предпринимателя разом затараторили:

– Да мы чё!

– Мы ж ничего!

– Скажите, сколько надо, и все будет!

– Чё делать-то?

– Я расскажу вам притчу. – Отец сел, потеребил задумчиво кончики галстука-шнурка. – Готовы?

Муся и Дерево были готовы на все, лишь бы тягостное неведение наконец растворилось, а что еще лучше, растворился бы этот странный черный человечек, похожий на беса.

– Была у человека лавка, и в ней он вполне успешно торговал медом. Не так чтоб золотые горы зарабатывал, но неплохо, совсем неплохо… Понимаете меня?

Парни синхронно кивнули.

– Упала на землю одна капля, так бывает, что ж… На нее, естественно, тут же присела оса. Конкуренция между осами была такая, что, как только появлялись дополнительные ресурсы, их тут же рвали между собой на части другие осы. А тут вокруг ни одной другой осы, и поэтому нашей осе показалось, что ей несказанно повезло. Она налетела на каплю меда, села, пила и, довольная жизнью, думала: «Спасибо, Господи, за такой подарок». Всем пока все понятно?

Отец оглядел жиденькую аудиторию и обнаружил, что самое бессмысленное лицо, пожалуй, у Славика.

– Но вот вопрос, как отличить искушение от дара? – Хачик немного повысил голос и тут же сбавил обороты – хороший ход. – Кот прибежал и схватил осу. Но бежал-то он мимо пса, который мирно дремал на пороге. Пес погнался за котом и схватил его, да так, что только клочья летели. Но, кроме того, что кот был болван, впрочем, как и оса, и пес, он был еще каких-то там необыкновенных кровей. Но этого не знал хозяин кота – держатель медовой лавки, размахнулся палкой, чтобы отогнать собаку, но так неудачно, что раскроил ей темечко. Пес-то был не из местных. Он был из соседнего городка и, повторяю, породистый, сукин сын. И хозяин пса, как узнал, что лавочник убил его собаку, страшно разгневался. Он прибежал и убил лавочника.

– Ну нормально, я б тоже убил, – заявил Муся.

– А я бы нет, – сообщил Дерево.

– Тут поднялись крестьяне обеих деревень, начали между собой великую войну, и произошло такое побоище, что в живых остался только один человек. Как вы думаете, кто?

– Кто?

– Ну кто?

Если бы мне задали этот вопрос, я бы ни секунды не раздумывал. Я бы точно знал: что бы ни случилось, в живых останется Хачик – мой отец. У папы была своя версия. Им был пьяница, который кутил ночь напролет и в это утро спал, гадко мучаясь похмельем. Вот ему-то и достались медовая лавка, кузница, церковь, засеянные поля и ломящиеся огурцами огороды крестьян обеих деревень.

– Вот хрень.

– Не говори, брат. Какому-то огрызку на подносе весь конвейер.

– Вы поняли мою мысль.

Папа не спрашивал, он настаивал. Однако Муся и Дерево простодушно трясли головами.

– Нет, но все равно обидно.

– Вы сейчас – это передравшиеся жители соседних деревень. И вы готовы убить друг друга.

Муся густо покраснел. Дерево яростно грыз ноготь.

– А кто алкаш?

– Вот это неправильный вопрос, брат. Им может оказаться кто угодно. И какая вам разница, кто после вас окажется у руля?

– Тогда кто эта паскудная пчела? – нахмурился Муся.

– Да. Подозреваю, что она была в сговоре с алкашом, – добавил свои пять копеек Дерево.

Сапожник Хачик оторопел. Пожалуй, впервые в такой неопровержимой, конкретной очевидности столкнулся с разницей мышления южан и северян. Папа мыслил по-своему красочными, отвлеченными от жизни картинками. По правде говоря, то были куцые символы, щипанные, как цыпленок, но все же – образы! Любой южанин бы понял, что он имеет в виду, рассказывая притчу про каплю меда. Но эти двое мыслили конкретно. И, что Хачика поразило в самую-самую сердцевину его натуры, так это то, что вопросы партнеров были не только не лишены смысла, но вдобавок указывали на уязвимость логической конструкции моего папаши. Внезапно он понял, что Муся и Дерево стали успешными не только потому, что благополучно избавлялись от конкурентов. Они были умны, расчетливы, последовательны и осторожны. Хачику нравилось иметь дело с людьми умнее себя. Вызов? Отчасти. А по трезвом размышлении – чистый расчет. Значит, они поймут верно, что Горькая мама Фира – и есть главный враг их процветания. Именно она не дает возможности раскрыться талантам мужественного Муси и его верного товарища широкоплечего Дерева. Именно она обирает честных предпринимателей. Именно она, коварная, стравливает одних с другими, провоцирует на тайные и открытые войны, управляя таким образом запуганными осколками бизнес-сообщества. Горькая мама Фира была язвой – нет, не язвой – гнойной раной города. Из-за нее городу трех революций приписывалась дурная слава колыбели общероссийского криминала. И разве можно с этим согласиться? Разве можно вот так вот сдать город врагу, не предпринять ни одной попытки сопротивления? Неужели так бы поступил гуру свободного духа и раб безупречной сицилийской чести – достославный дон Вито Корлеоне?! Теперь вся собранная Хачиком информация должна была переместиться в головы друзей.