в обмен на голос. Та вышла на берег, и каждый шаг ее был словно по ножам. Ей тоже пришлось танцевать на балах, и туфли ее стали красными из-за крови. И в конце…
Леда охнула и снова перелистнула страницу. Она всегда представляла себя на месте этой героини: сошедшая с корабля на берег, не привыкшая к жизни на земле. Но она ведь была вовсе не девушкой со дна моря. Она была ведьмой, которая обещала перемены и совершала ошибки. Разве не взяла она у Беневолента плату? Разве не отняла у него голос, которым он мог бы говорить с людьми? Разве не изменила облик? Он заплатил куда больше, чем следовало.
«Будет больно?»
«Я не знаю».
Леда вспомнила, как бешено ухало ее сердце и как дрожали руки. Как они перестали дрожать, когда она взяла ножницы, сделала надрез над бронзовой, почти сияющей шеей и…
За спиной Леды раздался шорох, и книга со стуком выпала из рук. Она обернулась, готовясь произнести привычное приветствие на хьясу или, может, немного поругать Буяна за опоздание… Но вместо этого столкнулась взглядом с Тилем. Взъерошенный, в свете накрывших город сумерек и полумраке коридора, он сам казался чудовищем.
– Тиль? – окликнула Леда, когда тот не произнес ни слова. – Что-то случилось?
Предчувствие бури вдруг взревело и успокоилось. Перед бурей всегда наступало затишье.
Туман сгустился.
Леда неслась по дорожке – вниз, вниз, вниз – и практически чувствовала, как туман забирается ей за шиворот, цепляется за сапоги и остается в волосах – переждать солнце и вылиться снова.
Леда прихватила с собой старый фонарь, нить которого ей удалось починить: он сиял тусклым, тревожным розоватым светом. Его, конечно, было недостаточно, чтобы победить туман. Но его вполне могло бы хватить для пещер.
Тиль пытался объясниться, но получалось из рук вон плохо.
– Там… чудовище! – выдыхал он в такт бегу. – И я не знаю… не знаю, что с ним делать! Я пытался…
Тиль больше не называл Буяна чудовищем, потому что теперь у него было имя.
– Чудовище?
– На берегу! У пещер… я хотел… я кое-что для тебя нашел!
Буян убедил ее остаться, но ей не стоило этого делать. В голове билось Лилино: «У Тиля для тебя сюрприз», и Леда задумывалась о том, как много он понимал из того, чем перебрасывалась она с Буяном на маяке. Говорили ли они о Порезе? О шахтах? О Сольварай Жадар, которая всегда уходила от ответа, когда Леда спрашивала ее о пещерах?
Улицы Инезаводи были пусты, и Леда вспомнила: вечернее Плетение. Большинство теперь там, в храме на холме, и Тиль прибежал бы к ней в любом случае. Она ведь стала кем-то вроде местного эксперта по чудовищам.
– Но это потом, я… оно там, внизу! Я пытался поговорить с ним на хьясу, но оно… ускользнуло… обратно.
Леда не помнила толком, как они скатились вниз, к морю, но в какой-то момент ей пришлось взять Тиля за руку. Нужно было оставить его дома. Нужно было отправить его в храм. Нужно было расспросить его на месте, а не мчаться сломя голову, но Леда услышала «чудовище» и…
В тумане казалось, что пещеры – это ощеренные пасти гигантских чудовищ. Может, те, кто складывал о них легенды, были правы и чудовища повсюду. Повсюду, если прищуриться и чуть склонить голову. Леда остановилась и приподняла фонарь, который не разгонял туман, а только подсвечивал его изнутри. Здесь плотная завеса начала рассеиваться, Леда всмотрелась вперед и…
Рев раскатился над волнами, эхом отдался от глоток пещер.
Леда знала этот рев. Буян.
В нее врезались с такой силой, что Леда покачнулась, но устояла. Ее колени обвило что-то сильное, она опустила взгляд и подняла повыше фонарь, готовая в любой момент схватить ножницы и…
Ее обнимал Тиль. Когда он высвободил руку? Почему она этого не заметила? Леде ужасно хотелось на него накричать. Вместо этого она провела рукой по его потемневшим волосам.
– Тиль? – Она попыталась произнести это мягко, но голос дрожал. Затишье перед бурей кончилось: небо потемнело, задул порывистый ветер, а зарево молний приближалось все быстрее и быстрее.
