…Но это в наши дни страсть к собирательству стала явлением распространенным, а коллекционеры Античности были наперечет. Собирал геммы Плиний Старший, свитки, книги тех времен, собирал Цицерон. Собрание Плиния погибло вместе с хозяином при извержении Везувия, книги Цицерона, после убийства владельца, присвоил заказчик, Цезарь Октавиан Август. Когда наступило Средневековье, от собрания Цицерона почти ничего не осталось. Не до собирательства! Ценилось в первую очередь то, что имело практическую ценность. В сокровищницах сеньоров и королей имелись фамильные украшения, золотые монеты, утварь из драгоценных металлов, богато украшенное оружие. Ценности собирались без какой-либо системы. Мемориальная составляющая была минимальной или исключительно индивидуальной. Собрание было призвано сохранить статус владельца, застраховать его от возможных возмущений.
В средневековой Европе нечто похожее на современные коллекции можно было встретить разве что в монастырях, где хранились ценные рукописи, мебель. И только с началом эпохи Возрождения происходит переход от сокровищниц к собранию. Наиболее значительные коллекции в XIV–XV веках имели герцог Бургундский, обладавший даже разветвленной сетью агентов для скупки произведений искусства, и вовсе не такой родовитый, но не менее удачливый собиратель, житель Базеля печатник Иоганнес Амербах, первый европейский нумизмат, собравший крупнейшую коллекцию монет, и первый графофилист, собиратель гравюр.
Однако все же первыми подлинными коллекционерами стали флорентийские Медичи. Именно Лоренцо Великолепный был, пожалуй, тем собирателем, кто заложил принципы европейской культуры музеев, хотя его собственная коллекция вовсе не была общедоступной. Медичи собрали коллекцию античных артефактов, монет, гемм, статуй и их фрагментов. Ценность коллекции уже определялась не суммой входящих в нее предметов, не их стоимостью. Не только красотой того или иного предмета. И даже не исторической ценностью. Это было нечто, что уже имело некую ценность абстрактную, неисчислимую в реальных деньгах, но в случае необходимости поддающуюся оценке. Весьма приблизительной. Подверженной конъюнктуре. В том числе политической и, если так можно выразиться, религиозной. Например, Савонарола вообще ни в грош не ценил ничего из собрания Медичи. Еще следует отметить, что во времена Великолепного ценились такие предметы, которые нынче имеют ценность условную. Например, рог единорога (на самом деле рог морского млекопитающего нарвала) был после смерти собирателя оценен в 6000 флоринов, а картины Ван Эйка и Утрилло по 30 флоринов каждая.
Но со времен флорентийских Медичи пошло по миру ходульное выражение о бесценности произведений искусства, чтобы в фильме «Семнадцать мгновений весны» оказаться доведенным до абсурда. Вспомним, как приехавший в Берн на сепаратные переговоры эсэсовский генерал Вольф, военный преступник и нацист, ставит на место «атлантического либерала» из окружения американского эмиссара Даллеса. «Они бесценны!» — как заведенный повторяет «принципиальный» генерал Вольф устами Василия Ланового, в то время как «атлантист» все допытывается — ну сколько же стоят Рембрандт и Эль Греко, украденные вольфами и теперь предлагаемые в качестве разменной монеты за сепаратный мир? К слову, коллекционирование в России получило серьезное подспорье, когда многие из бесценных сокровищ с помощью уже упомянутого ветерана тыловых частей и иже с ним оказались на ее территории. Для антикваров настали хорошие времена…
Двадцатый век не только перемешал границы государств, не только поставил после Освенцима под сомнение принципы гуманизма, но и сдвинул какие-то, казавшиеся вроде бы сформированными прочно основы коллекционирования. Промышленная революция, возникновение постиндустриального общества сделали возможным собирательство таких вещей, о которых как о предметах коллекционирования прежде и помыслить не могли. Собиратели марок или почтовых открыток еще были возможны в обществе индустриальном, но только развитие общества потребления сделало возможным появление собирателей зажигалок (пирофили-стов), наклеек на чемоданы (кофрокартистов), а также проездных билетов, талонов и карточек (перидромофилистов), собирателей брелков для ключей (коноклефилистов) и магнитиков на холодильник, дающих представление о географии путешествий их владельца (мемофилистов).
