Итак, канадец устроился как можно комфортабельнее, прислонившись к стене, закурил трубку и погрузился в серьезные размышления.
Он курил с наслаждением таким образом несколько минут индейский табак, как вдруг удивленно и испуганно вздрогнул, услышав насмешливый голос в двух шагах от себя.
— А! А! Бледнолицый убежал от краснокожих, чтобы попасть в плен к своим!
От этого неожиданного заявления охотнику невольно стало не по себе, но сейчас же он овладел собой.
— Разве здесь находится, кроме меня, еще пленник? — спросил он.
— Да! — отвечал лаконично незнакомец.
— А кто же ты, товарищ, и почему тебя так радует мое несчастье?
— Текучая Вода, вождь, — отвечал голос. — Его сердце всегда радуется при виде страданий бледнолицых!
— Это делает тебе большую честь, вождь, но я не понимаю, какая тебе выгода от того, что я страдаю.
— Текучая Вода — враг Vorris!
— Установим сначала факты, краснокожий: я не vorris вовсе, а канадский охотник, что, могу заявить, совсем не сходно одно с другим.
— Мой брат говорит правду? Он действительно — великое сердце Востока?
— Мне кажется, это легко узнать даже по выговору. Но куда, к черту, забился ты, вождь? Я тебя не вижу.
— Я здесь, совсем близко от моего брата, сижу направо от него.
Охотник внимательно вгляделся по направлению, указанному собеседником, и различил человеческую фигуру в углублении стены.
— Честное слово, — сказал он, — я рад всякому, с кем можно поболтать: время проходит быстрее. Скажи, вождь, за что ты попал сюда?
— Разве vorris не травят индейцев, как диких зверей? — отвечал тот с горечью. — Разве нужен предлог, чтобы убить краснокожего?
— Правда, вождь, это, к несчастью, слишком очевидно. А давно ты в плену?
— Текучая Вода попал в западню, которую он приготовил для других. Солнце достигло последних древесных ветвей, когда враги бросили его в эту дыру, как нечистое животное.
— Гм! Это печально, вождь, тем более, что, по всей вероятности, ты выйдешь отсюда только на смерть.
— Да будет благословен ее приход, — отвечал индеец, — так как мщение ускользнуло от Текучей Воды!
Наступило молчание. Оба размышляли.
— Если бы тебе удалось выбраться из этой дыры, как ты метко выразился, — сказал минуту спустя канадец, — и получить свободу, был бы ты благодарен человеку, оказавшему столь значительную услугу?
— Ему принадлежала бы моя жизнь! — вскричал с жаром индеец. Но сейчас же он спохватился и возразил. — Зачем напрасно говорить об этом? У всех бледнолицых лживые языки, к тому же мой брат — такой же пленник, как я.
— Это правда, но возможно, что я могу устроить твое бегство. У меня есть план. Хотя мой плен должен быть кратковременным, я не могу, однако, иметь большого доверия к слову человека, который заключил меня сюда противно всем человеческим правам, и я, не дожидаясь неясного завтра, убегу, быть может, вместе с тобой сегодня вечером. Я имею мало охоты плясать на конце виселицы.
Большая часть этого объяснения была потеряна для краснокожего, который не понял ничего, несмотря на то, что внимательно слушал охотника.
— Итак, — продолжал тот, — если ты обещаешь предоставить мне действовать по своему усмотрению, вероятно, мы вместе выйдем отсюда. Тем более, что я не имею никакого повода желать твоего заключения, так как ты не причинил мне зла.
— Текучая Вода — вождь, — отвечал краснокожий напыщенно. — Он не будет лгать для спасения своей жизни.
— Хорошо, я знаю ваши правила. Знаю, что во время смертельной опасности вы забываете, как будто, свою систему притворства. Итак, объяснись. Я поверю твоим словам, что бы ты ни сказал.
— Пусть мой брат слушает. Он был два дня и две ночи тому назад атакован краснокожими.
— Действительно, вождь. Было бы странно, если бы ты находился среди индейцев, напавших на нас.
— Текучая Вода был там, но он не знал о присутствии моего брата. Он видел только Vorris.
— Твои слова кажутся мне правдивыми. Однако, Белый Ворон приходил в мой лагерь, и я имел с ним довольно длинный разговор.
— Слова моего брата — истина, но в это время нападение уже было неизбежным.
— Тогда мне нечего говорить, все к лучшему: война имеет свои законы. Однако, слушай, вождь, твои слова навели меня на размышления.
— А! — сказал с горечью индеец. — Бледнолицый изменил теперь свои намерения?
— Не совсем, вождь. Однако, признаюсь откровенно, что после этих слов я несколько колеблюсь вмешиваться в твою судьбу.
— Что за дело бледнолицым до жизни индейца? Это не человек!
— Ты меня оскорбляешь, вождь. Но я знаю, что несчастье делает людей несправедливыми и прощаю тебя.
— Мой брат великодушен! — сказал с иронией индеец.
— Более, чем ты полагаешь. Если тебе угодно выслушать меня, не прерывая, ты убедишься в этом.
— Пусть мой брат говорит, мои уши открыты.
— Повторяю, что по некоторым причинам я предпочитаю остаться здесь, но, несмотря на это, я дам тебе средство бежать.
— Хорошо! А какое это средство?
Канадец вынул нож из-за пояса.
— Вскоре, — продолжал он, — тюремщик или какой-нибудь человек принесет нам есть, так как я не думаю, чтобы нас хотели уморить с голоду. Возьми этот нож. Заметь, кстати, что оружие чрезвычайно драгоценно для пленника и что я лишаю его себя в твою пользу. Когда человек, о котором я говорил, появится, ты увидишь, что надо делать. Постарайся только его не убивать. Никогда не следует убивать бесполезно, даже врага.
Индеец схватил нож, брошенный ему канадцем, потряс им над головой с радостным диким смехом и осторожно засунул его за пояс.
— Благодарю, бледнолицый, — сказал он тоном глубокой благодарности. — Ты сделал для меня больше, чем я ожидал от человека твоего цвета кожи. Я тебе буду обязан избавлением от смерти, свободой и исполнением мщения, которое я вынашиваю уже так давно. Моя жизнь принадлежит тебе, ты всегда ее господин. Помни, что ты брат индейцев команчей. Краснокожие никогда не прощают обид и всегда помнят благодеяния. Теперь я убежден, что ты не Vorris. Да покровительствует тебе Ваконда, и да будет он к тебе всегда милостив! Ты заставил мое сердце забиться счастьем, которого уже много лет оно не испытывало.
Произнеся эти слова со всей напыщенностью, свойственной его племени, индейский вождь присел на корточках против двери и с нетерпением стал ждать появления тюремщика.
Канадец в душе забавлялся выходкой, которую он намеревался сыграть с испанцами. По его мнению, то, что он хотел сделать, не противоречило понятию чести. Он не имел никакого желания помогать людям, которые, на его взгляд, не уважали человеческих прав и, пригрозив повесить, бросили его, как собаку, в зловонную тюрьму. Кроме того, он испытывал к индейцам невольную жалость как человек сильный — к стоящему ниже его с духовной точки зрения. А потом, разве индеец не пленник? Он глядел на него, как на союзника, и помогая его бегству, обеспечивал себе в будущем драгоценную поддержку на случай, если бы он попал, в свою очередь, в руки краснокожих.