Читать интересную книгу Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Ануш Варданян

Пока женщины хлопотали над Славиком, пока я и мои сестры, как всегда, пытались проникнуть в суть явлений, происходящих у нас дома, пока мы манкировали свои занятия, уроки и даже бесхитростные свидания ради одной только цели – не пропустить очередной виток биографии Хачика Бовяна – нашего отца, сам Хачик наводил справки.

Карнавал

Хачик сидел в своем ангаре, окруженный обувными коробками. Рабочий стол был перенесен прямо на середину, и потому коробки, еще не гнутый картон, упаковочная бумага, слои кож, рулоны целлофана – все это создавало вокруг него странноватые укрепительные сооружения. Телефон, мобильники, какие-то бумажки кругом со странными пометками. Двери в ангар были распахнуты, и, чтобы удерживать хоть какое-то тепло, безумный Гагик и его неразлучные товарищи приволокли обогревательную пушку. Они приобрели ее за гроши у вороватого администратора какого-то сериала. Что ж, Хачик готовился к серьезной войне, а для вступления в нее нужно было серьезно, очень серьезно подготовиться. Со всех возможных и невозможных мест, из всякого самого наивного, крошечного, неприметного источника потекла к нему информация. В открытые двери ангара приходили люди, в основном кавказцы – хмурые автомеханики, приземистые сапожники из глухих лавчонок, ночные бомбилы-таксисты, повара ресторанов, окраинных шалманов, музыканты-народники, обслуживающие многолюдные свадьбы, студенты и даже служители культа. Они несли информацию. Они делились слухами, байками, сплетнями, которые распространялись в «людской».

У моего папы не было ровно никакого влияния в питерском бизнес-сообществе. Был кой-какой уже авторитет в кругах средненьких да на мелководье. Но он и сам не стремился прорваться к высотам – он хорошо понимал, чем рисковал. Нами, новым домом, а возможно, и нашим будущим. А Хачик – воспитанник дона Корлеоне – не хотел рисковать по пустякам. Конечно, как я уже рассказывал, приходилось ему выпускать когти из мягких лап. Но в его окончательном решении вступить в ту или иную войнушку всегда был – даже нет, лежал на поверхности какой-нибудь особенный альтруистический мотив. А тут, в истории со Славиком, он еще и чувствовал ответственность. Ведь именно он направил соседа по извилистому пути оккультных изысканий.

Чем больше папа узнавал о женщине на фотографии, тем отчетливей понимал – эту войну ему не выиграть. Но, разок пригубив хмельного винца победы, Хачику было трудно устоять перед искушением вступить в новый бой. Он ухватился за «Крестного отца». Что там на этот счет говорит Учитель? А дон Корлеоне высказывался вполне определенно, в духе: «Война, значит, война». Ну что ж, оставалось начать и закончить дело.

Славик все это время – недолго, пару дней – жил у нас. Вернее, он спал. Оказалось, что у него был какой-то благословенный тип нарколепсии или что-то типа того – как только он приходил в себя, осознавал, что по-прежнему находится в квартире Хачика, вспоминал причину, по которой здесь оказался, то немедленно снова опрокидывался в сладкий сон. Сладкий, потому что во сне он причмокивал и напевал детские песенки.

– Глупый ты! Совсем глупый! – сердилась на него, спящего, бабушка. – Другой бы собрался уже, другой бы уехал уже далеко.

– «Ах, вот идет по лесу мишка, ах, косолапый…» – отзывался фальцетом Славик.

Бабушка качала головой, подтыкала плед на Славике и шла хлопотать на кухню. Через какое-то время Славик просыпался и выползал в сортир или попить воды. Увидев бабушку, он, охнув, присаживался на стопку журналов, которые мама приговорила к помойке, а бабушка зажилила, прельстившись яркими картинками.

– Как же мне быть? – стонал сосед.

– Беги.

Бабушка говорила это так же естественно, как сказала бы, например, «чихни» или, может быть, что-то более экспрессивное, допустим «плюнь».

Тут Славик норовил снова отключиться, но мы, уже уставшие перетаскивать его на диван, в другой конец квартиры, не давали ему стечь на пол, мы подхватывали его под руки и несли к облюбованному месту.

Через пару дней отец вернулся и прямиком направился в гостиную, где в спасительном забытьи Славик напевал:

– «На медведя я, друзья,// выйду без испуга,// если с другом буду я, //а медведь без друга…»

Папа потряс соседа за плечо:

– Эй, любитель смерти! Просыпайся.

Славик спросонья вскочил. Увидев Хачика, он не сразу узнал его и заорал дурниной. Потом схватился за сердце. Выдохнул, наконец, стал смотреть на папу с надеждой смертника, ожидающего внезапного помилования.