Тиль поднял голову – лицо его было грязным, на скуле высыхала зеленая полоска водорослей – и выпалил:
– У меня для тебя сюрприз!
Он расцепил руки и вытянул их вперед. Леда только теперь заметила, что в левой он что-то сжимает. Она присела на корточки, распугав юбкой туман, и охнула.
Тиль держал в руке ее ножницы.
Те самые, которые у нее отобрали, – никаких сомнений. Леда запомнила эти оплавленные линии на всю оставшуюся жизнь. Она знала, как ложатся эти ножницы в руку, и когда они заедают, и почему их не стоит оставлять надолго закрытыми. Рыжина ржавчины не коснулась их – только зелень водорослей и песчинки.
Тиль протягивал Леде настоящие Цеховые ножницы. И для нее они были абсолютно бесполезны: от лезвий остались только тонкие опаленные края, которые больше не смыкались и могли помочь разве что в поиске нитей. Но Тиль этого не знал. И Тиль, копающийся в ворохе бесполезных железяк, нашел ее ножницы.
– Откуда ты…
– Прямо на пляже! То есть вон там, меж скал: они крепко застряли в камне, и Буяна не было, а я хотел устроить тебе сюрприз…
В тумане снова прогремел рев, но теперь высокий и резкий. Не похоже на Буяна. Забились крылья-паруса: раз, два… три, четыре…
Что Леда могла сделать? У нее были ножницы, брошь и мундир Когтя тоже, но…
Она поднялась и шагнула вперед. Тиль, дрожа, схватил ее за подол, запустил руку за пазуху и вытянул оттуда клочок бумаги. Клочок бумаги, о котором озаботились, защитили от воды воском. «Учись, Ваари», – подумала Леда и дотронулась до записки. Та не исчезла. Впрочем, Леда могла бы понять, что ей все это не снится, по туману. Туман не снился ей никогда. Леда развернула бумагу, чувствуя, как просачивается сквозь ткань перчаток соленая вода.
«Возвращаю тебе твои вещи. Надеюсь, ты все исправишь. М. Б.»
Леде не нужны были инициалы: она отлично знала почерк этого человека. Она работала с его схемами, его научными очерками, его записками с требованием разнообразить завтраки. Мастер Бражник выставил ее за двери Цеха, а потом прислал ей ножницы. И мундир! Вот что было в ящике, который трясся вместе с Ледой по ухабам местных дорог. Должно быть, ножницы выпали, когда Леда пыталась отвлечь чудовище – точнее, Буяна. И теперь…
Теперь у нее был заштопанный мундир Благого Когтя, который она надела и сегодня, впопыхах. И сломанные ножницы, которые сломали судьбу Беневолента.
– Спасибо, – выдохнула Леда и забрала у Тиля ножницы.
Не было в этом ничего потрясающего. В голове не зазвучала музыка сфер, Леду не накрыло очередной волной воспоминаний, даже руки не заломило. Она просто взяла ножницы. И привычным жестом убрала их в карман.
– А теперь беги домой!
– Но…
Леда поймала его взгляд – в серых глазах вихрилась буря. Волны шумели все громче, и где-то вдалеке прокатился гром.
– Тиль, беги домой и расскажи все Джарху.
– Ты вернешься?
За последнее время у Леды так часто спрашивали, не собирается ли она уезжать, что вопрос застал ее врасплох.
И она поступила так, как поступают Штормы: подтолкнула Тиля к Инезаводи и повернулась лицом к буре, готовой вот-вот разразиться.
Глава четырнадцатая, в которой Леда тонет
Едва она ступила на черный, блестящий от воды камень под сводами, как ее объяло холодом. Если пещеры эти были многоголовой гидрой, то пасть, в которую зашла Леда, явно превращала гостей в лед. Туман и так успел слегка пропитать ее одежду, и теперь озноб вонзался в кожу, как ножи из той сказки – в ноги девушки. Леда поежилась и перехватила поудобнее фонарь. Сжала зубы, сделала глубокий вдох – носом, чтобы не съесть побольше проклятого тумана.
Она обещала Буяну, что не зайдет внутрь. Но если Буян там, она…
Она должна пойти дальше.
Рев пронесся над ее головой и оставил на коже мурашки: здесь, в тоннеле, звуки походили на клетку,