заработаем.
— Ты только что испортил машину, до которой всю жизнь мечтал хотя бы дотронуться.
— Испортил.
— И отдал билеты на крупнейший футбольный матч года.
— Типа того, — кивнул я.
— Скоро зарыдаешь?
— Держусь из последних сил.
— Потому что настоящие мужчины не плачут?
Я покачал головой:
— Боюсь, что если начну, то остановиться уже не смогу.
Пока мы обедали, Энджи послала на печать файл, в который вбила всю информацию по делу, собранную на данный момент. Телевизор показывал мыльную оперу, в которой хорошо одетые люди беззвучно орали друг на друга. У Энджи всегда был талант рассказчицы, которым меня природа обделила, — возможно, потому, что она в свободное время читает книги, а я смотрю старые фильмы и играю в гольф на приставке.
В ее отчет вошло все, начиная от моей первой встречи с Карен Николс, и далее — шарада Скотта Пирса, выдававшего себя за Уэсли Доу, расправа с Майлзом Ловеллом, исчезновение Дианы Борн, подмена младенцев, имевшая место четырнадцать лет назад и подарившая чете Доу дочку, которой было суждено провалиться под лед, в результате чего в их жизни возник Пирс, и заканчивая нашим наступлением на Пирса, разумеется изложенным в завуалированной форме фразами типа: «Приступили к использованию в своих целях того, что мы воспринимаем как слабости субъекта».
— Вот с чем у меня проблема. — Энджи протянула мне последнюю распечатанную страницу.
Текст, озаглавленный «Прогноз», сообщал: «У субъекта не остается реальной возможности преследовать семью Доу и вымогать у них деньги. Субъект утратил рычаги влияния в момент, когда К. Доу узнала о подлинной личности Т. Макголдрика. Воздействие на слабые стороны субъекта, весьма удовлетворительные с эмоциональной точки зрения, не привели к конкретным результатам».
— К конкретным результатам, — сказал я.
— Здорово я завернула?
— А Бубба еще наезжает на меня за то, что я козыряю своим высшим образованием.
— Но если серьезно, — сказала она, кладя сэндвич с индейкой на салфетку, — с какой еще стороны он может сейчас подкатиться к Доу? Мы капитально его обломали. — Она взглянула на часы, висевшие на стене у нее за спиной. — В данную минуту его либо уволили, либо временно отстранили от работы за то, что он потерял и фургон, и мешок с почтой. Машины у него, считай, больше нет. Квартиру разнесло к хренам собачьим. У него ничего не осталось.
— У него есть козырь в рукаве, — сказал я.
— Какой?
— Не знаю. Но он бывший вояка. И любит играть. Значит, у него не может не быть укрепленных тылов. Значит, у него в запасе что-то да есть.
— Не согласна. Мне кажется, он иссяк. И рад бы нас обоссать, да нечем.
— Блин, я тут ем вообще-то.
Она пожала плечами и откусила от своего сэндвича.
— То есть ты предлагаешь закрыть дело?
Она кивнула, проглотила кусочек сэндвича и отпила колы.
— Он спекся. Я думаю, мы его уже наказали. Конечно, Карен Николс с того света не вернешь, но его планы мы порушили. Он считал, что миллионы Доу уже у него в кармане, а тут мы дали ему по рукам. Клиент готов, можно выносить.
Я задумался. Спорить было особенно не с чем. Доу смирились с необходимостью понести моральную ответственность за подмену младенцев. Обаяние Макголдрика/Пирса на Кэрри Доу больше не действовало. И на прямой грабеж Пирс вряд ли бы решился. Я практически не сомневался в том, что наше вмешательство оказалось для него полной неожиданностью. Он и не подозревал, до какой степени мы способны дать сдачи, если нас разозлить.
В свою очередь, я надеялся взбесить его настолько, чтобы он совершил какую-нибудь глупость. Но какую именно? Наехать на меня, или на Энджи, или на Буббу? Но от этого он бы ничего не выиграл. Разъяренный или нет, но это он понимал. Убей он Энджи, и ему не жить. Убей меня, ему пришлось бы иметь дело с Буббой и моими записями о ходе расследования. Что до Буббы, то Пирс наверняка знал, что пытаться убить Буббу — это все равно что с водяным пистолетом переть на бронетранспортер. Даже добейся он успеха, цена за него оказалась бы непомерно высокой. И опять же, какая ему с этого выгода?
Поэтому в принципе я был согласен с Энджи. Скотт Пирс больше ни для кого не представлял особенной угрозы.
Это-то меня и беспокоило. Стоит тебе счесть противника беззащитным, как ты сам становишься предельно уязвимым.
— Еще сутки, — сказал я. — Дай мне еще сутки.
Она закатила глаза:
— Ну ладно, Баначек,[114] но ни секундой больше.
Я благодарно поклонился, и в этот миг зазвонил телефон.
— Алло.
— Ту-нец! Ту-нец![115] — проорал Девин. — Этот Парселлз, — продолжил он, пародируя акцент жителей Ревира, — по-моему, он как Бог, только умнее.
— Давай, еще соли подсыпь, — сказал я. — Рана совсем свежая.
— Тимоти Макголдрик, — сказал Девин. — Их несколько, но внимания заслуживает один. Родился в шестьдесят пятом, скончался в шестьдесят седьмом. Получил водительское удостоверение в девяносто четвертом.
— Помер, но машину водить научился.
— Ловкий малый. Живет на Конгресс-стрит, один-один-один-шесть.
Я покачал головой, восхищенный наглостью Пирса. У него была квартира на Слиппер-стрит, 25, и еще одна — на Конгресс. Но самое любопытное, что здание по Слиппер-стрит обратной стороной выходило на Конгресс, так что оба адреса находились под одной крышей.
— Ты еще тут? — спросил Девин.
— Ага.
— На него ничего нет. Чист как стеклышко.
— Если не считать того, что он мертв.
— Ну да. Бюро переписи населения может этим заинтересоваться.
Он положил трубку, а я набрал номер Доу.
— Алло? — сказала Кэрри Доу.
— Это Патрик Кензи, — сказал я. — Ваш муж дома?
— Нет.
— Вот и хорошо. Где вы встречались с Макголдриком?
— Зачем вам это?
— Будьте любезны, ответьте на мой вопрос.
Она вздохнула:
— Он снимал квартиру на Конгресс-стрит.
— Угол Конгресс и Слиппер?
— Да. Откуда вы…
— Не важно. Все еще раздумываете, не наведаться ли вам в Нью-Гемпшир за пистолетом?
— Раздумываю.
— Он больше не сможет вам вредить. Мы его разоружили.
— Он уже мне навредил, мистер Кензи. Мне и моей дочери. И что мне теперь, простить его?
Она положила трубку, и я взглянул на Энджи:
— Не нравится мне, в каком Кэрри Доу сейчас состоянии.
— Думаешь, она попытается поквитаться с Пирсом?
— Не исключено.
— Что ты собираешься делать?
— Сниму Нельсона с Пирса и поставлю его на Доу.
— Сколько Нельсон с тебя берет?
— Это сейчас не важно.
— Да брось.
— Полторы в день, — сказал я.
Она