– Она – женщина-дракон, – заявил папа, и Славик снова поплыл. Но Хачик не дал ему этой возможности, он треснул соседа по уху, и тот немедленно очнулся.

– Прости, – беззлобно сказал Хачик, а бабушка не смогла сдержаться – улыбнулась.

– Что-нибудь… случилось? – робко спросил окончательно вернувшийся к реальности маг-надомник.

– Пока нет, но с твоей помощью мы повернем историю.

Бабушка добавила свои пять копеек в нищенскую мошну соседа:

– Сделаешь все в точности – спасешься. – Она не стала его мучить, упиваться властью было ей несвойственно. – Мы все придумали.

План был таков. Славик тянет резину и дожидается второго визита человека-горы. А тот непременно придет, не дождавшись исполнения заказа. То, что он обратился к Славику, то есть к магу-пройдохе, означает только одно: сам он не может подобраться к Горькой маме.

– А может быть, иначе? – размышлял отец, обращаясь к безмолвной на этот раз троице из сумасшедшего дома. – Он находится в близком окружении этой мадам и боится засветиться. В любом случае, он не может нанять киллера. Ни один киллер в городе не станет связываться с этой драконихой.

На этих словах безумный Гагик привстал с места, но папа жестом осадил его.

– Мы в таких делах не участвуем. Наших детей она не обижала, наших стариков не лишала крова.

– Но весь город платит ей дань, – сказал бывший бухгалтер.

– И выходит, что мы тоже, – согласился бывший психиатр.

– И это несправедливо, – добавил бывший патриот.

– Мы не будем менять законы, установленные не нами. – Хачик мотал головой, будто дискутировал не с тремя – с тридцатью или с сотней. И все эти голоса звучали в его голове.

– Когда придет тот человек, мы установим, кто он. Постараемся установить. А дальше мы… поймем, как действовать.

Это было разумно, и все сразу же согласились.

Тем временем бабушка всерьез решила попробовать свои силы в магических практиках. Я думал, что все кругом слегка спятили или просто мы с сестрами не были малолетками – все видели, многое понимали и… конечно, больше боялись. Отец пропадал целыми днями в своем ангаре, мама запасалась продуктами, будто готовилась к долгой осаде, бабушка, позабыв сон, корпела над тетрадками, куда она записывала отрытые из недр своей непостоянной памяти старинные армянские рецепты по дистанционному воздействию на объект. Почему-то чаще ей вспоминались методы оживления мертвецов, и она уже всерьез подумывала, как вернуть деда, но ограничилась сеансом столоверчения.

– Я медиум, медиум, вызываю духа Сергея Бовяна.

– Номер паспорта, – шепотком съязвила Маринка. И Светка прыснула.

Бабушка, не отрываясь от своего основного дела, взглянула на внучек округлившимися от гнева глазами. Последняя часть заклинания:

– Дух, появись! – пришлась как раз на этот взгляд. Девицы притихли.

В ту ночь родителей дома не было – несколько дней назад они купили домик в карельских лесах и теперь спешно готовили его к эксплуатации. Мы с сестрами с радостью присоединились к бабке, ожидая отличное развлечение. Сестры мои, разросшиеся задницами и грудями, уже бредили парнями. Они непременно хотели вызвать дух Клеопатры, которая должна была от щедрот своих поделиться с этими соплюхами секретами женского успеха. Но, когда Маринка и Света узнали, что вновь встретятся с дедушкой, они притихли. И совершенно не собирались отказываться от предложенного бабушкой мероприятия. Страсть к скрытому от глаз была разлита в их крови – гены есть гены. На наш импровизированный шабаш был приглашен и Славик. «Приглашен» – в данном случае всего лишь эвфемизм. Он был пригнан к нам, как «остарбайтер» нацистами. Бабка стучала по его спине сухой ручкой и приговаривала:

– Давай, сынок, давай. Будем делать… Будем что-то делать… Будем учить тебя работать с расстоянием. – Бабушка говорила по-русски медленно, видимо, переводила в уме с родного. Но от этого каждая сказанная ею фраза была адски точной. – Мы будем отличать живого от мертвого.

И вот, водрузив пальцы над блюдцем, мы слушали голос бабушки и биение собственных сердец. Мы ждали дедушку.

Сначала блюдце качнулось в сторону, и мы, заорав, оторвали руки от его золотистого канта, но бабушка продолжала держаться ритуала. Мы, пристыженные ее несгибаемым намерением, вернулись к своим обязанностям. Через несколько минут, плывших как дым над вечерним костром, зашевелилась портьера в углу, а вместе с ней и волосы у нас на головах.