Забавная история, иллюстрирующая метаморфозы и специфические черты собирательства в XX веке, произошла с одним человеком, оказавшимся на середине своего жизненного пути в США, но не пожелавшим оставить прежнего увлечения, витрофилистики, то есть — коллекционирования изделий из стекла. Уже став полноправным жителем Брайтона, наш витрофилист в надежде хотя бы частично восстановить оставленную на родине коллекцию отправился в Европу, в Варшаву, где, как ему сообщили, должны были собраться витрофилы со всего света на свой очередной слет. И — опоздал! К его прибытию конкуренты успели скупить все мало-мальски интересное, обменяться друг с другом обменными фондами и уже сидели тесными рядами в зале большого ресторана, как сказал бы Рабле, «выпивая и закусывая, закусывая и выпивая». В расстроенных чувствах наш герой присоединился и в раблезианском порыве, на пари «кто выпьет стакан без рук», выиграл небольшой ящичек с аптекарскими бутылочками конца XIX — начала XX века. Возвращался он в Нью-Йорк с пересадкой в Амстердаме. Соседом оказался высокий, худой ювелир с нью-йоркской 47-й улицы, ездивший в Голландию по делам. Эта каста еще более особенная, чем каста коллекционеров. Ювелир не снимал шляпы с высокой тульей, неодобрительно покосился на витрофилиста, когда тот попросил вторую порцию виски и заказал отбивную, но, когда наш герой решил повнимательнее рассмотреть добытый с угрозой здоровью приз, дрожащими руками заложил за уши седые пейсы: бутылочки оказались с клеймом аптеки отца ювелира, погибшего в Варшавском гетто. Надо ли говорить, какого надежного и верного друга обрел наш витрофилист!
Исследуя феномен собирательства, многие психологи делали вывод, что собирательство подчинено механизму вытеснения страха смерти. Собиратель материальных, осязаемых объектов таким образом надеется продлить свое существование, противопоставляя хаосу и разрушению строгость и выверенность выстроенной по жестким принципам коллекции, в которой всегда находит отражение его глубинное «Я». Настоящий коллекционер собирает, по сути, то, чего ему недостает в повседневной жизни. Так формируются филателистические коллекции с географическими картами далеких океанических островов, до которых коллекционер никогда в реальности не доберется. Так собираются береты спецназа разных стран и времен человеком, который в силу своей профессии — врач-педиатр — никогда не станет спецназовцем. Вот только отмечавшееся некоторыми исследователями стремление к собиранию все более виртуальных объектов становится в известной мере знамением времени. Ведь наряду с собиранием раритетных автомобилей растет число тех, кто пытается сохранить от разрушения и тлена то, что подвержено им в значительно большей степени, чем автомобили. Пример с губофилистами (см. выше) иллюстрирует эту тенденцию. Пока еще собирательство снов остается прерогативой психоаналитиков. Но тема их коллекционирования активно разрабатывалась Милорадом Павичем, а что написано на бумаге, рано или поздно находит воплощение в реальности.
Если что — имеется парочка дубликатных снов на обмен!
Маленькая справка
Наибольший отряд собирателей и коллекционеров составляют любители антиквариата (антикварами правильно называть тех, кто в той или иной степени сделал из своего увлечения бизнес). Эти коллекционеры охотятся за: 1) мебелью; 2) тканями и одеждой; 3) коврами; 4) часами; 5) предметами искусства; 6) музыкальными инструментами; 7) изделиями из серебра, золота и драгоценных камней; 8) контрольноизмерительными приборами; 9) керамикой и посудой (в том числе — из стекла); 10) монетами и медалями; 11) книгами и рукописями (в том числе — старинными географическими картами и глобусами); 12) оружием и доспехами; 13) предметами обихода; 14) игрушками. Филателисты (марки) и филуменисты (спичечные этикетки), филокартисты (почтовые открытки) и стилокартисты (собиратели карандашей) и прочие-прочие-прочие к любителям антиквариата не относятся.
Орденская планка
На Пасхе Модест Алексеич получил Анну второй степени. Когда он пришел благодарить, его сиятельство отложил в сторону газету и сел поглубже в кресло.
— Значит, у вас теперь три Анны, — сказал он, осматривая свои белые руки с розовыми ногтями, — одна в петлице, две на шее.
Модест Алексеич приложил два пальца к губам из осторожности, чтобы не рассмеяться громко, и сказал: